– Ты помнишь себя молодым? – спросил Хайэм, поворачивая руль и въезжая на Шоу-стрит. Дом, который они искали, находился на Гринлиф-стрит.

– Нет, – солгал Трэвен.

– А я помню. Это было хорошее время, – вздохнул Хайэм.

Трэвен обратил внимание на маленькую чернокожую девочку, сосущую большой палец и держащую в руке плюшевого медведя с оторванным ухом. Ей было не больше трех или четырех лет, однако она уже знала, что означает появление такого автомобиля в этой округе, и быстро заползла в укрытие за потрескавшимся бетонным крыльцом.

– Не ожидал увидеть япошек, белых, черных и мексиканцев, вот так живущих в одном районе, – заметил Хайэм. – Такое стало возможным только после того, как все перешло в руки японцев.

– Это потому, что нищета является единственной силой, способной преодолевать расовые барьеры, – ответил Трэвен, наблюдая за тем, как маленькая чернокожая девочка вылезла из укрытия и вбежала в дом.

– Да, пожалуй, нищета действительно разрушила в этой округе власть Ку-Клукс-Клана и Арийской гвардии. Раньше здесь было что-то похожее на законность и порядок. Теперь они убивают друг друга и крадут все, что только представляется возможным.

Утреннее солнце висело над серыми облаками, и свет, пробивающийся сквозь них, казался тусклым и водянистым. Если бы не биологические часы его тела и возможность узнать время в центральном банке данных, Трэвен решил бы, что вот-вот наступят сумерки. Группа молодых парней и девушек, одетых в куртки с эмблемами уличных банд, стояла перед сожженной церковью. Судя по чертам их лиц, они принадлежали к разным расам, как чистым, так и смешанным, однако отпечаток ненависти на всех лицах был одинаков. Несколько парней вызывающе покачивались из стороны в сторону, а когда машина свернула в переулок, злобно погрозили ей кулаками.

– Вряд ли мы завоюем себе много поклонников в этом районе, – произнес Хайэм, и его губы сжались в тонкую бледную линию.

– Именно потому у каждого из нас есть напарник.

Хайэм остановил машину и перевел рычаг автоматической трансмиссии в положение «стоянка».

– Дом находится в следующем квартале, – сказал он.

Выцветший номер, лишь местами сохранивший искорки золотой краски, свисал с карниза крыльца. Разбитые окна кое-как прикрыты кусками картона, приклеенного липкой лентой. Клубы черного дыма поднимались из самодельного дымохода, установленного на потрескавшейся шиферной крыше. Трещины в наружной кирпичной стене обнажали гнилые деревянные балки и клочки розового утеплителя. На разбитой мостовой стоял маленький красный «шеви», заметно склонившийся влево на сломанных пружинах подвески. Под ним виднелась большая лужа густого черного масла.

– Пошли, – сказал Трэвен, вылезая из машины и дрожа от пронизывающего холодного ветра.

Хайэм последовал за ним, включив электронные замки автомобиля и охранную сигнализацию.

– Он бросится бежать, как только заметит нас, – предупредил детектив.

– Я встану у черного хода. Подожди пять минут.

– Понял.

Трэвен обошел дом, сунув руки в карманы плаща, словно пытаясь укрыться от холода. Правая рука сжимала пистолет СИГ/Зауэр. Большим пальцем он снял пистолет с предохранителя. Сам Мейшу не представлял особой опасности, но этот жилой район был прибежищем преступников, с которыми он постоянно сталкивался, когда работал в отделе по борьбе с наркотиками. На каждом углу могли неожиданно встретиться знакомые лица. Он прошел между домами, мимо окна с треснувшим стеклом и приклеенным к нему выцветшим дедом-морозом с пиратской повязкой, закрывающей один глаз, перешагнул через несколько еще не украденных досок сломанного забора и пошел к дому по канаве, заросшей кустарником.

Противоположная сторона дома выглядела ничуть не лучше фасада. Многочисленные пустоты в кирпичной стене красноречиво говорили о том, что, пока дом оставался необитаемым, жители соседних домов вытаскивали оттуда кирпичи, чтобы залатать дыры в стенах своих жилищ. Двор, поросший сорняками, усеивали пластмассовые мешки с мусором. Тут и там сверкали осколки битого стекла, куски металла и другие отбросы современной цивилизации. Многие окна, выходящие во двор, были забиты картоном.

Обойдя последние оставшиеся столбики забора, походившие на гнилые зубы, Трэвен остановился у двери. Он не стал вынимать пистолет. Если жильцы заметили его и, испугавшись, позвонили в полицию, нет необходимости увеличивать их беспокойство зрелищем пистолета.

Он включил микрокристалл связи на частоту, которой пользовался для переговоров с Хайэмом.

– Я готов, – произнес он. Ответа не последовало. Трэвен напряг слух и услышал звуки включенной телевизионной стенки. Даже если здание вот-вот развалится, фирмы, сдающие его внаем, примут меры, чтобы телевидение работало и реклама передавалась по всем каналам.

Послышались тихие голоса.

Трэвен оперся о стену рядом с дверью. Неровные кирпичи врезались ему в спину, и холодные пальцы зимы ласкали шею.

Внутри дома раздался звонок. Смех и голоса стихли. Наступила напряженная тишина, которую нарушил стук в дверь. Кто-то подошел и открыл ее. Резкий голос Хайэма оборвал чьи-то громкие и настойчивые протесты. И тут же Трэвен услышал топот бегущих ног. Забитое картоном окно справа от Трэвена словно взорвалось изнутри, оттуда вылетел кто-то, прокатился по земле, вскочил и стремительно бросился к заросшей кустарником канаве.

– Он сбежал, Трэвен! – Голос Хайэма прозвучал в голове Трэвена так громко, что вызвал волну боли.