— Концентрация CO, — доложил ошеломлённый химик, — в смертельной дозе!

Высокое давление в горящем седьмом гнало окись углерода в систему ШДА, проходившую и через аварийные отсеки. Больше всех надышались ядовитым газом старший кок Сергей Головченко, радиометрист Сергей Краснов и торпедист Алексей Грундуль. Их немедленно вынесли на мостик, и доктор принялся за работу.

Из вахтенного журнала:

«11.34. Увеличивается крен на левый борт. Продут главный балласт.

11.41. Увеличивается крен.

11.43. Крен выравнивается.

11.45. Передано три сигнала аварии. Квитанций (подтверждений о приёме радио. — Н.Ч.) нет. Не работает охлаждение дизеля».

Остановили дизель-генератор, последнее «сердце» атомарины. Быстро переключились на питание от аккумуляторной батареи. Однако резкий скачок напряжения вывел из строя многие приборы. На табло управления ГЭУ — главной энергетической установкой (атомным реактором) — вспыхнули сразу все мнемознаки. Пульт испортился. Но и без его показаний было ясно: температура активной зоны падала, расхолаживание шло в автоматическом режиме.

«11.58. „Всем, у кого есть связь, выйти на связь с ЦП!“ (команда, переданная командиром из центрального поста. — Н.Ч.). С четвёртым отсеком связи нет. Там примерно 9 человек».

Теперь самым неотложным делом стало спасать этих девятерых. Что с ними? Живы ли? Что там творится в этих задымлённых и, может, ещё горящих отсеках?

В разведку ходят не только за линию фронта… Идти разведчиками в аварийный отсек вызвались командир дивизиона живучести капитан 3-го ранга Вячеслав Юдин (впоследствии погиб), и инженер-вычислитель лейтенант Анатолий Третьяков (жив). Натянув на лица маски изолирующих противогазов, они влезли в дымное жерло межотсечного люка. Лучи аккумуляторных фонарей вязли в густом, клубящемся дыму. Шли почти что наощупь. Шли, как по минному полю. В любую секунду из любого угла может хлестнуть крутым паром, огненной струёй, электрическим разрядом… В герметичной выгородке над реактором они нашли двух живых людей в масках ПДУ. Срок действия регенеративных патронов уже истекал, и разведчики подоспели вовремя. За руки они вывели реакторщиков из тёмных дебрей отсека. Это были инженер главной двигательной установки лейтенант Андрей Махота (остался жив), и техник мичман Михаил Валявин (утонул, тело не найдено).

Провентилировали четвёртый отсек и стали готовить к вскрытию пятый. Первым влез туда Юдин, за ним — добровольцы из аварийной партии. Здесь были дела похуже. Два часа назад по палубе отсека на высоте метра вдруг полыхнуло пламя. Загорелась одежда. Моряки тушили друг друга, прислонялись к переборкам, сбивали огонь с рукавов, штанин, плеч… Когда их вывели, кожа свисала с обгоревших рук лохмотьями. У капитана-лейтенанта Волкова, командира электротехнической группы, расплавилась на лице резиновая маска. Он спасся тем, что лёг на палубу, зажал нос и дышал через оголившийся загубник. (Увы, через несколько часов он погибнет в море.) Сильные ожоги получили инженер ГДУ лейтенант Александр Шостак (умер в воде), рулевой-сигнальщик матрос Виталий Ткачёв (не найден в море), машинист трюмный матрос Юрий Козлов (жив), старшина команды мичман Сергей Замогильный (умер в воде). Их немедленно отправили наверх, на мостик, где доктор Леонид Заяц вместе с начальником политотдела Буркулаковым развернули подобие лазарета.

Но в пятом оставались ещё двое: техник-турбинист мичман Сергей Бондарь, и его подчинённый матрос Владимир Кулапин. Они включились в шланговую дыхательную систему и, надышавшись угарного газа, потеряли сознание. Вытащить их оттуда взялись командир турбинной группы капитан-лейтенант Сергей Дворов (жив) и мичман Михаил Валявин, сам только что спасённый из приборной выгородки четвёртого отсека. Два безжизненных тела они с большим трудом вынесли из машинного лабиринта и на специальных лямках осторожно подняли наверх через 10-метровую башню всплывающей спасательной камеры.

Рассказывает лодочный врач старший лейтенант медслужбы Заяц:

— Мы сразу же принялись спасать этих двоих как самых тяжёлых. Кулапин не дышал, пульс отсутствовал, зрачки расширены. Те же признаки клинической смерти были и у Бондаря. Я делал непрямой массаж сердца, а Верезгов вдувал воздух в лёгкие матроса через рот. Буркулаков набирал в шприц адреналин. Я взял длинную иглу и сделал укол в сердце. Увы, оно так и не забилось. Вскоре по коже пошли синюшные пятна, и я констатировал смерть обоих. Они слишком долго дышали окисью углерода. Я спустился в центральный и доложил командиру, что на борту два трупа. Ванин велел записать их в вахтенный журнал и приспустить флаг.

Это были первые две жертвы, которые мы видели воочию. В это не хотелось верить. Но меня ждали остальные пациенты. Я поднялся на мостик, захватив из амбулатории чемоданчик с обезболивающими наркотиками. Волков и Замогильный, у которых слезла кожа с обожжённых кистей и предплечий, испытывали чудовищную боль, но оба твердили, что обойдутся без уколов, просили меня экономить морфин, который неизвестно скольким ещё понадобится. Никогда не забуду их мужество!

Из вахтенного журнала:

«12.25. Получена окончательная квитанция на сигнал аварии.

12.41. Задымлённость в 4-м отсеке очень большая.

12.48. В 1-м отсеке обстановка нормальная.

13.00. Подсчитать всех людей.

13.27. Выведен из 5-го отсека Кулапин. Начался сеанс связи. Нет пульса у Кулапина.

13.39. Состояние главной энергетической установки; заглушен реактор всеми поглотителями. У Кулапина пульса нет.

13.40. Дворов потерял сознание в 3-м отсеке.

13.41. В 5-м отсеке людей нет, 5-й отсек осмотрен. Бондарь поднят наверх (без сознания).