Те, кому выпало счастье получить весточку из-за линии фронта, заметно волновались и долго рассматривали конверты, не решаясь их вскрыть. Я получил два письма: от матери из Новосибирска и от жены без обратного адреса. А майор Шестаков уже вынул очередной конверт, нахмурился и тут же снова убрал его в сумку. Он уже знал о гибели моего помощника Евгения Мельникова.

Из пары унтов нашли только один. Но старшина уже подал командиру валенки. Майор надел их, встал, притопнул ногами и с улыбкой сказал:

— Ну вот теперь хорошо! А то сижу перед вами, как персидский шах... А что с людьми и грузом?

— Люди приземлились благополучно. Весь груз собрали, товарищ майор! — послышался голос начальника штаба.

Подошли четыре бойца в армейских полушубках, в валенках, с автоматами. Это были наши однополчане Алексей Бабошин, Алексей Киселев, Владимир Зиновьев и радист Георгий Бойко.

— Личную охрану в Москве выделили, — пошутил Шестаков. — Вдруг не туда бы прыгнул!

Проговорили мы до самого утра. Нам было о чем рассказать командиру, и не только о черных днях. А он не успевал отвечать на наши вопросы. В разговоре очень часто [209] слышалось слово «Сталинград». Это слово придавало нам новые силы, вызывало еще большую жажду активных боевых действий.

Сброс оружия, боеприпасов, обмундирования и медикаментов продолжался и в последующие дни. Мы понимали, что делается это неспроста, но никто не решался спросить у командира: зачем?

Разведывательная и боевая деятельность «Славного» снова активизировалась. У гитлеровского командования явно не хватало сил для борьбы с партизанами. Оккупанты вынуждены были сдать под наш контроль огромную территорию, они едва справлялись с охраной коммуникаций. А к железнодорожным и шоссейным магистралям опять вышли десятки наших диверсионных групп...

Неудавшиеся попытки разделаться с партизанами, потеря целой отборной армии под стенами Сталинграда повергли немцев в уныние. Эти неудачи отразились и на настроении солдат власовских изменнических формирований. Холуи потеряли веру в силу своих хозяев. Этим немедленно воспользовался подполковник В. В. Рыкин, направив деятельность агентурной группы Грибкова и Константинова на разложение одной из рот батальона «Припять», дислоцировавшейся в Мглине. В переходе целой роты с оружием и имуществом на нашу сторону группе Геннадия большую помощь оказала мглинская учительница Валентина Федоровна Полевич, жена майора Красной Армии, мать четырех детей. Но подробный рассказ о сложной и кропотливой работе группы Геннадия и об этой мужественной женщине потребовал бы еще многих страниц и отвлек бы нас от основной темы.

Здесь лишь можно сказать, что переход этой роты на сторону партизан вызвал переполох среди оккупантов. А когда месяц спустя «Славный» был уже в Белоруссии и группа наших разведчиков столкнулась со 2-й ротой того же батальона «Припять», то, воспользовавшись перестрелкой, еще полсотни солдат перебежало на нашу сторону. В чечерском лесу мы наблюдали встречу злополучных «однополчан». Они рассказали, что после перехода мглинской роты к партизанам гестапо арестовало также командиров батальонов «Березина» и «Днепр», а командира «Припяти» расстреляло. Вместо них были назначены немецкие офицеры, расширена сеть фашистских агентов в таких подразделениях. [210]

Белоруссия родная

И лица те же, что в Рязани, И так же звучны голоса. Л. Татьяничева

Никто из бойцов «Славного» не заметил, что мы пересекли границу Российской Федерации и вступили на белорусскую землю. Все тут было таким же, родным и знакомым. Те же бревенчатые дома, крытые щепой и соломой, те же густые леса, перемежающиеся с полями и лугами. Может быть, только в этом краю чаще встречались реки и болота. А скорее всего, они не заметили разительных перемен потому, что в Белоруссии, как и на Брянщине, люди, всегда приветливые к друзьям, становились суровыми и беспощадными к недругам, что и здесь кипела жестокая борьба с немецко-фашистскими захватчиками.

Майор Шестаков оказался хорошим конспиратором. Он прилетел из Москвы, уже имея задание о переходе «Славного» в Белоруссию, но объявил об этом только в канун майских праздников.

26 апреля самолеты сбросили отряду большую партию оружия и боеприпасов. Лейтенант Михаил Оборотов, назначенный начальником штаба вместо погибшего И. С. Медведченко, был озадачен, распределяя груз между подразделениями: при всех условиях они должны оставаться подвижными. А тут придется создавать обозы, которые не только сковывали маневренность, но являлись помехой при форсировании рек и переходе охраняемых железных дорог. Кто-то предложил делать вьюки. Идея понравилась всем.

Готовясь к выступлению, Шестаков договорился с командиром мглинского отряда принять часть наших раненых [211] бойцов, стариков и детей, которых нам нельзя было брать в дальний поход. Остальных решили оставить в ближайших деревнях. И крестьяне выручили нас.

...День Первого мая выдался солнечным. Перед строем зачитали праздничный приказ Верховного Главнокомандующего и Указ Президиума Верховного Совета о награждении командиров и бойцов отряда орденами и медалями. Здесь же было объявлено о присвоении некоторым партизанам воинских званий.