– Так… – растерялся Геннадий. – Ты же предупредила, что сама будешь звонить.

– И ты понял, что я не хочу афишировать нашу связь?

– Вот именно.

– Трусишка. И сплетен, наверное, обо мне наслушался.

– Меня они не волнуют. Я люблю тебя. – Он помолчал, вспомнив предостережение Назаркина. – И боюсь за тебя.

– Это еще почему?

– Потому что у тебя много врагов и завистников.

– Ты и это успел разглядеть? Или кто-то рассказал?

– Я вижу и сужу по твоим делам.

– А что, дела идут неплохо. В столицу зовут. – Она лукаво посмотрела ему в глаза. – Что ты на это скажешь?

– Тебе мало забот здесь?

– Слишком много. А там наверняка будет меньше.

– Ты здесь хозяйка. Не случайно тебя называют Императрицей. А там… свои хозяева, им нужны прислуги, лизоблюды.

– Ну, это как себя поставить. Садись за стол. Без рюмки рано я затеяла этот разговор.

А у него в груди уже запылала ревность: Дмитрюков перетягивает ее в Москву. Зачем? Чтобы красивая любовница была под боком? Но Лана не глупая женщина, чтобы согласиться на роль наложницы… И когда они выпили, закусили, он спросил напрямую:

– И что тебе предлагают в столице?

Лана недобро усмехнулась.

– Обещают большой пост, чуть ли не советницей премьера. Но… я тоже знаю о служебной иерархии в столице. И не выношу, чтобы мною помыкали. Да, здесь я хозяйка, Властелина, как назвал меня один столичный знакомый. И тут же уточнил: властелина местного значения. А власть, по его мнению, должна быть козырной; только тогда она приносит желанное, дает удовлетворение.

– Догадываюсь, чье это мнение. Мне довелось испытать его власть. И я убежден, что власть дается не для собственного удовлетворения, а для блага людей.

Он взял графин с коньяком и наполнил рюмки.

– Давай выпьем за то, что мы имеем, и чтобы оно приносило нам радость и счастье.

Лана в согласии наклонила голову, губы чуть шевельнулись – готовы что-то сказать. Выпила до дна. И продолжила:

– Поняла твое мнение о власти. Скажи, когда ты служил в армии, разве не хотел повышения в должности, в звании?

– Власть в армии – совсем другое. Она предназначена, чтобы научить подчиненных боевому мастерству, воспитать в них твердость духа, выносливость. Конечно, и в армии бывают командиры, злоупотребляющие властью. Проку от них мало. Встречал я и таких. Но чаще вспоминаю полковника Старичевского. Как-то на праздновании Дня Вооруженных Сил он сказал: «Человек рожден, чтобы созидать. Все сидящие здесь офицеры – командиры. И ваша деятельность – воспитание, обучение. А чтобы учить подчиненных, надо завоевать их уважение. Если командира не уважают, ему надо искать другое дело. Так давайте выпьем за уважение». В полку, которым он командовал, не было офицеров-верхоглядов, солдафонов.

– Настоящий полковник, – улыбнулась Лана. – Поддерживаю его тост. Налей.

Геннадий наполнил рюмки. Лицо женщины разрумянилось, антрацитовые глаза заблестели еще ярче. Они выпили.

– Да, завоевать уважение непросто, – продолжила разговор Лана. – Особенно в нашем деле, когда кругом завистники, конкуренты. Тут не только сплетни, подвохи, подсидки, тут борьба не на жизнь, а на смерть. Мне недавно господин Пикалов, гендиректор «Ижавто», предложил продать ему акции мотоциклетного завода. Сам в долгах, как в шелках, не ныне, так завтра объявят завод банкротом, а туда же. Я ему в ответ: «Уступаю тебе мебельную фабрику, а ты мне – автозавод. Хоть с долгами расплатишься». Думаешь, согласился? Потерять такую высоту, такую власть. Понимает, недолго осталось властвовать, сбросят. Но упорствует.

– Ты действительно хочешь взять под свое владение автозавод?

– Хочу и возьму.

Геннадий покрутил головой.

– Не пойму я тебя. Мало тебе теперешних забот?

– Я с ними справляюсь. И хочу доказать, что наши автомобили могут быть не хуже «Мерседесов», «Ниссанов», «Вольво».

– Пока ты будешь перестраивать завод, легковушек столько появится, что цена на них будет копейка.

– Ну и пусть. Ты же утверждаешь, что власть предназначена для народа, – рассмеялась Лана и кивнула на рюмки: – Налей еще по одной. И хватит о высоких материях, поря заняться телесными желаниями…

В свою комнату Геннадий вернулся утром. Юрий еще спал, выводя носом и горлом залихватские рулады. Утомленный сексом и бессонницей любовник принял душ и упал в свою постель. Сон все равно не шел, лишь сумбурная дрема с образом обнаженной Ланы, будто продолжавшей ласки, сменяли в воображении картину за картиной. Нет, ни среди женщин, ни среди юных девиц такой темпераментной и сладострастной он еще не встречал. Временами в отдалении вдруг появлялся образ Дмитрюкова, и ревность обжигала сердце. Кто он, Геннадий, для Ланы, возникал вопрос. Любовник на ночь? Любит ли она его или приглашает от скуки, подразнить других поклонников? Чего ей не хватает? И власти ей мало, и особняком с охраной не удовлетворена, готова променять на квартиру в столице… Странная, непонятная женщина. Раньше таких любвеобильных Геннадий на дух не переносил, но Лана… Он осуждает ее, злится… и жить без нее не может.

Он уснул. И странный сон продолжал будоражить его голову. Будто он летел на своем «Ан-72» в бушующем турбулентными потоками и грозами небе. На правом сиденье сидела Лана и тянула штурвал на себя, направляя самолет в самое черное облако.

– Отпусти штурвал! – кричал он. – Разве ты не видишь, как сверкают там молнии?

Лана хохотала в ответ и продолжала тянуть штурвал. Да с такой силой, что он не мог с ней справиться. И «Ан-72» врезался в грозовое облако. Гулко грохнуло. И молния вонзилась прямо в Лану. Геннадий в страхе открыл глаза.