— Высыхают леса? — говорил он. — Чудесно! Бородачам будет негде прятаться!

— Голодают рубщики тростника? — радовался он. — Великолепно! Значит, не будут помогать бородачам!

— Пересыхают реки? — ликовал он. — Изумительно! Скоро бородачам будет нечего пить!..

И всё больше и больше прославлял неимоверную доброту дружественного соседа Тайфуна, который согласился в столь трудный час поставлять на Зелёный остров оружие, консервы и газированную воду.

Тайфун тоже потирал руки.

— Легче всего заработать, — поучал он Апчхибосса Утриноса, во-первых, на войне, во-вторых, на голоде, в-третьих, на стихийном бедствии. У вас сейчас как раз замеча-а-тельное сочетание всего этого.

— Гениально! — восторгался Апчхибосс Утринос. — Просто гениально!

— Практика, — скромно признавался Тайфун. — И опыт.

Подготавливая генеральное наступление, Апчхибосс Утринос устроил в поместье Буль Буреса большой склад оружия. И если бы кто-нибудь сказал ему, что сегодня вечером все эти запасы перейдут в руки бородачей, он бы только снисходительно рассмеялся. Уйти так далеко от спасительных гор? Нет, бородачи никогда на это не осмелятся!

— Они надеются сломить нас голодом, — говорил Гром. — Но из этого у них ничего не выйдет. Ничего, пока… — тут он делал паузу и выразительно подмигивал, — пока они снабжают своих солдат.

— А что с нами будет, — однажды наивно спросил Ник, — если они перестанут снабжать солдат?

— Ничего страшного, малыш, — засмеялся Гром. — Мы тогда победим на следующий же день, потому что нам не привыкать сражаться натощак.

Отряд покинул джунгли. Потянулась выжженная саванна. Бородачи специально выбрали путь по бездорожью, по безлюдным местам и пересохшим болотам.

Вечером отряд остановился возле узкой бетонной дороги, петлявшей по холму.

Вверху ярко светились жёлтые квадратики окон замка Буль Буреса.

— Эрнесто, — сказал Гром, — ты тут всё знаешь, действуй. Но только бесшумно, чтобы охрана не успела позвонить в столицу.

— Есть, — отчеканил Эрнесто.

— Тебе человек сто хватит? — пошутил Гром.

— Сто — маловато, — в тон ему ответил Эрнесто. А вот пять будет в самый раз.

— Ну, давай.

И они крепко пожали друг другу руки.

Пень Колодус, надсмотрщики и несколько солдат азартно играли в карты во флигеле замка.

— Мой ход! — торжествующе закричал Пень Колодус, бросая на стол козырного туза.

— Нет, мой. — Дверь распахнулась, и перед ошеломленными игроками появился Эрнесто с карабином в руках.

— Ой! — вскрикнул Пень Колодус и потянулся к кобуре.

— В любой игре… — за раскрытым окном возник Хосе с автоматом, — есть такое правило — не жульничать. За это иногда крепко бьют. Очень!

Все сразу задрали руки вверх. А помертвевший от страха Пень Колодус сделал вид, что хотел стряхнуть пушинку с брюк.

Хосе остался охранять надсмотрщиков, а Эрнесто выскочил во двор, открыл ворота и несколько раз мигнул фонариком.

Первым примчался Ник и спросил:

— Всё в порядке?

— Так точно, — вытянулся перед ним Эрнесто. — В порядке!

Бородачи заполнили двор. Хосе сбил замки с подвалов, и по цепочке повстанцев поплыли разнокалиберные ящики с карабинами, пулемётами, патронами, консервами, обувью, взрывчаткой…

— Ник, — сказал Гром, — жми в деревню, зови всех.

Не прошло и двадцати минут, как в ворота замка повалили рубщики. Они притащили с собой связанного трактирщика.

— Это я им сказал, — оправдывался Ник, — а то ещё убежит и донесёт. Я его знаю.

— А что мы будем делать с пленными? — громогласно спросил Гром у рубщиков. — У нас такое правило: мы с пленными не воюем. Мы отпускаем их на все четыре стороны.

— Ладно. Чего там… Отпустить. Мы не злопамятные. Только пусть больше не попадаются!

Эрнесто развязал руки пленным и крепко наподдал коленом Пень Колодусу:

— Топайте.

Надсмотрщики поспешно прошли через расступившуюся молчаливую толпу и понуро побрели под гору.

— А я? — жалобно пропищал трактирщик Выпей Тут.

Все засмеялись. Хосе разрезал верёвки:

— Беги, беги, а то не успеешь!

Выпей Тут умчался, как заяц.

А бородачи запрягли волов сеньора в высокие скрипучие повозки, нагрузили их оружием и провиантом и двинулись в обратный путь.

Ворота тюрьмы медленно раскрылись, и Камер Казематус с мохнатым полотенцем бодро засеменил к морю по тропинке, петляющей между гранитными валунами. Не было такого случая, чтобы он пропустил утреннее омовение.