Виктор замолчал, посмотрел в окружавшую темь. Сел на лавочку рядом с Андреем.

— Показалось…

— Что? — не понял Андрей.

— Ладно, пойду я в понедельник… пойду, куда мне деваться… Но вот ради чего всё это?

Он снова замолчал, а потом удивлённо посмотрел на Андрея, а затем показал рукой в темноту, тут и Андрей услышал лёгкое шуршание, словно кто почти бесплотный, едва касаясь земли, приближался к ним.

И все сцепления последних дней отразились в каждом. Виктор ясно представил, что сейчас явится нечто чудесное, что окончательно перевернёт его жизнь. Он и до этого верил, но, скорее, в Промысел, в Провидения, а до веры жены ему недоставало какого-то малюсенького шага, капли, которая переполнила бы чашу. Ах, если бы он увидел, как плакала Богородица! Ах, если бы явилось чудо! Ну, тогда бы… Он и сам не знал, что тогда бы, но сердце его заколотилось, а сам он замер, боясь пошевелиться. Андрей тоже напряжённо вглядывался в темноту: а что если и впрямь сейчас произойдёт нечто невероятное, необъяснимое, и тогда всё его бегство в науку — пшик? От чего он бежал из отцовского дома? От тихой и покойной жизни. Ему казалось, что там, в столице, откроется что-то важное, значимое… А что там? Дым. И вечный страх чего-то не успеть.

Из темноты показалось белое пятно, а за ним — две старухи. Обыкновенные старухи в платочках, кофточках, юбках и тапочках. Одна держала в руках белый целлофановый пакет.

— Здравствуйте, сынки, — сказала старуха с белым пакетом.

— Здравствуйте, бабушки, — отозвался разочарованно Виктор.

— Ой, Андрюша, а я не признала тебя… Давно приехал? — спросила вторая старуха.

— Здравствуйте… — Андрей понял, что это кто-то из прихожанок, знавших его ещё до отъезда, но вспомнить имя не мог. — Сегодня. Днём.

— Хорошо-то как. А как батюшка? Мы вот тут ему гостинцев собрали.

— Лежит…

— Притомился маненько. Это быват. Врачи-то говорят чего?

Андрей махнул рукой.

— Ну, чё те говорила, чего твои врачи скажут? Молиться надо. На всё Его воля.

— Бабушки, — встрепенулся Виктор, — а в чём Его воля?

После паузы одна из бабушек переспросила:

— Божья-то?

— Ну да, да.

Снова повисла пауза и Андрей ясно представил, как та, что с пакетом, сейчас скажет: «Да кто ж знает, сынки. Молиться надо».

Но вторая опередила:

— Так ведь он Сам же сказал: любите Бога и ближнего — вот и вся воля.

Виктор усмехнулся:

— Эт-то понятно, только что же мне, и замминистра, к примеру, любить?

Та, что с пакетом, испуганно посмотрела сначала на Виктора, а потом на подругу.

— А как его звать? — спросила та.

— Кого? Министра? Ну, Сергей Львович.

— Вот ты раба Божия Сергия и люби.

«Надо спросить, а чего мы так все боимся не успеть?» — подумал Андрей.

— Вы передайте батюшке, — старуха протянула пакет. — Мы тут собрали ему всякого, чай там из травки, матушка пусть заварит, а мы пойдём уж…

Андрей поднялся и взял пакет.

— Спасибо.

— Ну, пойдём мы, — с некоторым облегчением сказала одна.

— Передайте батюшке, что мы за него молимся, — добавила вторая.

И старухи скрылись. Мужчины остались молчать на лавочке.

— Кто приходил?

— Фух, Машуль, как ты неожиданно, я аж испугался. Садись, родная.

— Да некогда больно сидеть-то, я так, вздохнуть вышла. Хорошо на улице стало, прохладно.

— Это прихожанки приходили, — отозвался Андрей. — Принесли папе гостинцев, говорят, там чай специальный травяной.

— Спаси Господи, — она приняла пакет и благодарно наклонила голову. — Чего вы их в дом не позвали?

— Да как-то… не сообразили… Да и папа болеет. И они тоже — неожиданно появились, неожиданно исчезли… Я даже спросить не успел…

— Чего спросить?

— Сам не знаю, чего-то хотел… — Андрей замолчал. — А вот скажи, сестра, чего люди больше всего боятся не успеть?

— Покаяться, — ответила Маша.

Андрей ошарашенно посмотрел на неё, он никак не ожидал, что сестра ответит так быстро и просто.

— Так ведь отсюда и суета, — пояснила Маша. — Отчего люди заваливают себя делами всё больше и больше? А чтобы самого трудного не делать.

— А разве покаяться — это трудно?

— Очень, — с чувством ответила Маша и больше никто у неё ничего не спрашивал.

На следующий день Андрей еле поднялся с кровати. Просыпался и снова погружался в дремоту, и так не хотелось вылазить из удобной постели в мир (а что там, собственно, делать?), что даже когда заломило в спине, он всё равно продолжал лежать, прикрыв глаза и закинув руки за голову.

Всё же лежать надоело, пришлось подниматься. Но сонное ленивое состояние не отпускало, Андрей зевал, спотыкался, за столом, откусив бутерброд, выронил кусок изо рта, чем рассмешил Машу. Она, в отличие от брата, была бодра и энергична. Под утро, когда сменила за чтением псалтыри Андрея, она заметила, что папа спит. Это был сон совершенно здорового человека, с ровным дыханием, чуть приоткрытым ртом и безмятежным выражением лица, какое бывает разве что у детей и вышедших недавно замуж молодых девушек. «Витя был прав, — отозвалось в ней, — папа не умрёт», — и теперь это чудесное настроение, что всё будет хорошо, не покидало её.