– Все согласны, – сказал Джим, – но можно я еще раз гляну на тех блондиночек-близняшек, что возятся в грязи…

Саймона мы слегка презирали за то, что он наивно выставлял напоказ свои самые отвратительные черты. Он не таил темную сторону своей личности. Он говорил все, что у него на уме. Это и недостаток, и достоинство; возможно, Саймон – червь, но он честный и нетребовательный червь. Я был уверен, что наш сосед – не серийный убийца со склонностью к каннибализму, иначе он жизнерадостно поведал бы нам во всех подробностях, как следует поджаривать человеческую плоть. Саймон – редкий экземпляр, человек без секретов.

Зато меня всю жизнь снедала столь сильная тяга к скрытности, что я даже замирал на мгновение, прежде чем отозваться на перекличке в начале урока. Джим, Пол и Саймон понятия не имели, что когда меня нет в квартире, я выступаю в роли отца и мужа. Я считал, что так будет лучше. В квартиру я въехал первым и не видел никакой необходимости посвящать новых соседей в свою необычную семейную жизнь. Но лгал я мало. Моим методом обмана было умолчание. Однажды Катерина пошутила, что я не рассказываю о своей работе именно потому, что не хочу ей лгать. Как же я смеялся. Понятное дело, мне пришлось запустить механизм дополнительной защиты своих мужских секретов. И отсмеявшись, я пробормотал:

– Вовсе нет.

Моя скрытность была на руку Катерине. Я рано понял, что если у матери твоих детей выдался скучный день, не очень тактично рассказывать ей, как интересно и классно ты провел время. Она бы предпочла, чтоб и ты поскучал. Поэтому в те дни, когда я приходил домой и заставал там тоску зеленую, то изо всех сил старался не выглядеть веселым и довольным.

В ту пятницу я вернулся и обнаружил, что Милли смотрит фильм по видео, а Катерина, стоя на карачках, драит плиту, время от времени толкая детское креслице, в котором сидит Альфи.

– Как прошел день? – спросила она.

– Да ты знаешь, довольно скучно.

– Обедал?

– Да так, кое-что перехватил.

– Где?

– Где?.. Хм, да так, был на обеде по случаю вручения премии.

– На обеде по случаю вручения премии? Так это же здорово!

– Да ну, скука смертная. Эти рекламщики вечно устраивают обеды по случаю своих дурацких премий. Честно говоря, весьма утомительно.

– Так ты вернулся к себе в студию, чтобы поработать?

– Нет… Да и поработать я не сумел бы – выпил слишком много шампанского. Не знаю, настоящее ли; на вкус какая-то дешевка, да еще пришлось проторчать там всю вторую половину дня.

– Здорово.

– Вообще-то мне деваться было некуда. Понимаешь, надо завязывать контакты, налаживать связи и заниматься прочей поганой ерундой.

Катерина сунула голову в духовку, и я быстро убедился, что она ее именно чистит, а не готовится к самоубийству.

– Тебя-то не выдвигали на премию? – донесся из духовки гулкий голос.

– Более-менее.

– Более-менее?

– Ну да, выдвигали. Лучшая оригинальная фоновая музыка – для банка, помнишь, которую я сочинял прошлой осенью.

– Господи, и ты молчал?

– Тебе и так достается, зачем докучать тебе рассказами о работе, – неубедительно ответил я.

Катерина замолчала, сдирая остатки жирной корки, и я понадеялся, что перекрестный допрос завершен.

– Значит, премию не тебе дали?

– Ну… Это…. Вообще-то мне.

Катерина стукнулась головой о внутреннюю стенку духовки, вылезла и с недоверием посмотрела на меня.

– Ты был на обеде по случаю вручения премии, и именно тебе ее вручили?

– Э-э… ага. Такая большая серебряная статуэтка. Поднялся на сцену за ней, все зааплодировали, Джон Пил представил меня, пожал руку, а потом мы долго разговаривали.

– Джон Пил? Надеюсь, ты не спросил его, помнит ли он твою гибкую пластинку?

– Катерина, Джон Пил получал каждый год тысячи и тысячи записей, я не рассчитываю, что он помнит одну-единственную гибкую пластинку, которой даже не прослушал.

– Значит, он ее не помнит?

– Нет, не помнит. Не помнит. Но вообще-то он очень приятный человек, даже приятнее, чем на радио. Все подходили, поздравляли, смотрели на мою награду и фотографировали.

И тут до меня дошло, что я сорвал с себя покров мученика, и запоздало попытался нацепить его обратно.

– Но знаешь, если не считать этого момента, все остальное было жуть как утомительно. Фальшиво. А награда целую тонну весит. Ужас – тащиться с ней по Парк-лейн, да еще ловить такси.

– Кошмар, – согласилась Катерина, все еще стоя на карачках. На ее лице чернела сажа, в волосах застряли какие-то ошметки.

Альфи, которому надоела неподвижность, принялся подвывать.

– Э-э, я думал принять ванну, – осмелился сказать я. – Но, наверное, я могу немного присмотреть за детьми, если хочешь помыться до меня.