Мосли участвовал в кампании Ротермира за перевооружение. Оба агитировали за мощные военно-воздушные силы: Ротермир был министром авиации в конце Первой мировой войны, в которой Мосли участвовал как военный летчик. Поначалу газетный магнат поддерживал Британский союз фашистов деньгами и пером, но бывший харизматический лидер «молодых лейбористов», надевший черную рубашку, оказался совершенно неприемлем для истеблишмента и тем более для еврейских кругов, увидевших в нем «британского Гитлера». Концерну Ротермира пригрозили экономическим бойкотом. «Я видел, как «Дэйли мэйл» в тридцатые годы прекратила поддерживать сэра Освальда Мосли под давлением еврейских рекламодателей», – вспоминал Рандольф Черчилль, [334] сын Уинстона, связанного с теми, кто пытался заставить лидера чернорубашечников замолчать. Несмотря на отказ от поддержки, Мосли не утратил уважения к Ротермиру, ценя его «подлинный природный патриотизм» и деловые качества. «Он чувствовал, что я прошу его рискнуть слишком многим, важным не только для него самого, но и для тех, кто от него зависел».

«Еврейские силы сделали это в ошибочной уверенности, что их жизнь и интересы в опасности», – писал Мосли на закате жизни. Юдофобом он не был – в отличие от диссидентов британского фашизма Арнольда Лиза, сотрудничавшего с Всероссийской фашистской партией Константина Родзаевского, или Уильяма Джойса, ставшего диктором англоязычного вещания из Берлина в годы войны и повешенного в январе 1946 г. за «государственную измену» (та же судьба постигла Родзаевского). Вот эти трое были патологическими ненавистниками евреев, что видно из их книг («Еврейская война за выживание» Лиза, «Иуда на ущербе» и «Современная иудаизация мира» Родзаевского, «Сумерки Британии» Джойса), в которых богатый фактический материал и интересные суждения [Например, Джойс убедительно показал провал финансовой политики Чемберлена и сделал вывод, что тот сознательно избрал войну как способ решения внутренних проблем.] обесцениваются иррациональными фобиями авторов.

Мосли не считал войну в Европе неизбежной, но видел, что действия «беллицистов» неуклонно приближают ее. Он был непримиримым противником коммунизма в любой его форме, национальной или интернациональной, выступал против грозных заявлений британских государственных мужей, за которыми не стояло необходимой военной мощи, и призывал к нормальным отношениям – не к союзу! – с Берлином и Римом (за похожую политику ратовал Дорио во Франции). В 1937-1939 гг. он предсказывал, что итогом войны, в которой Берлин и Лондон будут сражаться друг против друга, станет триумф коммунизма в Европе и развал Британской империи, а значит, потеря Великобританией статуса мировой державы, даже если формально победа останется за ней и ее союзниками [Эссе Мосли «Мировая альтернатива» (1937 г.) было перепечатано в «Журнале геополитики» Хаусхофера и прочитано Гитлером.]. Так и вышло: победоносная Британия «бульдога» Черчилля повторила судьбу победоносной Франции «тигра» Клемансо. Французские лидеры гордились победой, но Дрие Ля Рошель, набиравшийся мудрости не только в парижской Высшей школе политических наук, но и в окопах, имел все основания в 1922 г. вопрошать в книге «Мера Франции», какая же это победа, если война все годы шла на французской территории и нанесла стране такой ущерб, моральный и материальный, что на его восполнение потребуются десятилетия и поколения. Стремительный крах Франции летом сорокового года был во многом предопределен пирровой победой восемнадцатого и версальским «диктатом» Клемансо и Тардье.

«Политика, за которую я выступал перед минувшей войной, – разъяснял Мосли в конце шестидесятых, – сводилась к следующему: вооружить Британию настолько, чтобы она могла не бояться нападения ни с какой стороны, развивать Британскую империю и не вмешиваться ни в какие конфликты за ее пределами, которые не затрагивают британских интересов… Я давно пришел к убеждению, что мы должны быть готовы защищать Запад и не вмешиваться на Востоке… Прямо противоположная политика пренебрежения нашими интересами путем окружения Германии с востока сделала неизбежным взрыв на западе, закончившийся разгромом и оккупацией Франции».

