Охоты торговаться у Гитлера не было. Какая к черту Финляндия (впрочем, там никель и многое другое, столь нужное во время войны!), когда вот-вот бесхозной окажется вся Британская империя! «Фюрер… хочет создать всемирную коалицию заинтересованных держав, в которую войдут Испания, Франция, Италия, Германия, советская Россия и Япония и которая охватит пространство от Северной Африки до Восточной Азии. Она объединит всех тех, кто хочет получить выгоду за счет обанкротившегося британского хозяйства» (германская запись). Но упрямый, похожий, по словам Шмидта, на школьного учителя математики, Молотов сбивался в конкретику и упорно гнул свое с четко расчисленной логикой. И, возможно, где-то перегнул. Он ведь тоже привык разговаривать с иностранцами с позиции силы…

Беседа продолжалась три с половиной часа, перескакивая от одного больного вопроса к другому. Когда речь зашла о советских гарантиях Болгарии, Гитлер «наивно» поинтересовался, просила ли об этом сама Болгария, добавив, что Румыния Германию просила. Попутно он как бы невзначай заметил, что «желал бы лично встретиться со Сталиным, т.к. это значительно облегчило бы ведение переговоров». «Гитлер сожалеет, что ему до сих пор не удалось встретиться с такой огромной исторической личностью, как Сталин. Тем более, что он думает, что, может быть, и он сам попадет в историю <какая трогательная скромность! – В.М.>. Он полагает, что Сталин едва ли покинет Москву для приезда в Германию, ему же, Гитлеру, во время войны уехать никак невозможно». В последних словах – явное раздражение, отказ авансом: к примеру, Львов был не намного дальше Монтуара, Хендайе или Бреннера. Встречи двух вождей, несмотря на выраженную Молотовым «надежду, что такая встреча состоится», так и не было, хотя иные любители сенсаций до сих пор уверяют нас в обратном. Но обо всем в свой черед. Скажу только, что в записи Шмидта сюжет о желательности встречи со Сталиным отсутствует.

Молотов явно чувствовал, что дело идет негладко, хотя Гитлер заявил, что «в целом требования России относительно будущего ее положения в мире будут приняты во внимание» (германская запись). Стремясь подсластить пилюлю, нарком добавил: «Что касается советско-японских отношений, то они, хотя и медленно, но улучшаются в последнее время, теперь они, очевидно, должны развиваться быстрее. В этом Германия оказывает СССР свое содействие, и он за это признателен германскому правительству. Нужно найти компромиссный выход из того положения, которое создалось между Китаем и Японией, причем выход, почетный для Китая <т.е. для Чан Кайши – еще бы, столько лет поддерживали и вооружали! – В.М.>. В этом отношении СССР и Германия могли бы сыграть важную роль. Все это нужно обсудить в дальнейшем, когда приедет в Москву Риббентроп» (кстати, слов о приезде рейхсминистра в Москву в германской записи нет).

Вечером в полпредстве состоялся торжественный прием. Гитлера не было. Были Риббентроп и Гиммлер. «Зная о прибытии Молотова в Берлин, английское командование собрало все наличные силы, чтобы ожесточенным налетом на столицу «третьего рейха» продемонстрировать, что у Британии есть еще порох в пороховницах. Потом Сталин шутя пожурит за это Черчилля: «Зачем вы бомбили моего Вячеслава?»». [558] Поэтому самые важные разговоры Молотову и Риббентропу пришлось вести в бомбоубежище резиденции рейхсминистра, что не очень вязалось с предложениями хозяина немедленно приступить к дележу «выморочного имущества» Британской империи. «Похвастаться нечем, – подытожил Молотов в итоговой телеграмме Сталину, – но, по крайней мере, выяснил теперешние настроения Гитлера, с которыми придется считаться».

Однако заинтересованный собеседник все-таки нашелся. Поэтому беседа в бомбоубежище, продолжавшаяся с 21: 45 до полуночи этого злополучного дня, для нас особенно интересна.

При Гитлере Риббентроп только поддакивал, хотя собственные амбиции у него были. После пакта с Россией Гитлер в восторге назвал его «вторым Бисмарком». Польстил, но рейхсминистр, похоже, поверил.

Чужая душа – потемки: не заглянешь, особенно если человек давно в могиле. Я думаю, что Риббентроп искренне хотел превратить Тройственный пакт в «пакт четырех», сделав из этого триумф германской дипломатии: часть лавров, конечно, фюреру, но главные – ему. Заключение такого пакта было бы несомненным успехом для Рейха, а Гитлер не менее Риббентропа был чувствителен к успехам, пусть даже дипломатическим, а не военным. И рейхсминистр ринулся в бой, держа в кармане проект соглашения, с которым в этот вечер ознакомил Молотова.

