— Вы можете поехать к морю, — сказал Понс.

— И встретить там пиратов, шторма и…

— Они замечательные, — перебила Сибилла. — У нас в реках водится превосходная форель, но она не такая вкусная. Печально, что где бы ни жил, ты не получаешь замечательных вещей, которые есть у других. Разумеется, и они не получают тех замечательных вещей, какие есть у тебя. В нашей местности есть что-то такое, благодаря чему сыры получаются очень вкусными, — продолжала она, — правда, соседи, которые путешествовали, говорят, что вина у нас посредственные.

— Дело в том, что воздух и земля во всех местах разные, — сказал Хайме, заинтересовавшийся тем, что говорила родственница его жены. — Франсеска часто говорила, что масло и вино на Мальорке — если и не лучше наших — то, во всяком случае, сильно отличаются от них.

Франсеска покраснела.

— Это так, — сказала она. — У масла вкус свежей оливы. Оно очень вкусное с рисом, турецким горохом и овощами. Но вино, пожалуй, я предпочитаю здешнее.

— В следующий раз, когда кто-нибудь из знакомых поедет за товарами на Мальорку, нужно будет попросить его привезти бочонок масла, — сказала Хуана. — Судя по описанию, оно превосходное.

— Мама, я не хочу, чтобы вы делали это только для меня, — сказала Франсеска с расстроенным видом.

— Франсеска, я совершенно эгоистично думала о себе. Хочу попробовать это масло, потому что вряд ли поеду на Мальорку. И думаю, дорогая моя, кухарка будет очень рада. Я живу в страхе, что она отправится жить к своим преуспевающим вдовым сестрам в Фигуэрес, — сказала Хуана Сибилле. — Стряпает она превосходно, таких найти очень трудно.

— Так, должно быть, повсюду, — сказала Сибилла. — Один наш сосед ездил на Мальорку, чтобы найти кухарку. Слышал, что там много отличных.

— И добился своего? — заинтересованно спросил Понс.

— О да. Кухарка была замечательная. Но сказала, что не может жить среди чужаков, и уехала обратно. А много здесь нездешних, как я? — спросила Сибилла, когда Понс перестал смеяться. — Или люди будут таращиться на меня, будто я какое-то диковинное существо, каких можно увидеть на ярмарке?

— Мы привыкли к чужакам, — охотно ответила Хуана. — Особенно к тем, которые говорят, как мы, хотя и несколько странно. Но, уверяю, когда впервые пойдем к мессе, люди в соборе будут вытягивать шеи, чтобы посмотреть на вас. Любопытства у нас, пожалуй, не меньше, чем в любом другом месте.

— Однако, думаю, это дружелюбное любопытство, — сказал Хайме. — Никто не найдет вас странной. В конце концов у нас есть несколько священников и клириков из Валенсии, — добавил он, — которая дальше отсюда, чем Фуа. [2]

— Хочу слегка возразить, — добродушно сказала Сибилла. — Первый человек, которого я встретила, въехав в город, уставился на меня так, будто никогда не видел такого странного существа. Я спросила его, как найти ваш дом, а он повел себя так, словно никогда не бывал в этом городе. Покачал головой и ответил, что слышал ваше имя, но где находится дом, не знает. Это был рослый мужчина, — добавила она, — очень любезный, приятный, разве что мало сведущий, на великолепной вороной лошади. С ним был молодой человек, который, видимо, при желании мог бы ответить на мой вопрос. Но такого желания, очевидно, у него не было, поэтому он не раскрыл рта.

— У него светло-каштановые волосы, вытянутое лицо и крепкий подбородок? — спросил Хайме. И говорит он, словно житель Льейды?

— Да, — ответила Сибилла, — только я не знаю, как говорят в Льейде. Но говорил он не так, как все за этим столом.

— Это сеньор Раймон, — сказал Хайме. — И с ним, наверно, был его сын Пау. Он очень приятный человек. Но довольно застенчивый, особенно перед красавицами.

Он стоит в холодном, темном ущелье, все серо и черно: серые скалы, голые черные деревья, серое небо, серые листья, цепляющиеся к его ступням. Ветер воет ему в уши. Нужно бежать. Если он не побежит, некий ужас настигнет его. Он пытается, но слабые ноги отказываются его нести; скалы под ногами острые, крутые. Он не может перелезть через них. Даже если б он мог двигаться, то, что мчится к нему сзади вместе с ветром, слишком ужасно, чтобы оглянуться и взглянуть на него. Он садится на корточки, обхватывает руками колени, до отказа пригибает голову и ждет конца.

Среда, 25 марта

Раймон Форастер, подъехав к воротам врача Исаака, застал сцену почти полного хаоса. Где-то поблизости в отчаянии и ужасе вопил младенец, обнаружив, что проснулся и голоден. Шума добавляли голоса взрослых, более громкие, но не такие пронзительные. Раймон снова стал звонить в колокол, громко и долго.

Голоса взрослых смолкли. Младенец, очевидно, добившийся своей цели, прекратил крик. Раймон услышал негромкое бормотание, шарканье ног по камням двора и, наконец, звук открываемых ворот.