Мосли жестко критиковал не только «просоветских» лейбористов или Черчилля, напоминая, что агитировал за перевооружение Британии куда раньше, чем тот. Особенно нападал он на Болдуина, отличавшегося, по словам лорда Керзона (тестя Мосли), «просто исключительной незначительностью». В 1934 г., будучи лордом-президентом (пост почетный, но лишенный реального политического значения), Болдуин заявил, что граница Британии проходит по Рейну. Германия еще не восстановила суверенитет над Рейнской областью, но усиленно наращивала военную мощь, поэтому Ротермир немедленно послал премьеру Макдональду письмо с протестом против «политики Больших Слов и Малых Вооружений». [335] Болдуин активно добивался отречения Эдуарда VIII, видя в нем угрозу политическому влиянию консервативной партии. Новый король не собирался быть пешкой в руках политиков и выступал за проведение экономических и социальных реформ, за которые его шепотом называли «фашистом». Как и многие другие, Мосли возлагал на него большие надежды, но они были похоронены отречением и восшествием на престол его младшего брата Георга VI.

Что думали Ротермир и Мосли о Советском Союзе, хозяине heartland'a и потенциальном участнике «континентального блока», ясно – ничего хорошего. Оба предпочитали, чтобы он навсегда ушел из Европы. А Япония? 23 мая 1934 г. Ротермир выступил со статьей «Я желаю дружбы с Японией», начинавшейся хлесткой фразой: «Вот немного здравого смысла, пока наши возбужденные пацифисты не ввергли нас в конфликт с Японией». Провозглашая ее «естественным союзником Британии», лорд предостерегал: «Интриганы из Лиги Наций назойливо требуют от великих держав «оказать давление» на Японию. Если называть вещи своими именами, это означает войну с Японией и использование в ней британского флота, поскольку Британия – единственная страна Лиги, имеющая первоклассный флот». Принимая аргументы японских экспансионистов о перенаселенности страны и ее бедности природными ресурсами, он признавал претензии Японии на экономическое господство в Китае, предоставляя ей «умиротворять и цивилизовать» его. [336] Уверить британцев в пользе сотрудничества с Токио было, возможно, легче, чем с Берлином, – все-таки был прецедент союза. Но ни то, ни другое Ротермиру не удалось.

Люди, принимавшие решения, прислушивались к другим голосам – в том числе раздававшимся из-за океана.

Герберт Гувер был далеко не худшим президентом США (хотя явно и не лучшим), но Великая Депрессия предопределила конец его карьеры и исход выборов 1932 г. На них победил демократ Франклин Рузвельт, заместитель морского министра в администрации Вильсона и губернатор штата Нью-Йорк. С Вильсоном он и делит посмертные лавры «самого великого американца XX века». Как и Черчиллю, Рузвельту их принесла победа во Второй мировой войне. Однако в Соединенных Штатах всегда были люди, которые думали по-другому.

То, что Рузвельт был атлантистом и, соответственно, врагом Евразии и противником любого евразийского объединения, сомнению не подлежит. Не меньшими атлантистами были и его критики. Агиографическая литература о Рузвельте столь же обширна, как и о Черчилле, но критическая куда обширнее. Критиковать Черчилля в Великобритании после войны считалось неприличным, поскольку в признании его заслуг сходились представители всех партий и лагерей. С Рузвельтом ситуация другая. Участие США во Второй мировой было его осознанным выбором, поскольку люфтваффе американскую землю не бомбили, а в истории с нападением японцев на Пёрл-Харбор с самого начала было много неясного («голливудский» вариант рассматривать не будем – времени жалко). Несмотря на интенсивную антигерманскую (не только антинацистскую!) и антияпонскую пропаганду, подавляющее большинство населения Соединенных Штатов было против участия в любых войнах за пределами обеих Америк, ради каких бы возвышенных целей они ни велись. В годы войны критикам пришлось замолчать, но потом они заговорили в полный голос. В вину президенту ставили авантюристический характер экономических и социальных реформ «нового курса», сознательное обострение отношений с Германией и Японией, поддержку Советской России и, более всего, проведение политики, которая привела США в число воюющих держав. В этой литературе наряду с серьезными историческими работами есть и несерьезные, привычно сваливающие все на «евреев и коммунистов» и называющие Рузвельта с потугами на остроумие «Jewsevelt» (от «Jew» – «еврей»). Однако и здесь дым не без огня. [337]