Этот слух привел в страшное волнение и Гострого, и Марианну, и Андрея. Андрей предложил, что он поедет к ближайшему полковнику Кривуле, старому приятелю Гострого, — он жил неподалеку от Днепра, — у него уже можно было узнать истину об этих разноречивых слухах… Но Марианна и Гострый захотели поехать с ним. Тщетно Андрей просил их остаться в замке, Марианна не слушала его: решено было, что поедут втроем.

Впрочем, Андрей должен был и сам согласиться с ними, так как видимой опасности не представлялось. Люди в окрестностях жили самые преданные, а отряд из двадцати казаков, который решено было взять с собой, мог служить верной защитой от всякой дорожной случайности.

Полковник жил от Гострого верстах в семидесяти; по дороге надо было где-нибудь переночевать. Решили переночевать у одного верного и преданного Гострому священника.

Был уже вечер, когда всадники въехали в деревню, где проживал старичок священник. Он был совершенно одинок; его домик стоял на краю села, — это обстоятельство представляло для путников также своего рода выгоду.

При въезде в деревню им повстречалось двое каких-то крестьян; наружность их была столь заурядна, что никто из всадников не обратил на них никакого внимания. Но незнакомцы, по–видимому, отнеслись не так равнодушно к проскакавшим мимо них всадникам.

— Ты видел, кто это проехал? — обратился один из них шепотом к другому.

— Видел: полковник Гострый с дочкою. А что?

— Как что? Забыл разве, что наказывали нам?..

— Не забыл, да только не ладно как-то: полковник нам всегда добра хотел… Грех!..

— Грех?! За ведьму грех?! Эй, смотри, как бы тебя за такое слово не заставили на том свете языком горячую сковороду лизать! Идем, идем скорее! Поймать ведьму — великое дело, — и себе отпущенье грехов заслужишь, и на весь дом свой благословенье призовешь.

Собеседники быстро зашагали в противоположную сторону…

Услышав конский топот, старичок священник поспешно вышел на крыльцо встречать гостей, но при виде Гострого он в смущении попятился назад.

— Что, панотче, вижу, испугались? Думали, какие враги скачут во двор? — произнес приветливо Гострый, соскакивая с коня и подходя к священнику. — Не ждали?

— Не ждал, не ждал… ох, Господи, что-то будет? — пробормотал смущенно священник, испуганно озираясь по сторонам. — Времена… времена…

— Да, уж времена! — произнес и Гострый со вздохом, не понимая причины смущения священника. — Однако, отче, приютите ли вы нас на ночлег? Едем к полковнику Кривуле, как бы только дочку в хате пристроить, а сами мы и на дворе ляжем.

— Что ж, пожалуйте… Я рад, чем могу… только… Ох, Господи! Не встречали ль вы кого?

— Нет, никого. А разве случилось что?

Священник пробормотал еще несколько невнятных слов и попросил наконец гостей следовать за собою. Он предложил было им ужин, но утомленные путники отказались от всякой пиши.

— Батьку, — обратился Андрей тихо к Гострому, улучив минуту, когда они остались одни. — Что-то недоброе слышится мне… Отчего это батюшка так всполошился при нашем приезде? Надо не спать.

— Так, сыну… Я и сам замечаю что-то не то… Подождем только до света. Часа через три–четыре можно будет уж ехать.

— Ну, так ты, батьку, оставайся здесь, а я с казаками лягу на дворе.

Марианна не слыхала этого разговора. Утомленная переездом и тягостным волнением, она упала на приготовленную ей постель и тотчас же забыласьтсрепким сном. Долго ли или мало она спала, Марианна не могла бы сказать; проснулась она оттого, что Андрей сильно встряхнул ее за плечо.

Марианна быстро вскочила и села на постели.

В комнате едва серело. В этом холодном полусвете она увидала Андрея и Гострого, стоявших возле ее кровати; лица обоих были бледны и встревожены. Со двора доносился какой-то дикий и глухой шум, бушевавший вокруг дома.

— Что случилось? — произнесла отрывисто Марианна.

— Несчастье! — ответил Андрей. — Народ обступил всю хату, наши казаки еще отстаивают, но они сбегаются со всех сторон.

— Чего ж они хотят? — спросил Гострый.

— Они требуют, чтобы им выдали сейчас ведьму, с ними стрельцы и казаки Самойловича.

— А! — вскрикнула Марианна, вскакивая с постели. — Ведьму им нужно, ведьму! Хорошо, я пойду к ним!

Она бросилась было к двери, но Гострый удержал ее за руку.

— Стой, дочко, — произнес он решительно, — не надо раздражать без толку дикую толпу. Все это штуки Самойловича, но погоди — я выйду к ним.

— Они убьют тебя, батьку.

— Они не посмеют поднять на меня руку, они послушают меня.