Шрифт:
— Те! — произнес он и приложил палец к губам.
Было страшно занятно.
В этот момент в столовую вошла та дама, которая накануне обратилась к Эдварду-Альберту с вопросом: «Вы новый жилец?»
Она села на свое место за столом. И при этом сделала вид, будто не замечает м-ра Тэмпа. Отсюда можно было заключить, что он ей несимпатичен.
Курьезно, что м-р Тэмп отплатил ей точь-в-точь той же монетой. Это было смешно.
— Потом, — сказал он. — Сейчас не могу.
Появились и другие; среди них м-сс Дубер и какая-то молодая блондинка неприступного вида. При входе каждого нового лица м-р Тэмп изображал все большее огорчение, к возрастающему удовольствию Эдварда-Альберта. Было ясно, что обещанный анекдот имеет все меньше шансов быть рассказанным. Каждый раз м-р Тэмп подскакивал на месте и тотчас поднимал глаза вверх с выражением комического отчаяния. Но при этом он выбирал моменты, когда на него не глядел никто, кроме Эдварда-Альберта. В конце концов неудержимый смех последнего привлек внимание присутствующих. Его веселье показалось подозрительным. Над чем это он смеется? Потом подозрение пало на м-ра Тэмпа и сосредоточилось на нем. Вечно он со своими проделками!
Он запротестовал, обращаясь к Эдварду-Альберту. Стал оправдываться тоненьким, жалобным голоском:
— Я ведь только сказал: «дикобразик», «ма-а-аленький дикобразик». Что же тут смешного?
Потом быстро сделал гримасу и придал лицу печальное выражение.
Эдвард-Альберт стал торопливо жевать хлеб и подавился.
— Просто дикобраз, — продолжал Тэмп унылым фальцетом. — Ах ты господи!
— Вы смешите мальчика, — сказала м-сс Дубер, — и не даете ему обедать. Гоупи, уведите его и успокойте. Как вам не стыдно, мистер Тэмп!
— Я не смешил его, миссис Дубер. Он сам стал смеяться надо мной. Я только спросил его, знает ли он анекдот о мартышке и дикобразе.
— Ну хорошо, — произнес пожилой джентльмен, который днем спал в гостиной. — Что же это за знаменитый анекдот о мартышке и дикобразе? Расскажите — если только это удобно рассказывать здесь.
— Откуда я знаю? — возразил м-р Тэмп, торжествуя победу. — Если бы я знал, разве я стал бы спрашивать такого малыша?
— Вы хотите сказать, что такого анекдота вовсе нет?
— Во всяком случае, я его не знаю. Никогда не слыхал. Может быть, есть, а может быть, и нет. Я вот уже много лет всех спрашиваю о нем. А мальчик так смеялся, что я подумал, он и в самом деле что-нибудь знает…
Старик недовольно заворчал.
— Все ваши штучки, мистер Тэмп, — сказала м-сс Дубер. — Если вы не перестанете, я вас оштрафую… — И, желая переменить тему, заметила: — Наши бельгийцы сегодня что-то запоздали…
М-р Тэмп откашлялся, чтобы пропеть какую-то мелодию, но остановился, поймав взгляд жены.
— Хм-м… — промычал он и мгновенно стушевался.
Когда Эдвард-Альберт, с глазами, мокрыми от слез, еще не вполне успокоившись, вернулся в столовую, бельгийцы были уже там, застольная беседа перешла на другие предметы, и он так и не узнал, что знаменитый анекдот о мартышке и дикобразе был просто розыгрышем. Он сейчас же отыскал глазами м-ра Харольда Тэмпа и был вознагражден сочувственной гримасой.
Так между ним и м-ром Тэмпом установилась странная духовная связь. Они укрепляли друг в друге чувство уверенности в себе. Каждый из них воспринимал другого как доказательство своего собственного существования.
Когда м-р Тэмп входил в одну из гостиных и все давали ему понять, что хотя в сущности они ничего против него не имеют, но все же он им давным-давно надоел, он искал Эдварда-Альберта, зная наверняка, что встретит полный радостного ожидания взгляд. А Эдвард-Альберт, робко присоединяясь к обществу, где никто, кроме профессионально любезной м-сс Дубер, не считал нужным его замечать, неизменно встречал специально для него приготовленную гримасу Харольда Тэмпа и ту неуловимую лукавую усмешку, которая скрепляла их тайный союз против остальных обитателей пансиона.
«Их нет, — без слов говорили они друг другу. — А мы существуем».
13. Первое ощущение масштаба империи
За колоритной фигурой м-ра Харольда Тэмпа время от времени возникали и вновь исчезали другие лица. Например, упомянутый уже второй студент — молодой Франкинсенз из университетского колледжа, имевший столько наград. Он был высокий и тонкий, и голова у него была похожа на грушу, обращенную широкой частью вверх. Он подошел к Эдварду-Альберту со словами: