Без наших матерей и их массового побега в неизвестность, случившегося в 1970-х, мы были бы лишены этих важных лет становления, познания себя. Не уверена, что они намеренно вручили нам этот дар — сомнительный дар свободы. Я точно знаю, что мою мать сильно расстраивало, как я распорядилась этой свободой: бросила колледж, сбежала на другой конец света, всем своим поведением демонстрируя, как не терпится мне уехать как можно дальше от своей родни. (Что ж, я их приглашала! А они не приехали.) Но без матери всего этого не было бы. Храбрость наших матерей купила нам свободу.

Недавно я брала интервью у женщины-историка для статьи о движении суфражисток в штате Вашингтон. На протяжении нашего разговора эта элегантная, собранная женщина хранила полное самообладание и не проявляла эмоций. Она сообщила мне немало интересных фактов. Но вот я выключила диктофон и собралась уходить, а она подняла руку: одну минуту! Из вороха отксерокопированных документов она достала один документ и сказала, что хочет зачитать цитату Сьюзан Б. Энтони. Вот что она прочла:

— Когда-нибудь наши голоса услышат, и все будут думать, что так было всегда, равно как сейчас многие молодые люди считают, что все привилегии, свобода и радости, которыми сейчас располагают женщины, всегда принадлежали им.

Она читала, и голос ее вдруг дрогнул, а глаза наполнились слезами. Я думала было предложить ей салфетку, но, ничуть не смутившись, она продолжала читать:

— Они понятия не имеют о том, что каждый дюйм земли, на котором мы стоим сегодня, отвоеван тяжелым трудом нескольких женщин прошлого.

Она вытерла слезы и, глядя на меня поверх очков, проговорила:

— Нам всем стоит запомнить эти слова.

Разумеется, не всё так просто.

С одной стороны, существует вероятность, что бунт моей матери против традиций подарил мне свободу и дал возможность стать писательницей, матерью, женой — всё в свое время. С другой стороны, в юности я ездила автостопом по Австралии, садясь в машины к незнакомцам. Пусть со временем мне предстояло стать женой и матерью, которая так устала от хаоса своего детства, что сознательно превратила свой брак в ловушку, но в молодости я была свободна и делала что хотела. Однако эта свобода была чревата неприятностями и иногда опасностями.

Хочу ли я, чтобы моя собственная дочь или сын обладали такой же независимостью? Нет, нет и еще раз нет. Возможно, разрыв моих родителей сделал меня молодой женщиной с сомнительными моральными устоями. В исследовании, посвященном детям разведенных родителей («В горе и в радости»), Э. Мэвис Хетерингтон пишет, что 20 процентов ее подопечных через двадцать лет после развода родителей проявляли признаки «проблемного» поведения. Они испытывали «трудности в рабочей среде, романтических отношениях», им трудно было «найти свое место во взрослой жизни». А теперь давайте взглянем на меня двадцатидвухлетнюю в далекой Австралии: я работала на складе водителем подъемника, жила с парнем, с которым познакомилась на углу улицы, и питалась шоколадными батончиками и застрявшим в зубах песком. Три попадания в точку!

Возможно, оба эти взгляда правдивы. Я была свободна, моя жизнь представляла собой полную катастрофу. В эти странные годы многие факты моей жизни пугали меня. К примеру, я знала, что другие люди не испытывают таких сложностей в колледже, на работе, в повседневной жизни. Но при этом я обожала свою безумную, полную приключений жизнь.

Сложно сказать однозначно. Возможно, если бы мои родители остались вместе, я стала бы еще более проблемным подростком. В этом смысле социальные наблюдения — неточная наука: если бы фактор А или фактор В чуть отличались по величине, нас ждал бы результат X или результат Y соответственно. Может, моя молодость просто вскружила мне голову. Как поется в песне Райана Адамса, «быть молодым — значит быть в депрессии и быть под кайфом».

Допустим, все наши предположения насчет того, что могло бы быть, не стоят выеденного яйца. Тогда остается лишь одно — полагаться на дополнительные аргументы, как одноногий лыжник полагается на две дополнительные лыжи, которыми управляет руками. Вот они: в 1970-е число разводов значительно увеличилось. Женщины стали выходить замуж позже. Первый брак, заключенный в возрасте 26 лет и позже, имеет на 70 процентов больше шансов оказаться успешным, чем брак, заключенный в 21 год. А наша новая свобода — привилегия.

Я не была похожа на свою мать. Надо мною довлела потребность быть в безопасности. Но я всё же сделала этот шаг, пусть и маленький, и переехала с семьей в другой конец страны. И теперь мы жили здесь все вместе, и всё это было немного непривычно, но прекрасно. Мы это сделали!

Семейная жизнь состоит не из вех. Семейная жизнь — это то, что происходит каждый день: все эти завтраки и ужины, ссоры, книжки на ночь, футбольные матчи на заднем дворе, сборы в школу. Спрятавшись на нашей горе, мы наслаждались всеми этими незначительными мелочами. Наша с Брюсом спальня была на третьем этаже, там казалось, что мы скребемся лбом о небо на высоте восемь тысяч футов. (Жители Колорадо всегда знают, на какой высоте их дом.) Спальня была большой, просторной и застекленной почти со всех сторон. Когда в горах бушевал ветер тридцать миль в час, она ходила ходуном. В комнате с высокими потолками стояла высокая кровать: рост Брюса — метр девяносто, матрас лежал на уровне его груди, наверх мы забирались по лестнице.