Барбара боялась, что дочь неверно поймет ее, что отнесет эти слова за счет материнского страха перед одиночеством, и она обратилась к адвокату:

— Возможно, я ошибаюсь, пан Людвиг, скажите, как вы считаете?

— Пани Анна, ваши намерения достойны глубочайшего уважения. Счастлив тот, кто имеет такого преданного друга. Конечно, с любимым и Сибирь не страшна, однако… — Калиновский виновато посмотрел Анне в глаза и совсем елейным голосом, как ксендз, утешающий родных покойника, продолжал: — Я обязан вас предостеречь. Есть такие обстоятельства, о которых вы не знаете. И мой гуманный долг… а в данном случае на это толкает меня красота ваших чувств…. Я хочу помочь вам даже в том, о чем вы меня и не просите. Пани Анна, вы молоды, неопытны, поэтому не учитываете одного обстоятельства, и я постараюсь вам объяснить его. Допустим, вы приходите в полицию и заявляете: «Я жена Ярослава Руденко-Ясинского и прошу разрешить мне последовать за ним». Вам разрешают. Вы приезжаете в Россию. Царская жандармерия узнает, что жена Руденко-Ясинского — дочь известного польского повстанца и к тому же племянница мятежного генерала. — Калиновский даже прикинулся патриотом. — При упоминании этих святых для каждого поляка имен русский царь прямо зеленеет от ярости. До этого времени царские власти не были вполне уверены, что Руденко-Ясинский принадлежал к тайному обществу, и его пребывание на конспиративной квартире во время обыска считали случайным. Если же узнают о его близости к семье Дембовских, жандармерия будет иметь достаточно оснований считать арестованного политическим преступником и убедится в правдивости своих предположений, что убийство жандарма — не случайность. Следовательно, ваше искреннее желание помочь мужу даст противоположный эффект. Пани Барбара права…

Калиновский перехватил благодарный взгляд матери Анны и, словно желая окончательно парализовать волю Анны, отчеканивая каждое слово, повторил:

— Если царские власти добудут подтверждение своих предположений, Руденко-Ясинского, безусловно, повесят.

Глаза Анны затуманились. Слабо вскрикнув, она потеряла сознание. Тяжелые переживания последних дней не прошли бесследно.

— Что с ней? Вызвать врача? — встревоженный адвокат схватил с письменного стола колокольчик.

— Не надо, это пройдет, — удержала Калиновского Барбара.

— Пани Анна нездорова? — с оттенком грусти в голосе спросил Людвиг, подавая Барбаре содовый напиток.

— Аннуся будет матерью, дорогой Людвиг, — тихо объяснила Барбара. — А первые два-три месяца иной раз протекают очень тяжело.

Барбара поднесла стакан к губам дочери. Глотнув, Анна с болью высказала все, что накипело в ее душе:

— Варвары! Насильники! Схватили ни в чем не повинного человека и хотят его казнить! Разве же это не глумление над правосудием! Моральные выродки! В их руках закон, и они выдают себя поборниками справедливости, а сами казнят правду вместо лжи!

Слезы душили ее.

— Пойдем, мама… Надо добиться свидания с Ярославом…

Барбара поднялась.

— Простите, пан Людвиг.

— Прошу, прошу. Вы можете в любое время заходить ко мне. А я подумаю, чем смогу вам помочь.

Жизнь Людвига Калиновского протекала в кругу ясновельможных ханжей, коварных интриганов, хищных дельцов и бесстыдных лицемеров, одним словом — в высшем обществе, где обнажать прямодушие, искренность чувств считалось диким, подобно тому, как появиться голому на улице. Именно это общество было для Калиновского родной стихией. Поэтому чистота и мужество Анны, верность ее любимому человеку чрезвычайно поразили его. И Калиновский, не теряя времени, сделал все возможное, чтобы «помочь» Анне в ее горе. Тогда как Дембовским отказали в свидании с Ярославом, миллионер сумел получить от прокурора письменное разрешение на встречу Анны с мужем и с нетерпением ждал пани Барбару с дочерью. Одновременно он хотел сообщить им, что нашел способ, как спасти Руденко-Ясинского.

Барбара и Анна застали Людвига Калиновского в голубой гостиной. Он был в превосходном настроении. Однако первые же его слова после приветствия прозвучали резким диссонансом его настроению.

— У меня для вас неприятная новость. Боюсь, не слишком ли много это будет…

— Говорите, прошу вас, — попросила Анна.

— Вся беда в том, что тайной полиции известно, что вы — супруга Руденко-Ясинского. И я опасаюсь… как бы не узнали царские власти…

— О боже! Сколько несчастья это может причинить моему Ярославу!

Калиновский выдержал минутную паузу, чтобы дать Анне глубже почувствовать безвыходность положения, затем сказал:

— Не надо отчаиваться, пани Анна. Против всякой болезни есть лекарство. Против всесильного прокурора может стать умный адвокат. Тогда участь обвиняемого облегчится.

Луч надежды засветился в глазах Анны. Она благодарно посмотрела на Калиновского и только сейчас заметила, какой он сильный и энергичный. И Анна поверила, что этот человек действительно сможет спасти ее мужа.

Калиновский, словно угадав ее мысли, уверенным голосом сказал:

— Есть и в нашем деле путь к спасению, и он целиком зависит от вас.

— От меня?

— Да, от вас, пани Анна.

— Что же я должна сделать?

— Вопрос очень щепетильный. Но когда речь идет о спасении жизни дорогого вам человека, я думаю, что щепетильность должна отступить на второй план.

— Говорите, прошу вас, говорите, я слушаю! Нет такого, от чего я могла бы отказаться, если, конечно, это не оскорбляет чести.

— Я сам слишком дорожу честью, чтобы советовать вам пренебречь ею. Послушайте же, я вам укажу этот путь.

Калиновский встал с кресла, подошел к камину и, попросив у дам разрешения закурить, открыл небольшую инкрустированную шкатулку, достал сигарету и закурил. Молча прошелся по мягкому ковру, незаметно следя за Анной. Вот он остановился и с сочувствием посмотрел Анне в лицо. Снова сел в кресло и с мастерством артиста принял задушевную позу. Наконец, вкрадчиво заговорил:

— Ведь сперва жандарм арестовал молодого рабочего Руденко-Ясинского лишь по подозрению, не имея никаких доказательств об его антигосударственной деятельности, не правда ли? В данном случае я не беру во внимание вашего объяснения о самоубийстве жандарма. Третье лицо, оказавшееся при этом, утверждает, что произошло именно убийство.