Шрифт:
— О нет, еще верст пятнадцать, а то и двадцать осталось… Тебя разобьет, панна Марианна, совсем.
— Пустое!
— Да и лошадям надо бы дать отдохнуть. Смотри, уморились совсем.
— Ну, коли так, то гаразд.
— С коней, панове! — скомандовал казак, обращаясь к своим товарищам. — Сходи на эту полянку, сделаем привал.
Все свернули с дороги и въехали на прогалинку, на опушке которой стоял дуб.
Соскочив с коня, молодой казак подошел к Марианне, чтобы помочь ей сойти с лошади; но девушка отстранила его руку и легко и ловко соскочила сама на землю.
— Гей, хлопцы, коня возьмите! Иди сюда, панна Марианна, вот здесь, под дубом, приляжь, отдохни! — Он указал на разостланный уже казаками под дубом ковер.
Девушка последовала его приглашению, а казак бросился доставать из тороков всевозможные припасы. Через минуту на ковре перед Марианной появились фляжка меду, хлеб, вяленое мясо, копченое сало и другие запасы. С самой нежной заботливостью принялся казак угощать свою спутницу, но девушка ела мало. Она рассеянно отвечала на его вопросы. Брови ее были сурово сжаты, глаза глядели задумчиво и сосредоточенно вперед. Казалось, что за этим темным непрозрачным стеклом ее глаз хранилась какая-то грустная тайна: она-то проглядывала и в сурово сдвинутых бровях девушки, и в скорбно сжатых углах ее рта; но видно было, что этой тайны не вырвал бы у нее никто, никогда…
V
— Ты устала, панна Марианна? — произнес казак, всматриваясь в бледное лицо панны.
— О, нет!
— Не ешь ничего…
— Благодарю тебя, я уж сыта.
— Выпей хоть келех меду, Марианна, он подкрепит тебя.
Девушка улыбнулась:
— Если ты этого хочешь — изволь, но сил мне не к чему подкреплять; ты ведь меня знаешь, Андрей!
Разговор оборвался. Между тем коням распустили подпруги, подвязали мешки с овсом; хлопцы, достав из тороков провизию, расположились на отдых. Несколько душ бросилось было собирать сухой хворост для костра, но атаман остановил их.
— Не надо огня, панове! Опасно, чтобы дым не привлек кого-нибудь.
— Да ведь Ханенка, Андрей, уже загнал гетман в Крым? — произнесла Марианна.
— Самого-то загнал, а собаки его косоглазые еще шныряют кругом. Видела ты эти сожженные, пустые села? Ведь это все их дела…
Это слово казака вызвало и в его душе, и в душе Марианны ужасные картины, виденные ими по пути. Оба замолчали под тяжестью нахлынувших воспоминаний.
Между тем нищий даже свесил голову, внимательно прислушиваясь и присматриваясь к тому, что происходило внизу, но остальные казаки, утомленные длинным переездом, говорили мало и неохотно.
— О, этот Ханенко! — вздохнула, наконец, глубоко Марианна. — Пусть вся эта кровь, все эти стоны на голову ему упадут! Но если удалось дело в Стамбуле, тогда мы ему живо подрежем крылья… Вернулся ли уже Мазепа?
При этом вопросе девушки по лицу Андрея пробежала какая-то неуловимая тень.
— Не знаю, — ответил он, и в голосе его послышалась худо скрытая, неприятная нотка.
— На перевозе говорили, что уже видели его здесь… Когда бы застать… Не услал бы его куда гетман? Далеко ли еще до Чигирина? — продолжала оживленно девушка.
— Марианна… — произнес как-то робко Андрей и замолчал, устремив на Марианну пытливый, вопросительный взор.
Под влиянием этого взгляда щеки девушки покрылись легким румянцем, а брови сердито нахмурились.
— Мазепа привезет нам важные вести, — ответила она гордо, — от этих вестей зависит вся будущность отчизны.
Лицо казака прояснилось.
— Прости, прости меня, Марианна, — прошептал он, — ты знаешь… я…
— Если кони уже отдохнули, прикажи собираться в путь, — перебила его Марианна.
Андрей поднялся и отдал приказание. Через четверть часа Марианне подвели коня. Она собиралась уже вскочить в седло, как вдруг сильный треск на дубе заставил всех вздрогнуть и оглянуться; но не успели они даже подумать, что могло бы быть причиной этого треска, как с дуба посыпались дождем сухие листья, мелкие ветки и вслед за этим к ногам казаков рухнула какая-то грузная, неуклюжая масса.
— Человек! — вскрикнула Марианна, подбегая к упавшему.
— Какой-то странник или монах, — произнес Андрей, рассматривая нищего.
— Убит?
— Нет, жив! Гей, хлопцы, подведите его да струсните хорошенько, пусть-ка расскажет нам, что он тут, на дереве, делал?
В одну минуту казаки окружили странника, подхватили его под руки и поставили его перед Ащуэеем.
Действительно, нищий не был убит; удар и испуг ошеломили его только на одно мгновенье; когда же он увидел себя окруженным казаками, когда почувствовал на себе пронзительный взгляд их предводителя, на лице его, исцарапанном, окровавленном, отразился неподдельный ужас.