Струг делал поворот, срезал пространство, прижимаясь к правому высокому берегу.

– От земли близко, но глубина здесь страшная, – объяснил Варяжко. – А на середине мелко. Ходить по рекам мудрено.

– А по морю?

– По морю мудреней мудреного, – улыбнулся Варяжко.

Зубы у него были белые, веселые, и глаза веселые, да с горчинкой.

– Ты хочешь на хазар идти? – спросил Ярополк.

– Я князю за деньги служу. Скажет, пошли на греков, пойду на греков. Скажет, пошли на хазар, пойду на хазар.

– А мы хазар победим?

– Князь Святослав пойдет, когда победа созреет, как яблоко.

– Мой отец – война, – сказал Ярополк.

Варяжко не согласился:

– Твой отец – победа. Бабушка твоя – вещая, отец твой – победа.

Ярополк промолчал. Если отец победа, почему бабушка горюет, уступая княжеское место?

– Что бы ты, свет мой Ярополче, хотел узнать о хождении по рекам и по морям? – спросил Варяжко.

– Про греческий жидкий огонь.

– Э-э! Сия тайна за семью печатями. Я сам не видел, но струг моего отца сгорел от того проклятого огня. Одно знаю, греческий жидкий огонь водой не зальешь…

Молчали. Слушали, как единым дыхом выталкивают из себя воздух гребцы. Потянулась к скамьям новая смена. Пришел князь.

– Хорошо размялся. Летят струги! Как птицы летят! – широко зевнул, улыбнулся. – Посплю.

Варяжко ушел к своим. Ярополк, чтоб отцу было просторнее, перебрался на носовой настил.

«Зачем отец так спешит? – думал княжич. – Зачем он всегда спешит… Войско у него бегом бегает. И сам он, князь, живет, как простой воин».

Вкусно запахло едой: дружинники подкреплялись. Работа предстояла долгая, трудная.

Завечерело. Гребцы начали меняться через полчаса. Отработали – спать. Поспали – за весла. Скорость хода сначала заметно упала, но с наступлением ночи ветер засвистел, паруса надулись пузырями.

Стало холодно. Ярополк нырнул в носовой закуток и, засыпая, малодушно порадовался, что он еще – мал, что ему можно спать вволю.

Сквозь сон слышал – струг подходил к берегу. Кто-то прискакал из Киева, привез отцу весть: великая княгиня собирается встретить сына на берегу Днепра и объявить при всем народе, что она передаст ему власть в день Рождества Богородицы, ибо сей день для Руси и русичей – благословенный.

Святослав сказал Вышате:

– Она хочет украсть у меня лето. Украсть поход. В осеннюю распутицу куда пойдешь… Что думаешь, Вышата?

– Тебя ждут через три дня, а ты будешь в Киеве завтра.

– Пока ветер в паруса, пусть все спят! – приказал Святослав. – Грести начнем на заре. Меняться через версту, через полверсты.

Нет, то было не плаванье. Полтысячи стругов пустились по Днепру вскачь. Шли тремя рядами, друг за другом, уступая время от времени тяжкую честь рассекать воду первыми.

На весла садились, глядя на князя, и старый Вышата, и тонкокостный Блуд. И кормщики. Один Ярополк не брался за весла, чтобы не помешать бешеному движению.

Каждая смена набрасывалась на весла с яростью, толкали Днепр от себя прочь, будто был он не дивный богатырь, не дорога славы, не кормилец, а какой-нибудь лютый змей. Да ведь чешуей сверкали волны.

Просторы и гордая река покорялись работе, супротивничая. Но покорялись. Ярополк видел, как от каждого гребка берег скачком уходит за спину, да только тотчас является новая пядь земли, новая даль встает зыбким, не убывающим мороком. А люди знай себе хлещут реку веслами, и вода, если глядеть в нее, летит стремглав.

Среди дружины не все воины были двужильными. Иные струги начали отставать. Князь Святослав пересадил Блуда на другой струг, приказав собрать обессилевших и привести в Киев чуть позже, но едино, без разброда.

Еще за час до полудня замаячили в синей дымке дивные горы града Киева, а через три часа струги пристали к берегу. Святослав посчитал: триста тридцать три! Стругов сорок были видны в получасе хода. Князь посмотрел на солнце.

– Мы пришли раньше назначенного времени. Будет Стрибог милостив, и остальные поспеют… Теперь в ряды! За мной!

В изумлении стояли великие послы императора Священной Римской империи Оттона [38] перед престолом грозных руссов, на котором восседала великая княгиня вещая Ольга.

Тронный зал был всего лишь светлицей, просторной комнатой с высоким потолком. Одна стена – семь окон в ряд, другая – поштукатуренная, выбеленная, разрисована нежно-голубыми незабудками, синими ирисами, тонкими побегами виноградной лозы с диковинными фиолетово-розовыми листьями.