В проведении внешней политики – по крайней мере, в общении с иностранными дипломатами и государственными деятелями – Риббентроп едва ли был самостоятельнее Молотова: один все время ссылался на фюрера, другой, более неопределенно и «демократично», на «правительство» или «товарищей», но суть дела от этого не менялась. Поэтому рейхсминистр начал разговор в бомбоубежище с дипломатичной ремарки, что «хотел бы сделать некоторые дополнения и уточнения к тому, что сказал фюрер». Кстати, в германской записи позиция Риббентропа выглядит более независимой: «Имперский Министр иностранных дел начал беседу с заявления, что он хочет воспользоваться случаем и дополнить, а также точнее сформулировать то, что уже было обсуждено ранее. Он хочет изложить господину Молотову свой взгляд на перспективы ведения в будущем Германией и Советским Союзом общей политики сотрудничества и перечислить те вопросы, которые в связи с этим уместно обсудить». О фюрере ни слова, но я почему-то верю, что не переводчик Павлов это придумал, а переводчик Хильгер пропустил…

Скромно претендуя лишь на уточнение и дополнение сказанного в прошлых беседах, рейхсминистр сразу же перешел к самому важному, о чем по-настоящему еще не говорилось, но из-за чего затевался весь сыр-бор. Риббентроп «хотел бы изложить «сырые мысли», как он их себе представляет, т.е. мысли, которые, может быть, в будущем могли бы быть реализованы. Эти мысли заключаются в сотрудничестве между государствами – участниками пакта трех и СССР. Риббентроп думает, что сначала надо найти путь, чтобы совместно в широких чертах установить сферы интересов четырех государств, а затем особо договориться о проблеме Турции <которую страны Оси хотели полностью включить в свою орбиту. – В.М.>. Проблемы разграничения сфер интересов касаются четырех государств, в то время как проблема Турции затрагивает только Германию, Италию и СССР <действительно, какое дело японцам до «Константинополя и проливов»! – В.М.>. После того как Молотов переговорит со Сталиным и после того как Германия и СССР договорятся по этому комплексу вопросов, министр думает, что Германия и СССР вступят в контакт с Японией и Италией с целью выяснения возможностей приведения их интересов к одной формуле [Примечательное разночтение в германской записи: «Вслед за тем Имперский Министр иностранных дел вступит в переговоры с Италией и Японией, чтобы узнать, как вернее могут быть учтены их интересы при разграничении сфер влияния». Если верить этому варианту, Риббентроп предпочитал лично контролировать всю политику стран Тройственного пакта в отношении СССР, ставя залогом их сотрудничества предварительное достижение согласия между Берлином и Москвой.]… Если можно будет привести к одному знаменателю интересы этих стран, что Риббентроп считает не невозможным и выгодным для заинтересованных сторон, тогда можно было бы зафиксировать эти оба комплекса в доверительных документах между ними, если СССР разделяет взгляды Германии о воспрепятствовании расширению войны и стоит на точке зрения ее окончания… Я Риббентроп. – В.МУ представляю себе, что конечной целью… должно быть заключение соглашения между участниками пакта трех с одной стороны и СССР – с другой стороны о сотрудничестве четырех держав в этом смысле. Чтобы рассмотреть эти дела более конкретно, он набросал несколько пунктов, из которых, по его мнению, должно состоять это соглашение. Он хотел бы подчеркнуть, что в такой конкретной форме он, Риббентроп, не говорил ни с Японией, ни с Италией [Риббентроп слукавил, потому что идентичный план он уже излагал Чиано 4 ноября.]. Он думал, что эти мысли должны быть в первую очередь выяснены между СССР и Германией. Разумеется, в общих чертах он обсудил эти мысли с Японией <когда, где и с кем? – В.М.> и с Италией <то-то! – В.М.> … Он просит переговорить со Сталиным о возможности такого соглашения. Следующим этапом должны быть переговоры с Италией и Японией. Все это будет иметь смысл тогда, когда будет достигнута ясность в этих вопросах».

Послевоенные мемуаристы, германские и иностранные, стремились перещеголять друг друга, изображая Риббентропа самовлюбленным идиотом, не имеющим ни представления о мировой политике (куда, дескать, «торговцу шампанским»), ни оригинальных идей, а только способным произносить бессодержательные, но напыщенные речи. Воля ваша, но, даже сравнивая две записи его беседы с Молотовым, я ничего подобного не вижу. Рейхсминистр здраво и дипломатично изложил свой подход к союзу стран, связанных общими геополитическими интересами.