Уже около пяти недель русские воины стояли под Казанью. Пора было не просто подводить итоги, но и предпринимать решительные действия, потому что каждый пройденный день был на пользу осажденным. Погода, по счастью, еще баловала. Утро встречало людей хрустальной синью небес, но ближе к полудню солнышко уже начинало помаленьку прятаться за пушистые белые облачка.

«Это пока они белые и пока пушистые, — с тоской понимал Иоанн, поглядывая на небо. — Да и то можно считать, что господь расщедрился. Не сегодня, так завтра затянет все небо тучами, и начнется…»

Он не преувеличивал. Первый месяц осени был уже на исходе, а полагаться, что и октябрь тоже выдастся сухим, было глупо.

— Вчера надобно было идти до конца, — тихонько вздыхал Михайла Воротынский и с некоторым упреком во взоре поглядывал на Иоанна. Царь не отвечал, чувствуя свою промашку. Хотя на самом деле трудно было сказать — промашка это была или здравомыслящее решение, пусть слегка и припахивающее трусостью.

А началось все с того, что Иоанн, желая нанести осажденным урон посильнее, повелел подвести подкоп близ Арских ворот с целью взорвать землянки, где укрывались жители от русской стрельбы. Как раз вчера утречком немчин доложил, что все готово, и их, не мешкая, взорвали. Воспользовавшись образовавшимся на некоторое время оцепенением и растерянностью горожан, осаждающие, не теряя ни минуты, стали было подкатывать туры к Арским, Аталыковым и Тюменским воротам. Решив, что пришел час штурма, казанцы высыпали из города и схватились с русскими полками. Закипела битва.

Иоанн, чтобы ободрить своих воинов, сам поехал к ним. Те, увидев его, в яростном порыве накинулись на врага, который от такого неистового напора тут же попятился к родным стенам, пытаясь пробраться обратно в город. Атака вдохновленных личным присутствием государя оказалась столь стремительной, что, несмотря на отчаянное сопротивление врага, многие ратники оказались не только на стене и заняли башню близ Арского поля, но и прорвались в город и начали резаться с татарами прямо на улицах.

Вот тут-то и прискакал к Иоанну гонец от князя Михайлы Воротынского с просьбой дать команду остальным полкам тоже идти на приступ. Может, и впрямь стоило так поступить — кто знает? Иногда лихой наскок творит подлинные чудеса и приносит гораздо больше удачи, нежели планомерная и всесторонне подготовленная операция. Но Иоанн побоялся.

К тому же решающую роль сыграли два обстоятельства. Во-первых это было не в его характере. Сама жизнь с детства учила его совершенно другому. Это у вольных людей, которые работают в первую очередь на себя, была распространена поговорка: «Чем раньше начнем, тем раньше закончим». У холопов она звучала точно так же, но с ехидным продолжением: «…и тем раньше дадут новую работу». Это окончание перечеркивало все усердие. Получалось, что нет никакого смысла надрываться и утруждать себя, поскольку всю господскую работу не переделаешь и до скончания века — обязательно подкинут что-нибудь новое.

Тому же самому учил Иоанна и Федор Иванович, дескать, негоже царю принимать решения второпях, ибо от каждого из них зависят не только судьбы многих людей, но зачастую и сама крепость державы. «Не семь, но семижды семь раз отмерь, — приговаривал он каждый раз, ставя своему воспитаннику очередной мат в шахматной партии и тут же пояснял: — Вот почто ты очертя голову на меня накинулся? Али не видал, что я тоже ходы делаю? Почто не задумался — куда я клоню? За себя подумать — полдела. Оно и легко, и просто. А ты за ворога своего подумай. Конечно, его мысль понять тяжелее, но без того тебе, как воеводе главнейшему, даже не деньга цена, а и того меньше. И сам погибнешь, и людишек погубишь. Зрел я, яко ты своей фигуркой ко мне в гости под короля нацелился, токмо ведал, что не успеешь, что я тебя опережу».

Так же получалось и здесь. Проломы были невелики, ратников с князем Воротынским — раз-два и обчелся, а пока остальные, что сейчас спокойно ждут команды царя, стоя в своих станах, начнут собираться, да пока дойдут до города, и князя и его людей вырезали бы не один, а несколько раз. Всех. Полностью. Вот и не стало бы фигурки, упрямо рвущейся к неприятельскому корольку, а вместе с нею и изрядного количества пешек.

Но только в шахматах попроще. Там чурки деревянные на доске, а здесь живые люди. Там убил фигурку, а в следующей игре глядь — она уже сызнова на доске стоит как ни в чем не бывало. Красота. Здесь же противник безжалостный. Сидящая напротив него старуха с косой коли смахнет кого-нибудь с доски жизни, назад уже не воротит.

Опять же за вечер можно сыграть не одну партию, а и две, и три, и более. Тут же неудачный штурм может надолго подкосить его полки. Так надолго, что в другой раз «фигурки» удастся расставить только за две, а то и за три недели. Раньше же нельзя — надо чтоб хоть немного забылась неудача, а у осажденных, напротив, спало воодушевление от победы. А куда три недели ждать, когда нынче листопад [104] пришел? Нет уж, нужно игру до верного разыгрывать, чтоб без осечки. Потому и повелел царь, чтобы Воротынский возвращался обратно, пока жив.

Понять Иоанна было можно, но князь Михайла считал иначе, будучи абсолютно уверенным в успехе, которого государь незаслуженно его лишил. Ишь какой надутый сидит — ни дать ни взять дите малое, а не воевода, которому, в отличие от царя, давно перевалило не на третий, а на четвертый десяток.

И ведь был он вместе с ним в том первом неудачном походе под Казанью. Только тогда Михайла ходил вторым воеводой полка правой руки. Во втором походе, правда, не участвовал — Иоанн оставил его в Коломне, но для умного и одного раза достаточно, а Воротынский, судя по всему, лишь торопится отыграться за неудачу четырехлетней давности.