— В смысле?

— В том смысле! Одной дуре тут как-то полчаса объясняла, что если единственное, что ее не устраивает в женихе, — это его манера читать в сортире, то она счастлива должна быть.

Люся только хмыкнула в ответ.

— Ну да! — возмущенно продолжила Галина. — И вот из-за таких мелочей они там и собираются разбежаться по разным углам. А другая — тоже хороша — закатила истерику из-за того, что ее парень, видите ли, страшный зануда и за весь отпуск не сказал ни про кого постороннего и ни про что вообще ни одного доброго слова, а просто поливает всех помоями. И что здесь страшного, скажите на милость?

— Я бы такое, честно говоря, тоже не смогла вынести, — призналась Люся.

— Это просто такой критический ум! В этом есть своя прелесть, — не сдавалась Галька. — Если уж очень раздражает, на крайняк — оберни все в шутку, преувеличь так, чтобы ему самому стало смешно на себя. Глядишь, и исправится. Он, например: «Кухня в этом ресторане отвратительная, и скатерти грязные». А ты ему: «Ага, и у официанта нос картошкой. И мухи в котлетах какие-то мелкие, да? И посетители какие-то мерзкие и злобные, правда? Особенно вон тот тип в красной рубашке. Прямо по лицу видно, что ничего хорошего у него на уме нет». Он начинает озираться: что за тип? А ты ему раз — ив зеркале его самого показываешь в красной рубашке. И смеешься так — заразительно.

Галина попыталась изобразить заразительный смех, так что Люся не выдержала и тоже рассмеялась.

— Простая вы Галя такая, вас послушать — так прямо нет у мужчин никаких недостатков. Бери любого на улице — ив загс тащи.

— Нет, ну бывают, конечно, отдельные экземпляры, — не согласилась Галя. — Вот, например, звонила мне тут одна. Говорит, ее кавалер как выпьет — так сразу начинает на весь отель горланить одну и ту же песню «По полю танки грохотали», пока не осипнет. Вот с этим я не знаю, как бороться.

— Пить не давать, — по-простому предложила Люся.

— Невозможно, — отрицательно покачала головой Галина. — Мужика легче кастрировать, чем уговорить совсем не выпивать. Поверь мне на слово. Это безвыходная ситуация. Бедную девочку от этих грохочущих танков уже тошнит.

— Да, — согласилась Люся. — Тяжелый случай. Тут только одно может помочь: если эту песню споет Боря Моисеев вместе с хором гомосексуалистов и пару раз ему видеоклип прокрутить. Тогда его точно от этой песни тошнить станет.

— Не факт, но идея неплохая, — рассмеялась Галина. — Вижу, что к семейной жизни готова.

Сорок минут спустя в Люсином углу уже громоздились четыре объемных пакета с различной ерундой. Со стен исчезли все «режущие глаз» плакаты и картинки. А в кофейном уголке закипал чайник и стояли вскрытые конфеты. Большой пьянки по поводу своего увольнения Люся решила не устраивать.

Уже уходя, Люся вдруг обернулась и подошла к Овсиенко.

— А ваша жена по-прежнему в церковном хоре поет? — спросила она.

— Она им руководит! — уважительно поднял палец к потолку Владимир Викторович.

— Вы знаете, у меня к вам будет небольшая просьба, — прошептала она на ухо бывшему сослуживцу. — Я, знаете ли, сама не бываю в церкви и не очень люблю туда ходить. Передайте, пожалуйста, своей Татьяне записочку — пусть она свечки за упокой поставит, ладно? Я вам сейчас списочек напишу.

— Хорошо, — согласился Овсиенко.

И Люся нацарапала на маленьком листочке: «раба Божья Екатерина, раба Божья Елена». Потом подумала и дописала: «и Щапа». Хотя сначала хотела написать «и невинно убиенная Щапа». Но передумала: вдруг Овсиенко какие-нибудь вопросы задавать начнет? Сложила бумажку вдвое и сунула ее Владимиру Викторовичу.

— А что за имя такое — Щапа?

— Это… это восточное, — нашлась Люся. — Но она тоже очень хорошая была.

— Крещеная? — настороженно спросил Овсиенко.

— А если нет — то нельзя? — испугалась Люся.

— Можно, по-моему. Скорее всего можно, — кивнул ей Овсиенко. — Кстати, если вы со своим «хорошим человеком» венчаться надумаете — милости просим. Танюша вам такие там песни устроит, что закачаетесь. Так что вы подумайте!

— Спасибо, — поблагодарила г-жа Можаева и отправилась обниматься на прощанье с Галиной Сергеевной и Надеждой Петровной.

Надежда Петровна попрощалась с Люсей крайне холодно, что, впрочем, г-жу Можаеву не очень-то и расстроило.

— А где Митя, опять в посольство поехал? — несмотря ни на что дружелюбно поинтересовалась Люся у матери Безбородова.

— Он в больнице, — не очень-то охотно буркнула та. — В очень хорошей ситуации ты нас оставляешь, дорогая. Ленки нет, Митька в больнице, и тут еще ты со своим замужеством.

— Ну извините, — соблюла политес г-жа Можаева. — А что с вашим сыном?

— Да не знаю, безобразие какое-то. У него на груди как-то все опухло, болит. Потом говорит: вижу все как в тумане. Поехали в больницу. Какая-то инфекция, ему уколы делают, вакцину. В общем, чувствует себя довольно скверно. Причем, поганец, скрывал от меня. У него это все считай две недели назад началось, а он мне — ни слова. А мне же и не видно — он всегда в футболке ходит. Пожаловался, когда уже совсем плохо стало.