– По-другому и не скажешь. Кстати, мы уже пришли – вот мой подъезд.

Ольга держалась естественно и непринужденно, словно они были знакомы много лет, и оттого неловкость, вызванная неожиданным приглашением, быстро улетучилась. Усадив Данилова в кресло, Ольга вручила ему пульт от телевизора, открыла окно и сказала:

– Посиди здесь, я на кухню...

Через минуту вкусно запахло кофе. Когда Данилов вышел на второй круг переключения каналов, Ольга появилась с подносом в руках. Угощение, как и было обещано, состояло из кофе, плитки шоколада с запредельным содержанием какао и кураги, янтарного изюма и сушеного инжира.

– Были еще ананасные дольки, но я их слопала, – призналась Ольга. – Они самые полезные, помогают беречь фигуру.

О диетах женщины могут разговаривать самозабвенно и до бесконечности, поэтому Данилов перевел разговор на другую тему:

– Может, расскажешь историю скрипки? Как вышло, что до тебя на ней никто не играл?

– Родной брат моего деда был кадровым офицером, летчиком. В пятидесятые он служил в Чехословакии. Оттуда и привез эту скрипку для своей маленькой дочери. Надеялся, что она станет музыкантом. Поскольку один из моих предков до революции был профессором Московской консерватории, музыкальная тема в нашем роду пользовалась большой популярностью. Тетка скрипачкой не стала – походила год в музыкальную школу и бросила, так и не дойдя до взрослых скрипок. Скрипка лежала на антресоли в футляре, обернутом в мешковину, и ждала своего часа. Какого часа, непонятно, ведь никто в семье музыкантом так и не стал. После тетиной смерти ее сын отдал скрипку мне. На память... Поэтому-то я и называю ее наследством.

– Скрипка с семейной историей – это здорово.

– Здорово было бы, если б ее сделал сам Страдивари, – пошутила Ольга. – Тогда бы я...

– ...занялась музыкой!

– Нет, продала бы ее, ушла из медицины и стала бы жить на проценты с капитала. Кстати, кофе не отравлен, его можно пить...

– Не нравится работать в медицине? – Данилов сделал глоток кофе.

– Не нравится заниматься маразмом, – поморщилась Ольга. – Лечить мне нравится. Соберешь косточку как пазл и чувствуешь себя чуть ли не богом. Но это касается травматологии как таковой. А вот все сопутствующие факторы меня сильно достают.

– Что именно? – Данилов закусил кофе инжиром и нашел, что это здорово.

– Ты еще спрашиваешь? Да все – отношение руководства, отношение больных, необходимость вечно подстраховываться, перестраховываться и пере-перестраховываться... Тебе ли это объяснять?

– Насчет подстраховываться и перестраховываться мне объяснять не надо, – ответил Данилов. – Больные же, они, как и люди, разные...

– Разные-то разные, но разве ты не замечаешь, что с каждым годом меняется отношение пациента к врачу? Оно становится все более требовательным и каким-то... пренебрежительным, что ли. Чуть что – сразу хамят. Вот последний пример – вчера одной из выписывающихся вызвали перевозку. Я ее предупредила, что перевозка будет в течение дня, возможно, и поздно вечером. И что же? В половине шестого она вваливается в ординаторскую и начинает орать на меня: «Что у вас за порядки?! Где перевозка?! Почему так долго едет!? Вызывайте такси за ваш счет!» Это я мягко передала суть выступления... Полчаса на нее потратила, хотелось уже послать открытым текстом, но сдержалась. И такое – каждый день. Знаешь, за все время ординатуры мне нахамили всего два раза, по одному случаю в год. Теперь же – по три раза в день!

Кофе допили в молчании.

– Хочешь еще? – предложила Ольга.

– Спасибо, мне хватит, – твердо отказался Данилов.

– Тогда пошли мыть руки! – распорядилась Ольга.

Как хирург никогда не начнет делать операцию грязными руками, так и музыкант не станет касаться инструмента, не вымыв рук. Особенно если до того ел руками сухофрукты.

Стены ванной комнаты были выложены черным кафелем с тоненькими веточками и маленькими листочками, выписанными серым. Черная раковина, черная душевая кабина, даже потолок был серым, в тон узору.

– Что – мрачновато? – поинтересовалась Ольга.

– Нестандартно, – дипломатично ответил Данилов.

– На работе устаю от обилия белой и голубой плитки, вот и захотелось контраста. Не нравится?

– Пока еще не понял, – честно признался Данилов, вытирая руки оранжевым полотенцем, совершенно выпадавшим из дизайнерской концепции...

Коллекционеры в первую очередь оценивают скрипки по внешнему виду. Скрипачи – по звуку. Звук у Ольгиной скрипки был превосходным – чистым и глубоким. Непринужденная манера исполнения только подчеркивала достоинства инструмента. Это была игра такого класса, когда слушатели забывают и про скрипача, и про скрипку, оставаясь наедине со звуками, казалось, заполняющими всю Вселенную.

Данилов слушал с удовольствием. Ольга предпочитала творчество других композиторов, нежели он. Заключительная вещь была вообще незнакома Данилову.

– Что это было?

– Инвенция для скрипки Бонпорти, – ответила Ольга. – Правда, не из тех, что приписывались когда-то Баху, а другие. На мой взгляд, это одно из самых гармоничных произведений в моем репертуаре...

– У тебя отличный репертуар, – похвалил Данилов.

– Хочешь поиграть на моей исторической скрипке? – Ольга протянула инструмент Данилову.

– Нет, спасибо. – Подобно большинству музыкантов, Данилов считал, что исполнитель у инструмента может быть только один. У каждого скрипача своя манера постановки смычка, своя сила нажатия на струны, и вообще, чужой инструмент – это чужой инструмент. – Мне, пожалуй, пора...

Данилов встал.

– Как скажешь. – Ольга заметно погрустнела, и Данилову захотелось сказать ей что-нибудь хорошее.

– Спасибо за прием, мне очень понравилось все, но больше всего твоя игра на скрипке.

– Тебе спасибо. Так приятно играть для кого-то, а не только для себя. – Ольга аккуратно убрала скрипку в футляр.