Аббат был страшен: его впалые щеки залил румянец; зрачки, устремленные в одну точку, горели, как у волка. Он метался по комнате, восклицая: «Клара дитя мое, торопись!»

Но она не верила угрозам; ведь старик ее любил, Клара это видела. Его странные слова, его исступление девушка объясняла взволнованностью. Она даже попыталась рассмеяться.

— Дядюшка, вы хотите меня напугать? Не будем больше говорить об этой гадкой женщине! Напрасно вы считаете ее чуть ли не святою. Другой мнимый праведник, граф де Мериа, ничуть не лучше ее. Прошу вас, дядя, верьте вашей маленькой Кларе, а не этим извергам!

Но аббат не слушал. Безумие, ярость, отчаяние овладели им. Его искаженное лицо, блуждающий взор привели Клару в ужас. Она кинулась к окну, но толстые дубовые ставни были наглухо заперты снаружи. Дверь была тоже заперта, ключ — вынут из замочной скважины.

— Тетушка Тротье! Тетушка Тротье! — позвала Клара.

Но экономки не оказалось дома: аббат, невзирая на ее причитания и поздний час, отослал ее в соседнюю деревню. Он велел ей взять с собой и собаку. Раньше десяти часов старуха не могла вернуться, как бы она ни торопилась. В доме не было ни души.

Грозный в своем фанатизме и горе, чувствуя, что силы его растут вместе с муками, которые он испытывал, аббат Марсель пронизывающим взором смотрел на племянницу.

— Клара, дитя мое, подпиши эту бумагу! — твердил он.

Но девушка понимала, что если она поставит свою подпись, то сама сделается соучастницей преступлений. Дядя был фанатиком, племянница отличалась храбростью, и каждый из них следовал велениям своей совести.

Как ни велико было волнение Клары, снадобье начало действовать. Его секрет, сохранившийся с незапамятных времен, аббат Марсель узнал у старого Дарека, с которым он иногда беседовал в пещере. Средство это было известно еще лекарями друидами: они знали и усыпляющее питье, и питье, которое оживляло, если его давали вовремя, пока сердце не остановилось под действием первого напитка и кровь не свернулась в жилах.

Внезапно Клара потеряла сознание. Снадобье сделало свое дело… Старик испустил горестный вопль:

— О Боже, Боже мой! Ты этого хотел!

Положив ее на постель, аббат принес ларчик с флаконами освященного масла и с ватой и начал, рыдая, соборовать Клару.

— По крайней мере душа ее будет спасена! — повторял он, как одержимый.

Девушка казалась мертвой.

Церковь находилась рядом с домом священника. Он взял Клару на руки и, незамеченный никем (в деревне все уже спали), вошел в храм, затворив за собою дверь. Затем старик положил тело Клары на ступени алтаря, снял со стены лампаду и спустился в склеп. Это было подземелье, куда вел ход, устроенный позади алтаря. Склеп не открывали с тех пор, как умер последний владелец замка. Здесь хранился прах феодалов, хищных птиц, чьим гнездом был Дубовый дол. Двенадцать рыцарей и их жены покоились здесь в гробницах, расположенных словно ячейки пчелиных сотов. Одна из гробниц пустовала. На двух плитах были высечены цветы лилий в знак того, что там погребены юные девушки. Совершенно обезумев, аббат Марсель взглянул помутнившимся взором на эти плиты, как будто ожидая, не явятся ли подруги для его племянницы.

Затем старик поднялся из склепа, снял с алтаря белое кисейное покрывало и закутал в него Клару. Снова взяв ее на руки и спустившись вниз, он уложил тело в гробницу. На чело девушки он возложил венок, украшавший статую Богоматери.

В склепе тоже имелся небольшой алтарь; аббат пожалел, что не в состоянии отслужить там обедню. Он чуял, что смерть его уже не за горами. В последний раз он взглянул на племянницу, поцеловал ее ноги, оросив их слезами, и попытался сдвинуть в места плиту, но не смог этого сделать. Впрочем, к чему закрывать гробницу? Все равно, в склеп никогда не спускались. Если Клара должна умереть во сне, — зачем хоронить ее заживо?

У старика едва хватило сил выбраться из склепа. Опустив крышку люка, он выпрямился, шатаясь. Вдруг его словно озарил ослепительный свет. Помраченный рассудок на мгновение прояснился, и, как при вспышке молнии, ему с ужасающей отчетливостью представилась вся глубина совершенного им злодеяния.

— О Боже, Боже! — вскричал он. — Как ты допустил? Значит, тебя нет? Нет ничего?

В некоторых деревнях Вогезов и Шампани, далеко отстоящих друг от друга, в зимнее время принято от десяти до одиннадцати часов вечера звонить в колокол, чтобы заблудившиеся путники знали, куда им идти.

В глухих селениях, расположенных среди лесов и гор, это в обычае вплоть до середины весны. Чаще всего в колокол звонит школьный учитель.

Увидев, что церковь заперта, учитель отправился за ключом в дом священника. К тому времени уже вернулась тетушка Тротье в сопровождении скулящей собаки. Ни Клары, ни аббата Марселя не было дома. Испуганные экономка и учитель позвали слесаря и открыли церковную дверь. Лампады на месте не оказалось; она валялась рядом с телом старого кюре, не подававшего признаков жизни.

Все село переполошилось. Говорили, будто аббат пошел молится, и в это время господь Бог призвал его к себе. Но где же Клара? Ведь бедная девушка была не в своем уме… Не стряслось ли и с нею несчастья? Этого следовало опасаться. Говорили также, будто ночью слышались стоны Клода и Клотильды, просивших помолиться за них…

Вдали раздался хриплый голос старого Дарека, который и в эту темную ночь собирал лекарственные травы под сенью дубов. Он напевал своеобразную мелодию старинной песни о корабле: