Хлопанье крыльев, визг мышей. Вилли поспешно возвращается к окну.

А Бартоломеус остается один на один с Цветком Смерти.

Такая же неразумная, как ее собрат, девушка тянется к шее человека, не обращая внимания на острый меч.

Но Бартоломеус в замешательстве. Не рубиться же с женщиной! Заслонившись мечом, он отступает.

Руки тянутся.

Он отступает.

Руки тянутся и касаются его шеи.

Он пытается отвести ее руку своей, но сила у девушки страшная. Ха! Нет креста больше на шее!

— Уи-и-и-и-и! — верещали мыши.

Держа меч обеими руками, Вилли бил по окну. Летели, звеня, осколки, мыши хлопали крыльями, но приблизиться боялись.

— Вот вам!.. Вот вам!.. Пока Вилли жив…

Капающая из раны кровь застилала глаза.

— Уи-и-и-и-и! — стоял визг на весь замок.

Внезапно наступила тишина. Вжжих! Вжжих! — меч разрубил пустоту.

Остановившись, Вилли вытер глаза от пота и крови.

Нет мышей. Все вдруг бесследно исчезли. Только светлеет небо за окном.

Ну что ж. Вилли обернулся… и кровь застыла в его жилах.

Стоя на коленях и закрыв глаза, Бартоломеус совсем не сопротивлялся. А Цветок Смерти, обхватив его шею, жадно пила, захлебываясь.

— Барти!.. — ахнул Вилли.

Он в два прыжка преодолел залу. Он уже занес меч…

Но прежде чем успел опустить его на шею вампирите, произошло странное. Вдруг остановившись и вздрогнув, девушка странно закачалась, широко раскрыла пасть — и с деревянным стуком опрокинулась навзничь.

Мертва? Вилли замер.

Мертва без сомнений: распахнутые остановившиеся глаза смотрят в потолок, на белой щеке играет луч взошедшего солнца.

Но это еще не все: на глазах у Вилли кожа девушки разом посерела, постарела, сморщилась, расползлась под лучами солнца — и вдруг, как трухлявый пень, рассыпалась прахом.

Утро. Рассвет. Дождались.

— Барти… Жози… Барти!.. — Плача, Вилли тряс за плечи несомненно находившегося в обмороке товарища. — Ну что же ты? Что же ты? Очнись!

Он приложил ухо к груди бледного как смерть Бартоломеуса. Услыхал тихий, но отчетливый стук.

— Боже упаси меня, — вскочил он на ноги, — чтоб я когда-нибудь!.. и куда-нибудь!..

Ступая прямо по пыльным останкам недавно бесновавшихся здесь вампиров, он в ярости разбивал оконные стекла мечом: необходим был свежий воздух для больного.

Ужасающий ли звон осколков, или и вправду свежий воздух подействовал благотворно, но уже скоро Бартоломеус открыл глаза, приподнялся на локте.

Посмотрев сквозь Вилли, он пробормотал:

— Я… что… уже вампир?

— Вампир… — Прикрыв ладонью глаза, Вилли затрясся в неудержимом смехе пополам со слезами. — Вампир…

И заорал, как сумасшедший:

— Такой же, как я, ты вампир! Вставай, чтоб тебя! Живой! И проживешь еще… Сколько лет прожил твой дедушка?

— Он умер совсем молодым, — Бартоломеус озабоченно поглядел на лезвие меча, сверкавшее в утреннем солнце. — На двести девятнадцатом году жизни…

Новые шмотки позаимствовали из сундука Упыря. Старые лохмотья просто стряхнули с себя на пол. Чем можно было, перевязали раны.

— Ах ты… Жози… Барти! — прослезился Вилли, увидав, что сделалось с товарищем после битвы с вампирами.

— На себя посмотри, — буркнул тот, одеваясь в просторную шелковую рубаху — Какой ниткой тебя зашивать, чтоб под цвет лица подошла?

Разобрав заграждение перед дверью, выбрались в коридор. Повсюду в разных позах валялись мертвецы с оскаленными клыками. «Мертвые», увы, только до захода солнца.

Тут Вилли остановился. Странно улыбнулся.

Вдруг с остервенением рванул за ноги ближайшего мертвеца и — «Помогай, что ли!» — поволочил в залу с разбитыми окнами.

То же было проделано со вторым… пятым… десятым вампирами.

Солнце щедро заливало залу своими лучами. И куча мертвецов, наваленных друг на друга, быстро превратилась в груду праха.

Когда истлел последний, оба вздохнули с облегчением.

— Наверняка еще в подвалах есть, в подземельях, в сараях… — Бартоломеус высунулся в окно. — Но с ними мы можем разобраться позже. А теперь…