— Ты не знаешь, Шурка, она мне по гроб жизни…

Обычно после этих слов его совсем одолевал пьяный дурман и он, спотыкаясь, едва поспевал упасть на свой топчан, чтобы отключиться и замереть до утра…

Бушуев исчез. Гуля пытался найти его два дня кряду, но тщетно: никто ни сном ни духом ничего не ведал о несчастном прозаике. Все это было более, чем странно. «Не случилось ли чего? — с тревогой думал Гуля. — Вышел бедняга ночью и угодил в лапы наркоманов-малолеток, которых теперь пруд пруди, за пятак удавят, негодяи».

— Ой, чует мое сердце, что не увидим теперь соседа-то нашего, Бушуева, — поделился он сомнениями с Иваном Викторовичем.

— А что так, съехал? — рассеянно спросил тот, полупогруженный в какие-то свои сугубые внутренние раздумья.

— Хуже, — покачал головой Гуля, — думаю хуже.

— Что вы говорите, — разом встрепенулся Иван Викторович, — неужели отравили? Чем, не знаете?

— Да не знаю, — Гуля в сердцах махнул рукой, — про это не знаю. Просто был человек, выпивали с ним в моей мастерской, а потом безследно исчез. Вышел по нужде, наверное, и испарился. И что с ним теперь, один Бог знает. Может быть, действительно, догнали и отравили?

Последнее Гуля сказал в шутку, но Иван Викторович воспринял это вполне серьезно.

— Что вы говорите, вот ведь что делается! — испуганно прошептал он и основательно взъерошил свою соломенную шевелюру, — я же предупреждал — везде химия! Вот ведь как! Я всегда старика этого подозревал, Ипполитыча этого. Подозревал, хотя и не говорил. Но ведь он, выходит, и мне химию пускал? Вот ведь как!

— При чем тут Ипполитыч? — удивился Гуля, — Иван Викторович, дорогой, что вы? У меня Бушуев был в гостях, у меня. От меня и исчез, ночью, два дня назад это было. Не путайте меня.

— Так я и не путаю, — Иван Викторович, оставив в покое свою прическу, взялся лохматить бороду, — у вас он был ночью, а утром рано я видел, как они, аккурат, со стариком Ипполитычем куда-то вместе намылились. Бушуев, значит, с рюкзачком, а старик с мешочком каким-то. Тихо так и спокойно ушли. И вы подумайте? Отравил-таки старик молодого еще мужика.

— Как? — удивился Гуля, соображая что старичка он действительно в эти дни тоже не встречал — Утром? С Ипполитычем? Вы не ошиблись?

— Я еще из ума не выжил, — чуть не рассердился Иван Викторович. — В милицию будем заявлять?

— Нет, — облегченно перевел дух Гуля, — не будем, подождем пока.

— Как скажите, — легко согласился Иван Викторович и уже в спину уходящему Гуле напомнил: — Про фуникулер-то не забыли?

Но тот, не ответив, скрылся в своей комнате. А вечером к нему в дверь постучал сам Семен Ипполитович. Он вежливо поклонился и сказал:

— Записку вам велел передать Антон Ильич. Он уехал на некоторое время. Я тоже опять на недельку другую отлучусь, есть на то нужда. А вы, как приеду, заходите, почаевничаем с вами, поговорим о том о сем.

— А что случилось? — спросил Гуля, принимая в руки маленький бумажный квадратик.

— Слава Богу, ничего особенного. Антон Ильич сам, если пожелает, как приедет и все расскажет.

Старик откланялся и ушел, а Гуля тут же развернул записку. Там были две всего поэтические строчки, ни о чем, собственно, Гуле и не говорящие:

«Земную жизнь пройдя до половины,

Я очутился в сумрачном лесу…»

«Что за ерунда? — пожал он плечами. — В лесу? Чепуха какая-то!» Но, по крайней мере, за соседа можно было теперь не волноваться. Уехал? Что ж, взрослый самостоятельный человек — имеет право…

Однако, по дому все равно расползлась зловещая весть о безвременной кончине Антона Бушуева. У дверей его комнаты собрались некоторые жильцы и оживленно обсуждали сложившуюся ситуацию.

— Вот негодяя Ипполитыча посадим, отравителя подлого, — возмущенно кричала Анна Григорьевна, — и еще одна комната освободится. Две будут свободны.

— Нет худа без добра, — вторила ей Тоська, незаметная обитательница маленькой угловой комнаты на втором этаже.

— Я, как председатель домового комитета, постановляю: одну комнату нам с Николаем. Нам детей еще рожать! Вторая — пусть хоть на усмотрение ЖЭУ. А я своего добьюсь.

— Чего это тебе? — подал голос кто-то из жильцов. — Есть более нуждающиеся.

— Цыц! — прекратила прения Анна Григорьевна. — Я на всех управу найду…

Гуля не вмешивался. Он даже не стал объяснять про записку. Впрочем, что в этой записке и было? Лес какой-то? Бред полный! Посочувствовал, правда, немного Ипполитытчу, но разве против Анки попрешь? «Все утрясется, устаканится само собой», — убаюкал он свою совесть и отправился на работу.

Вечером они неспешно прогуливались с Аликом по улице Коммунальной в сторону Троицкого Собора (и, соответственно, Гулиного дома). Когда проходили мимо Мироносицкого кладбища, Алик приостановился и кивнул в сторону кладбищенской ограды.