— Верно определил! — обрадовался, что его, наконец, поняли, Верхутин.

Николай вскочил с табуретки, прошелся между коек, посмотрел на темнеющую за окном стену тайги. Потом повернулся, включил электрический свет и смущенно улыбнулся.

— Знаете, ребята, когда я ушел из звена, то думал, что, мол, можно сделать «колхозом». — Это я так называл звено. — А теперь вижу: звено — это большая сила, и, значит, успех будет… А как ты додумался до этого, Гриша?

— Давно была мысль, но какая-то неясная, — признался звеньевой, — а сегодня… Вот, когда мы стали валить, а у остальных работы не было, и они вырубали мелколесье, тогда я хорошо понял, в чем наши просчеты. Потом забыл, а сейчас опять… по-настоящему оформилась мысль.

— Значит, завтра уже будем работать поточно-комплексной бригадой? — спросил Константин.

— Не знаю пока, тут обмозговать надо. — Вот что, ребята, собирайте, звено, обсудим и решим. А я Зябликова приглашу.

В кабинете директора шла селекторная перекличка.

Начальники лесоучастков докладывали о выполнении графика. Зябликов с гордостью сообщил, что лесоучасток стал перевыполнять дневной график, что звенья по предложению Верхутина переформированы в бригады.

«Черт возьми, — подумал уязвленный Заневский, — этого еще не доставало, чтобы мои лесорубы прославляли Зябликова!»

— Семен Прокофьевич, — крикнул он в микрофон селектора, — а сколько дали кубометров мои лесорубы при работе поточно-комплексной бригадой?

— Твои и мои люди за три дня выработали в среднем на человека, — ответил Зябликов, — по пяти с половиной кубометров, — и не удержался от реплики. — Что-то отставать стал твой лесоучасток, Михаил Александрович, а?

— Цыплят по осени считают, — вяло заметил Заневский.

— Семен Прокофьевич, — заговорил Павел, обращаясь к Зябликову, — попроси-ка к селектору Верхутина и его лесорубов.

— Я вас слушаю, Павел Владимирович! — прозвучал взволнованный голос Григория. — И ребята мои здесь.

— Расскажи-ка, Гриша, подробнее о новой поточно-комплексной бригаде. Послушаем, товарищи, — обратился он к невидимой аудитории.

Едва кончил свой рассказ Верхутин, посыпались вопросы.

Спрашивали вальщики, сучкорубы: удобнее ли теперь работать, легче ли, не задерживается ли трелевка, не мешают ли друг другу.

«Вот и наглядный пример, — сказал себе Заневский. — И план повысили леспромхозу, и выход нашли без штурмовщины. Да еще какой, того и гляди, не сегодня-завтра переходящее знамя треста получат!.. А я разве не мог так же работать? И опыта у меня больше. Да-а… теперь наверстывать надо, а тут как на зло тебя же подводят. Не могли будто на своем лесоучастке испытать поточно-комплексную бригаду?» — сердито подумал он.

Зина Воложина вошла в кабинет замполита и положила перед Столетниковым почту: газеты, журнал и письмо. Александр взял конверт, взглянул на обратный адрес: «Красноярск, трест «Красдрев».

— Та-а-к! — задумчиво протянул Столетников и откинулся на спинку кресла.

«Кое-что проясняется. Там путаница в переадресовке крепежа и авиафанеры, здесь — крепежа и дров. Не случайно же в обоих случаях фигурирует крепеж? Именно его сейчас от нас требуют в первую очередь: стране нужны руда, уголь. Значит… но не будем торопиться, — думал Александр. — Надо запросить подробности».

Столетников встал, подошел к окну, закурил. Позвонил в отдел сбыта:

— Вы запросили «Егоршинуголь», чтобы выслали копию накладных на перепутанные вагоны крепежа и дров?.. Нет еще? Тогда запросите не копию, а подлинники. Сообщите, что мы их вернем. О моем распоряжении никому ни слова.

Столетников снял с вешалки шинель и фуражку, оделся.

На дворе сыпал мелкий дождь, смешанный со снегом, но земля была черная, набухшая влагой, и снежинки мгновенно таяли. Деревья растеряв листву, уныло раскачивались в налетевших порывах ветра.

«Скорее бы уж морозы ударили да снег лег, — подумал Александр переходя на улицу, — надоела слякоть!»

Он вымыл в луже сапоги, соскоблил палкой грязь с подошв и шагнул на крыльцо. Стараясь не разбудить мать, тихо отворил дверь. Но мать не спала, ожидая его.