Как происходит реституция? Путем добровольного согласия бывшего заключенного вести существование заместителя в качестве отца, матери, сына или дочери, кормильца или домохозяйки.

Разумеется, любое незаконное деяние, совершенное новым обладателем личности, является полностью наказуемым в соответствии с существующими законами. Родители, бросившие свои новые семьи, например, подвергаются аресту и стандартному штрафу за оставление без средств существования. Издевательства над супругами и так называемое супружеское изнасилование заслуживают строжайших наказаний…»

Заключенный отложил брошюру и надолго задумался. Снова взял в руки и открыл на последней странице.

«Возможно, многие сочтут, что, раздавая подобные привилегии, государство действует опрометчиво. «Люди не могут быть взаимозаменимы», — скажут другие. Эмоции и чувства невозможно возродить. Каждый индивид уникален, и его нельзя заменить другим по воле правительства. Утилитаризм имеет свои границы, а государство слишком близко подошло к пропасти, пытаясь взять на себя роль Всевышнего.

Однако существует ли альтернатива? И можно ли позволить некоему гражданину погибнуть, зачастую во цвете лет, когда члены скорбящей семьи изнемогают от тоски и страданий, ложась тяжким бременем на плечи государства и его социальных служб? Такое положение неприемлемо ни для государства, ни для его граждан.

Противникам этой теории можно посоветовать рассматривать все происходящее в аспекте брака по расчету».

Автомобиль свернул на короткую, заляпанную моторным маслом подъездную дорожку: отрезок бугристого асфальта, чуть длиннее обшарпанной малолитражки с водородным двигателем. На шум никто не вышел. Мистер Глен Суон заглушил мотор, открыл дверцу и ступил на землю.

Дворик величиной с почтовую открытку по щиколотку зарос буйными сорняками. От подъездной дорожки отходила цементная тропинка, вьющаяся до облезшей двери маленького домика, одного из таких же бесчисленных хибар, выстроившихся в ряд по обе стороны улицы. Некий архитектурный клон, размножающийся с ужасающей скоростью. Желтая краска бунгало безнадежно облупилась. Почти поперек тропинки валялся трехколесный пластиковый велосипед. Одно колесо все еще вертелось в воздухе.

Суон неспешно осмотрелся. Чудесное местечко. Куда более приятное, чем все те, где он жил до сих пор.

И уж, бесспорно, гораздо приятнее тюрьмы.

Из раздумий его вывело чье-то легкое движение. Он даже не услышал, как дверца со стороны водителя открылась и закрылась. Не отрывая взгляда от дома, Суон промямлил первое, что пришло в голову:

— Гм… очень мило.

Ответил женский голос, если не бесстрастный, то с определенной долей сдержанности:

— Это дом.

Суон никак не мог придумать, что ответить. По-прежнему оглядывая хижину, он проговорил:

— Простите, что вам пришлось вести машину. Дело в том, что я просто не умею.

Женский голос оставался ровным — ни тени раздражения или сочувствия:

— Не стоит беспокоиться. Скоро научитесь. А пока придется ездить на автобусе. Остановка всего в пяти кварталах.

Последовало долгое молчание. Наконец женщина спросила:

— Хотите войти?

— Да, разумеется. Спасибо.

Женщина вздохнула:

— Вам не за что меня благодарить. Это и ваш дом.

Гостиную украшали сельский пейзаж в рамке и пыльный букет искусственных цветов. Обивка дивана и стульев была заметно потерта. На низком столике валялось несколько тихо бормочущих журналов: дешевые батарейки явно садились от старости. Ни одного снимка человека, умершего вместо Суона.

В доме оказалась еще одна женщина, стройная, небольшого роста, с коротко стриженными каштановыми волосами, в зеленых леггинсах и белом свитере.

— Привет, — произнесла незнакомка, изображая легкую улыбку.

— Добро пожаловать домой.

Мысленно перебрав знакомые по фотографиям лица, Суон узнал в женщине Салли, свояченицу.

— Привет… э… Салли, — пробормотал он, протягивая руку. Женщина осторожно пожала ее. Суону неожиданно понравилось, что теперь люди не гнушаются его рукопожатия. Волей-неволей поверишь во все это, в громоздкий сценарий реабилитации, хотя подсознательно он в любую минуту ожидал, что из-под ног выдернут ковер свободы, и он снова окажется в тесной камере.

— Уилл у себя в спальне, — нервно сообщила Салли, обращаясь, в основном, к другой женщине. — Он прекрасно вел себя все утро. Но когда увидел машину…

Ободренный отсутствием проблем и легкостью, с которой совершился переход, радушным приемом женщин, опьяненный воздухом свободы, теплым солнцем позднего дня его казни, вспомнив несколько девизов, усвоенных на уроках прагматики и проповедующих уверенность в себе и прямолинейность, Суон объявил:

— Я пойду к нему.

План дома он изучал на занятиях. Суон, ничего не спрашивая, направился прямо в комнату мальчика.

— Уилл, это я, твой отец, — сказал он, постучав.

Подоспевшие женщины молчали. Из-за двери не доносилось ни звука, кроме легкого шороха.