– Кто ты такой, чтобы такое говорить?
– раздается из зала.

– Я тот, кто не хочет больше быть человеком.

– И кто же ты? Ты - сын плотника.

– Всякий сын человеческий, поступающий, как учит Исайя, есть воскресающий для Духа Святого. Имя ему - сын Неба.

Зал стих, пытаясь осмыслить столь невероятное притязание.

Древний мир - это не уютный голубой шар, упасть с которого мешает его же собственное притяжение. Древний мир - это плоская земля, самим небом раздавленная в лепешку. Под этим гравитирующим Небом, под тяжелой дланью Высших сил живет человек. Небо - престол богов. Человек говорит о Небе как о Боге, и о Боге - как о Небе. Небо и Бог едины. Языческие боги обитают на горах, и Господь Израиля говорил Моисею с горы. Человек воздвигает алтари на возвышенностях и тянет свои храмы ввысь, чтобы как-то подпереть это невыносимое Небо. На древнем Востоке сынами Неба называют императоров, в древнем Риме цезарей причисляют к потомкам богов, Так было в Египте и Азии, но в древнем Израиле сын Неба - это Сын Господа, Творца Вселенной.

Мертвую тишину нарушил голос Зеведея:

– Ты называешь себя Сыном Неба?

– Да, - жестко ответил Иисус, и в этом не было ни капли наивности.

В синагоге благочестивого фарисейского города Назарета поднялся дикий рев:

– Он богохульствует!

Оглушенный Иоанн вскочил со своего места и растерянно смотрел на происходящее вокруг безумие. Он впервые видел своих степенных сограждан в таком бешенстве. Неспособный сам к звериным проявлениям человеческой натуры он вообще не представлял, что люди могут приходить в такое состояние. Десятки рук хватали Иисуса, и рвали его на части, и тащили вон из синагоги. “Смерть! Смерть ему!” - кричала толпа.

Иоанн оглянулся на отца. Зеведей сидел на своем месте и хладнокровно наблюдал за расправой. Как городской судья, он мог пресечь самоуправство. В другое время он непременно сделал бы это - из принципа, в подтверждение торжества Закона и своих полномочий этот Закон выражать. Иоанн хорошо знал права и обязанности своего отца - судьи. Он должен был остановить произвол, передать Иисуса приставам и отправить под конвоем в Иерусалим, ибо вопросы религиозных преступлений, если уж Иисуса обвинили в богохульстве, входили в юрисдикцию Синедриона. Гражданские суды не рассматривали таких дел.

– Отец, - вскричал юноша, - разве это по Закону?

– Воля народа - тоже в Законе.

Иоанн был потрясен этим жестокосердием. Он бросился вдогонку за толпой. Чем реальнее представлялся ему ужас происходящего, тем больше он чувствовал себя пребывающим во сне. Только во снах сознание допускает самые невероятные события. И как это бывает во снах, он обрел какую-то фрагментарную, фотографическую зоркость. Перевернутые скамьи синагоги отпечатывались в его сознании. Распахнутые двери. На улице стоял забытый всеми хромой спутник Иисуса. Глаза Иоанна отметили каждую деталь на его мрачном и надменном лице. Неподвижный, как камень, он смотрел вслед разъяренной толпе. А горожане стихийно решали судьбу Иисуса. “Сбросить его вниз!- кричали они. - В ущелье его! Смерть! Смерть!” Отчетливые звериные лица мелькали в объективе глаз Иоанна. Он щелкал и щелкал их в своей памяти. Это был кошмарный сон, пир демонов, страшный суд. Он никак не мог увидеть Иисуса. Спины, затылки демонов мешали ему. Толпа повела Иисуса в конец улицы, которая упиралась в невысокий метровый вал, отделяющий в этом месте город от обрывающегося вниз ущелья. Иоанн хорошо знал этот вал. Детьми они взбирались на него, чтобы заглянуть в бездну, и взрослые строго запрещали им подходить к нему. С этого вала открывался прекрасный вид на восход солнца, которое осенью поднималось как раз над вершиной горы Фавор, расположенной на юго-востоке от Назарета. Иисуса вели именно туда. Иоанн забежал вперед и, наконец, увидел его. Он не сопротивлялся и покорно сносил толчки, рывки и оскорбления. На его лице застыло упрямое и отрешенное выражение, словно его уже не было здесь, словно он находился в другом мире. Глаза его смотрели поверх всего. Иоанн хотел закричать - и не мог. Закричать нужно было, чтобы проснуться. Он хотел проснуться. Эти демоны вели на смерть человека с ласковой улыбкой и печальными глазами, говорящего как пророк. Нужно было закричать.

– Стойте!
– вдруг раздался крик.

И юноша, наконец, проснулся.

– Стойте!
– дорогу толпе преградил Иамес.

– Остановитесь, мужи - братия, и выслушайте меня, - просил он.
– Вы все знаете меня. Я брат этого человека, которого вы хотите убить. Вот мать и братья его. Вы знаете нас. Отец наш Иосиф и мать наша Мария - богобоязненные люди. В почитании к Богу они растили всех нас. Я был еще в утробе материнской посвящен Господу нашему, и я храню себя на этом пути. Послушайте нас. Было ли вам до сих пор в чем нам упрекнуть? Сделал ли кто из нас дурное? Скажите!

– Нет, - раздались голоса.

– И брата моего Иисуса растили в благочестии.

– Зачем же он назвал себя Сыном Божьим?

– Мужи - братья, разве человек в здравом уме способен такое сказать? Посудите сами. Мой брат не в себе. Не по своей воле он говорит это. В нем дьявол говорит, чтобы искушать вас.

– Он богохульствовал!

– То дьявол богохульствовал. Дьявол входит в человека и говорит его устами, сеет распри, а когда люди убивают друг друга, он радуется. Не посмеет человек богохульствовать, если сатана не сделает с ним этого.

Иоанн видел, как Иисус вышел из своего отрешения и теперь пронзительно строго смотрел на своего брата. Ему не нравилось то, что говорил Иамес.

А нашрит продолжал увещать толпу.

– Дьявол искушает нас и хулит Господа, ибо отвергнут был Господом от лица его. Кто посмеет хулить Бога Всевышнего, Создателя земли и небес? Разве наша семья давала вам повод усомниться в нас? Денно и нощно я молюсь пред Господом за грехи свои и всего Израиля. Не убивайте этого человека. Позвольте нам увести его. Вся семья наша будет молить Бога о милости к нашему брату. На коленях прошу вас быть милостивыми, как Господь милостив ко всем нам.

При этих словах Иамес упал на свои мозолистые колени и склонил голову. Вид преклоненного нашрита, который, как сказано в писании, “свят для Бога”, произвел на горожан сильное впечатление, а его аргументы охладили их пыл. Во всем виноват дьявол, а не этот безумный сын плотника.

По тому, как смягчалась толпа, Мария поняла, что пришла ее очередь. Со слезами на глазах она вышла вперед и стала просить:

– Люди добрые, пощадите моего сына. Позвольте мне увести его домой и положить в постель. Я буду молиться за него, и Господь услышит материнскую молитву. Не лишайте меня моего первенца.