Шрифт:
Граф Кент, верный слуга Лира (хотя король изгнал его в припадке ярости), отыскивает Лира и пытается отвести хоть в какое-то укрытие. После интерлюдии в замке графа Глостера действие возвращается к Лиру, и его приводят — вернее, затаскивают — в хижину.
И тут Лир наконец начинает думать о других. Он настаивает на том, чтобы шут вошел в хижину первым, а затем бродит вокруг, размышляя (несомненно, впервые в жизни) об участи тех, кто не является королем или придворным.
Его изображение становится меньше, а дикость на лице сглаживается. Он подставляет лицо дождю, а слова его кажутся отстраненными и исходящими как бы не совсем от него, словно он прислушивается к кому-то другому, произносящему его монолог. Ведь говорит, в конце концов, не прежний Лир, а новый и лучший Лир, очищенный и изменившийся после страданий. Встревоженный Кент смотрит на него и пытается увести в хижину, а Мэг Кэткарт, заставив развеваться на ветру их лохмотья, удается создать впечатление, будто оба они нищие. Лир говорит:
Вы, голытьба Бездомная, бездольная, — все те, Кого сейчас нещадно хлещет буря! Как терпят эту злую непогоду Ваши оголодалые тела, Глядящие в прорехи, в окна рубищ? О том я не заботился. Лечись, Роскошество, подставь бока, почувствуй, Что чувствует под бурей нищета, И с нею свой избыток раздели, Чтоб стала явью правосудность неба.— Неплохо, — сказал через некоторое время Уиллард. — Мы схватываем идею. Только вот что, Мэг, — одних лохмотьев недостаточно. Можешь ты создать впечатление пустых глаз? Не слепых, а пустых — глаза есть, но они глубоко запали.
— Думаю, что смогу, — ответила Кэткарт.
Уилларду с трудом в это верилось. Денег тратилось больше, чем он ожидал. Времени уходило значительно больше, чем он ожидал. И общая усталость оказалась гораздо больше, чем он ожидал. Но все же проект приближался к завершению.
Ему еще предстояло записать сцену примирения — настолько простую, что она требовала самых деликатных штрихов. Там не будет ни фона, ни искусственно измененных голосов или образов, потому что здесь Шекспир становился простым. Ничего, кроме простоты, и не требовалось.
Лир теперь стал просто стариком. А отыскавшая его Корделия — просто любящей дочерью, без королевской величественности Гонерильи и жестокости Реганы.
Лир, в котором выгорело безумие, постепенно начинает осознавать ситуацию. Поначалу он едва узнает Корделию, считая, что он умер, а она — небесный дух. Не узнает он и верного Кента.
Когда Корделия пытается вернуть ему здравомыслие, он говорит:
Не смейтесь надо мной. Я глуп, я стар, Мне за восемьдесят… ни часом больше, Ни меньше… Надо напрямик сказать — Я, видно, не в себе. Как будто бы узнал я вас, его, Но сомневаюсь — ибо не пойму я, Куда попал, и, хоть убей, не вспомню, Одежды этой — и где ночевал. Не смейтесь только, но мечом поклялся б: Она — моя Корделия.Корделия говорит, что это она, и Лир отвечает:
А слезы твои мокры? Мокры впрямь. Не плачь, не надо. Яду дашь — я выпью. И как меня любить? Ведь, помню, сестрам Твоим я ненавистен без причин. А у тебя причина есть.И бедная Корделия способна ответить лишь: «Нет! Нет причины!»
Наконец настал момент, когда Уиллард смог глубоко вдохнуть и сказать:
— Мы сделали все, что могли. Остальное в руках публики.
Год спустя Уиллард, теперь уже самая знаменитая личность в мире индустрии развлечений, встретился с Грегори Лаборианом. Произошла эта встреча почти случайно и в основном благодаря усилиям их общего знакомого.
Он поздоровался с Лаборианом, изобразив всю вежливость, на какую был способен, и тут же многозначительно скосил глаза на часы-полоску на стене.
— Не хочу показаться вам невежливым или негостеприимным, господин… э-э… но я действительно очень занятой человек, и у меня мало времени.
— Не сомневаюсь, но именно поэтому мне захотелось с вами встретиться. Вы, разумеется, собираетесь поставить еще одну компьюдраму.
— Конечно, собираюсь, но, — и Уиллард сухо усмехнулся, — очень нелегко подобрать материал на уровне «Короля Лира», а я не намерен выдать публике нечто такое, что по сравнению выглядело бы халтурой.
— А что, если вы никогда не найдете материал, способный сравниться с «Королем Лиром»?
— Я уверен, что никогда его не найду. Но я подыщу что-нибудь.
— А у меня есть это что-нибудь.
— Вот как?
— У меня есть роман, который можно превратить в компьюдраму.
— Понятно. Но я не могу работать с выброшенным за борт материалом.
— Но я не предлагаю вам нечто из мусорной корзины. Роман был опубликован и довольно высоко оценен.
— Извините. Я не хотел вас обидеть. Однако когда вы представились, ваше имя показалось мне незнакомым.
— Лабориан. Грегори Лабориан.
— Нет, и сейчас не припоминаю. Я не читал ничего из написанного вами. И никогда о вас не слышал.