Она исчезла в небольшом коридоре и отсутствовала так долго, что у меня уже стало тревожно на душе. Но затем старая дама вернулась с многочисленными извинениями.

— Я поставила воду. После вашей длительной прогулки вам нужно будет выпить чашечку горячего чая.

Уверена, что ни один кутюрье в Париже — тем боле при его известности — не обшивал бы меня с таким удовольствием, как это делала мадам Ожильви.

После того, как я выбрала себе фасон и мы согласовали материал и цвет, она принесла поднос с огромным чайником, чашками и тарелкой с великолепным печеньем.

Неожиданно для самой себя я вдруг выпалила:

— Иногда я испытываю такой смертельный страх...

Мадам Ожильви осторожно отставила в сторону свою чашку и сказал:

— Я очень сожалею.

Она не стала успокаивать меня какими-нибудь банальностями типа «нужно привыкнуть к новому месту» или «со временем все пройдет». Вместо этого она без обиняков спросила:

— Ваш страх имеет какое-нибудь отношение к моему сыну?

— Да. В некоторой степени, — неохотно призналась я.

И тут я вспомнила угрозы Поля. Я вспомнила, что меня ожидает, если хоть кому-нибудь намекну о том, что мне случайно стало известно. Предупреждение наверняка касалось и разговоров с его матерью. А она, скорее всего, передаст ему каждое слово из нашей беседы.

Мадам Ожильви не спросила меня, почему я не ответила на ее вопрос, из чего следовало, что ей было что-то известно.

— Да, он действительно находится в весьма непростой ситуации, — сказала она со вздохом после непродолжительного молчания. — Но вам, конечно, там еще хуже. И все-таки на вашем месте я бы не уезжала оттуда.

— Это совсем не из-за вашего сына, — сухо заметила я.

Она печально улыбнулась.

— Знаю, знаю. По всей видимости, он считает, что лучше вам оставаться там, где он может присматривать за вами. Но поверьте, с его стороны вам не грозит никакая опасность.

Конечно, она смотрела на все глазами матери.

Словно прочитав мои мысли, она добавила:

— Должно быть, это звучало довольно угрожающе. Но для него было бы весьма неприятно, если бы вы сообщили полиции все, что вам известно.

— Неприятно? — недоверчиво переспросила я. — Только неприятно и ничего более?

Она улыбнулась. Не было никакого сомнения, что она слепо верила во все, что он рассказал ей.

— Ну что мы с вами все вокруг да около, — вдруг сказала она, глядя на меня своими ясными серьезными глазами. — Поль не бросал эту бомбу. Вы должны были уже понять, что он не относится к людям, способным прибегать к грубой силе.

Как я могла сказать его матери о том, что придерживаюсь как раз обратной точки зрения!

— Но его угрозы... предупреждения, — осторожно сказала я. — Было даже большее... хотя я не совсем уверена в этом... Несчастный случай... пару раз я была...

Тут я смешалась, поскольку внезапно мне стало просто страшно от осознания того, каким безумием было одной, в сопровождении завываний ветра и волков преодолевать крутой подъем к замку. Ведь за каждым поворотом меня могла поджидать Мари-Лизет.

Мадам Ожильви смотрела на меня отсутствующим взглядом. Она будто прислушивалась к чему-то.

Я откашлялась и сказала:

— Вы случайно не знаете эту девушку, Мари-Лизет?

— Мари-Лизет? Ну конечно же, — ее огромные темные глаза остановились на мне. — Вот с нею я не стала бы особенно сближаться.

Я улыбнулась немного истерично.

— Нет-нет, об этом нет и речи. Она настроена далеко не благожелательно по отношению ко мне. А кроме того — я боюсь ее.

Откровенно говоря, я подозревала, что мадам Ожильви начнет высмеивать меня. Но вместо этого она заметила абсолютно серьезно:

— Может быть, я несколько пристрастна и у меня слишком сильно предубеждение против нее... Не знаю. Некогда Поль... был увлечен ею. И хотя он никогда не рассказывал мне об этом, я это знаю. И — я не люблю ее.

Так значит, у них уже была прежде связь? Ну, да мне до этого не должно быть никакого дела. Меня это не касалось.

— Хотелось бы мне знать, кто так заинтересован в том, чтобы устранить меня, — задумчиво сказала я, обращаясь скорее к самой себе, чем к радушной хозяйке.

Мадам Ожильви озадаченно поглядела на меня.