— С которым — что? — спросил Бойко без улыбки. Что такое коммерческая тайна, я знаю и научилась ее хранить, а вот все прочие тайны и секреты, кажется, не для меня. Неужели Александр Бойко оказывал такое гипнотическое влияние на мою скромную персону, что я тут же стала выбалтывать ему все, что надо и не надо?

— Ну… я подробностей не знаю, но соседка говорила, что тетю Липу пару раз подвозил домой какой–то человек, которого она прежде не видела. Не местный.

— Поня–ятно, — протянул он.

— А вот мне далеко не все понятно. — Я дерзко посмотрела ему в глаза. — Скажите, Александр, а почему вы приказали своим людям следить за мной?

— Следить? — изумился он — или просто так виртуозно умел скрывать истину.

— Именно. Не далее как вчера у моего дома стоял черный «форд». Говорят, ваша машина.

— Бедная девочка! То–то вы поломали голову, что это может быть. Я всего лишь послал их охранять вас. Как раз после того, как узнал о странном интересе, который проявил к вам некий сотник.

— Вообще–то он купил у меня дом, — пробормотала я, отчего–то холодея сердцем и в момент понимая, что он готов был к чему угодно, только не к этому.

— Дом Липы — этому…

Он как–то беспомощно взглянул на меня: мол, что же ты наделала?

— А что мне было делать? — разозлилась я. — Просто бросить его здесь? Я ведь никого не знала, мне не у кого было спросить совета… Наконец, мне просто нужно ехать домой. Между прочим, я работаю, и мою работу за меня никто не сделает…

— Говорите, никого не знаете? А как же майор Михайловский? Разве у вас с ним нет никаких дел? Я не имею в виду сугубо личные. Федор Михайлович — красивый мужчина и женщинам нравится.

Слышать, что ты в своих симпатиях не оригинальна, не очень приятно, но я решила пропустить слова Бойко мимо ушей. А вот насчет наших с Федором дел… Почему бы ему о них и не сказать? Человеку, который всю жизнь любил мою тетку.

— Я хотела перед отъездом все–таки выяснить для себя, да и для всех Киреевых… почему вдруг мою тетку понесло к полынье среди зимы…

— В вечернем платье, — добавил Бойко.

— Я этого не знала, но все равно мне казалось странным, что она вдруг пошла гулять на реку. В одиночку. Папа ездил на похороны и по приезде сказал, что на теле Липы никаких следов насилия не обнаружено. Как будто она вдруг заснула и так во сне и замерзла.

— Твой папа, Ларочка, оказался провидцем. Именно во сне она замерзла. А точнее, утонула, и в ее желудке, кроме шампанского и легкой закуски, обнаружено небольшое количество снотворного. По мнению одного опытного патологоанатома, она приняла его вместе с шампанским. Может, вздремнуть захотела…

— А вы в это не верите?

— У меня своя версия, — просто сказал он.

— Мне нельзя ее узнать? — чуть ли не умоляюще спросила я, в момент забыв о своем негативном отношении к торговцам оружием.

Он внимательно посмотрел мне в глаза и вздохнул.

— Липа любила тебя, девочка. Она часто мне говорила, что представляет свою неродившуюся дочь именно такой, как ты… А версия моя вот какова. Липа встретилась с кем–то, чье имя мы пока не знаем, скорее всего, у него на квартире. Ребята проверили: в тот вечер ни в одном из ресторанов ее не видели. И наверное, этот человек пригласил ее на переговоры… Мне кажется, она случайно узнала или увидела такое, что не предназначалось для посторонних глаз или ушей.

Надо же, такую версию почти слово в слово высказал и Федор.

— На переговорах ей в бокальчик подсыпали совершенно безвредного, но достаточно крепкого снотворного, а когда она заснула, отвезли ее на берег реки и аккуратно опустили в прорубь. И чтобы она от холода сразу в себя не пришла, немного придержали под водой…

Бойко говорил со мной, но меня не покидало ощущение, что он усиленно обдумывает что–то. Что–то для него прояснилось. Благодаря мне? Но я разве что–то важное сказала? Даже про найденную в шубе тети Липы бумажку умолчала. За исключением, наверное, личности убитого.

Мне трудно делать какие–то выводы. Я не знаю толком ни Далматова и его людей, ни Бойко, так что представить масштабную картину происшедшего я не могу.

В моей голове и так шумело от всех потрясений, потому, наверное, я соображала не очень живо, но к Бойко–то это не относилось…

— Вы похожи на Липу, — сказал Александр, нарушая повисшее в его кабинете молчание.

— Чем? — удивилась я. Ни цвет волос, ни форма носа, ни фигура не походили у меня на теткины.

— Разрез глаз типично киреевский. У Сергея такой же. Я не сразу поняла, что он имеет в виду моего отца.