Шрифт:
— Бедняга Вийон! — промолвил Огюст.
На другой день их разговор длился дольше. Надзиратель сообщил, в чем именно обвинялся Огюст.
— Приговор заранее вынесен, старина. Головы никто не лишится; правда, Санблер будет осужден на смерть, но заочно, а тебе грозит пожизненная каторга.
— Не может быть! — воскликнул Огюст. — Я должен отыскать сестер и отца.
— Отца? Я его знаю. Сегодня он при мне сказал кому-то из судейских: «Бедный Огюст, видно, никак не мог забыть, что Руссеран соблазнил его сестру».
Огюст вздрогнул от гнева.
— Я должен бежать отсюда!
— Из тюрьмы Мазас? В своем ли ты уме?
— Да, из тюрьмы Мазас. Я знаю, что это еще никому не удавалось, но все равно!
— Мы обмозгуем это дело, — обещал надзиратель.
Прошло недели две; разговор не возобновлялся.
Наконец день суда был назначен.
— Знаешь, я придумал, как тебе помочь! — сказал вечером Огюсту надзиратель-поэт.
— Каким образом?
— Я, конечно, звезд с неба не хватаю, но порою и мне приходят в голову удачные мысли. Результат иногда получается неплохой. Недаром меня прозвали «артистом»…
— Что же ты предлагаешь?
— Слушай: есть шайка мальчишек, вообразивших, будто ты пришил Руссерана в отместку за сестру. Они хотят тебя освободить.
— Как же они смогут добиться этого?
— Когда тебя отправят в суд, они нападут на арестантскую карету. Ночью это легко сделать, черт возьми! А важных преступников, вроде тебя, всегда перевозят по ночам или на рассвете.
Заснуть Огюсту не удалось: он никак не мог успокоить мятущиеся мысли, ему казалось, что он сходит с ума.
Переезд действительно состоялся ночью. Весь город спал. Карета бдительно охранялась, и Огюст подумал, что попытка подростков освободить его обречена на неудачу. Вскоре начнутся более людные улицы, и не останется никакой надежды.
Неподалеку от Лионского вокзала есть переулок, пустынный даже днем; там нет ничего, кроме складов. Карета приближалась к этому месту, единственному подходящему для смелого замысла.
Вдруг лошади остановились. Огюст услышал, как его несколько раз окликнули. Затем, к великому его удивлению, около дюжины молодых людей, в том числе двое или трое вооруженных, кинулись на карету. И кучера и конвоиров мигом стащили с козел и заткнули им рты кляпами; из кармана у одного из них вытащили ключи от дверцы. Огюста выпустили, а вместо него в карету втолкнули надзирателей. Один из них сопротивлялся больше всех; но на самом деле он-то все и подстроил. Это был клервоский Вийон, который отлично провел остаток ночи, дремля в карете в то время, как остальные блюстители порядка ругались на чем свет стоит.
В суде никак не могли понять, почему так задерживается доставка обвиняемого. Только к восьми часам утра арестантская карета была обнаружена в каком-то дальнем закоулке. Из нее извлекали троих надзирателей; двое были вне себя от ярости, а третий, Вийон, исподтишка смеялся над ними.
Парни, задумавшие освободить Огюста, не преминули, встретив его отца в пивной, рассказать ему о своем плане. Лезорн сам дал им адреса тетушки Грегуар и художников. О соучастии Вийона ему проболтались Шифар и другие.
Как-то Жан-Этьен застиг Лезорна, когда тот беседовал с одним из этих мальчишек, и принялся выговаривать товарищу.
— Отец я или нет? — воскликнул бандит мелодраматическим тоном.
Жан-Этьен еще раз посоветовал ему забыть о родственных чувствах, являющихся лишней роскошью для таких людей, как они.
— Неужели ты собираешься нежничать со всеми голодранцами предместья только потому, что они напоминают тебе сына?
Для анонимного доносчика было бы проще предупредить полицию о готовящемся побеге, чем ждать до завтра. Но черные замыслы Лезорна шли дальше. Чтобы погубить Огюста раз навсегда, нужно было опорочить его доброе имя. Вот почему Лезорн послал третье письмо:
Главные участники шайки, руководимой Огюстом Бродаром, решили напасть на арестантскую карету, когда этого бандита будут перевозить из тюрьмы Мазас. Ему обеспечено пристанище у некоей вдовы Грегуар, торговки птичьим кормом, живущей вместе с Кларой Буссони, любовницей Огюста. Обе женщины ведут предосудительный образ жизни и тесно связаны с упомянутой шайкой, точно так же, как и два художника, некие Жеан Трусбан и Лаперсон, и негр, их приятель. Если план побега, осуществится, вы найдете всех заправил шайки в полном сборе у вдовы Грегуар. Один из тюремных надзирателей, Соль, по прозвищу Вийон, также является сообщником. Что касается Бродара-отца, то хотя это честный человек, но за ним тоже не мешает следить, ибо он любит сына и ради него готов на все».
Последняя фраза была прибавлена с целью придать письму больше правдоподобия и отвратить всякие подозрения. Так последний мазок оживляет порой всю картину.
Лезорн, отправив письмо с таким расчетом, чтобы префект не успел принять меры против побега Огюста, дожидался теперь в гостинице на улице Сент-Маргерит последствий своих гнусных происков.
— Я болен, — заявил он, ложась в постель.
— Это Огюст испортил тебе кровь, старый осел! — сказал Жан-Этьен.
Уверенный в успехе своих козней, Лезорн радовался, что избавился от всех врагов. «Право же, полиция — весьма полезное учреждение!» — говорил он себе.