Подойдя в темноте к проходу, ведущему в переднюю половину подвала, я уловил частую ружейную пальбу. А вот застучал пулемет… Я догадался: это бой, на село налетели белые… Вот снова бахнуло. И снова дрогнула каменная кладка… Это, наверное, выстрел из орудия… Пожалуй, оно находится где-то недалеко… Может быть, рядом с домом… Вот еще раз: бух! Куда же оно стреляет? Или, возможно, лишь призывает помощь?

Ну, и угодил же я в историю! Куда мне сейчас деться? Никуда! Добуду клад!

Не зажигая свечи, я нашарил лопату, опустился на колени и с утроенной энергией продолжал копать. Яма становилась глубже, не раз у меня перехватывало дыхание, когда лопата со звоном ударялась о что-нибудь твердое, но это оказывались лишь камни.

В какую-то минуту мне почудилось, что стрельба вдруг разгорелась. Однако как раз тут лопата опять стукнула обо что-то твердое. Я хотел подковырнуть и выбросить камень, но… Почему-то он не поддается. Нет, это не камень. Усталость мгновенно прошла. Во все стороны полетела земля. Скоро я смог определить: под лопатой деревянный ящик, его угол я ощупал пальцами. Через некоторое время я освободил, очистил от земли крышку ларца. Теперь следовало его окопать, но у меня уже не оставалось терпения. Поддев крышку лопатой, я нажал. Что-то затрещало. Я надавил сильней, подгнившее дерево не выдержало, крышка оторвалась. Я моментально запустил руку в ларец и нащупал монеты, множество, огромное множество золотых монет. Они словно текли, скользили в пальцах. От падения раздавался слабый чистый звон… А вдруг это не золото? На миг я включил фонарик, осветил яму. Золотистый, — да, именно золотистый, светло-желтый, ясный отблеск ударил в глаза. Золото! Полный ларец золота!

Захватывая горстями монеты, я стал их ссыпать в мешок. Некоторые падали, укатывались, я их, конечно, не искал. Наконец мешок наполнен. Ух, я едва могу его поднять. Ничего, теперь еще карманы набью золотом. Потом придумаю, как выбраться отсюда.

И вдруг я услышал: кто-то ворвался в соседнюю половину подвала. Сначала как будто пробежал один, вслед тотчас, как я сообразил, влетела погоня. Близкий гулкий выстрел… Еще выстрел… Еще… Яростное ругательство… Отчаянный смертный крик…

Оставив мешок, я кинулся в угол, прижался к стене. Войдут сюда или не войдут?

Вошли… Фигур я не различал, в темноте чуть белели лица. Прозвучал голос:

— Кто-нибудь здесь есть?

Молчание. Один из вошедших чиркнул спичкой. Она постепенно разгорелась.

— Гляди, мешок, — произнес кто-то.

В этот миг меня заметили.

— Сдавайся! Руки вверх!

Спичка была брошена. Во тьме я ощущал винтовочные дула, направленные на меня.

— Сдаюсь.

— Бросай оружие! Выходи!

— Оружия нет.

— Проходи вперед. Ну, гад, поворачивайся…

Эх, выбросить бы из карманов золото! Нет, нельзя опустить руки. Так, с поднятыми руками, я и поплелся к проходу, выбрался в переднюю часть подвала. Из двери туда падал дневной свет. Меня сурово рассматривали красноармейцы. В стороне, раскинув руки, будто обнимая землю, лежало безжизненное тело. В выбоины пола натекла кровь. На плечах убитого тускло поблескивали погоны. Это был белый офицер.

Мне велели подняться по ступенькам. На воле меня ослепило солнце. Внезапно я услышал:

— Обыскать!

Неужели это голос Бронникова? Как я взгляну ему в глаза?! А мне уже вывернули все карманы, оттуда посыпалось золото. Ох, зачем я соблазнился этим проклятым кладом? «Компас»! Милый «Компас»! Зачем я изменил тебе?

Глаза привыкли к свету. Да, передо мной стоял комиссар дивизии, тот, что в теплушке начертил для меня карту. Я узнал также нескольких бойцов, с которыми ехал в поезде. Они молча глядели на меня, грязного, с запачканными землей руками и коленями, на оттопыренные золотом карманы.

Бронников резко спросил:

— Что вы тут делали? Занимались мародерством?

Я не ответил. Комиссар кратко приказал:

— Расстрелять на месте!

Кто-то толкнул меня прикладом:

— К стенке!

Весь в холодном поту, я посмотрел на эту стенку, на высокий каменный цоколь, к которому мне велели встать, и…

И, представьте себе, проснулся.

О, с каким облегчением я вздохнул, поняв, что все мои злоключения только сон. С картины, которую я вечером водрузил против изголовья, ехидно ухмылялся старик. Я погрозил ему кулаком. Тут же у меня мелькнула мысль: а что, если это вещий сон? Что, если под полотном действительно спрятан пергамент? Мгновенно я вскочил… Вдруг в самом деле я найду сообщение насчет клада?! Ей-ей, не удержусь, сейчас же полечу с пергаментом в Публичную библиотеку, а потом на Сухаревку покупать малую саперную лопату, менять новый синий костюм на соль.

Тотчас я снял картину, освободил ее от рамы, вытащил из подрамника несколько гвоздиков, заглянул в зазор… Нет, никакой записки не было. Вновь погрозив Собакину, я вынул все гвоздики, свернул полотно в трубку и в тот же день отвез в подарок Маше…

На этом, друзья, кончается авантюрно-фантастическое произведение, сочиненное некиим Бережковым в тысяча девятьсот девятнадцатом году.

Близким Бережкова, собравшимся ныне у него, была, разумеется, известна концовка «Пергамента». Что касается «беседчика», искателя правдивых свидетельств, жадно заполнявшего тетрадь, то он не смог скрыть неудовлетворения.