И вот она, поддавшись минутной слабости, бездумно поделилась с ним отвратительной истиной – тем, что она, словно какой-нибудь монстр, слит на странном продолговатом сооружении из железа и обтянутой тканью ваты, завернув тело в старые льняные простыни, подобно водселю.

Хотя Иссерли торжественно поклялась, что будет спать в момент прибытия корабля, она провела бессонную ночь, лежа во тьме и прислушиваясь.

Она не изменила своего отношения к визиту Амлиса: спать ей не давало беспокойство, что за ней могут явиться мужчины или даже сам Амлис Весс. Больше всего она боялась не услышать стук в дверь. Тогда они войдут внутрь, поднимутся в спальню и насладятся зрелищем голой уродины, храпящей в подушку. Энсель, в конце концов, был выходцем с Территорий – его представления о приличиях сильно отличались от представлений Иссерли. Он всегда пропускал мимо ушей ее просьбы, когда она говорила, чтобы ее не беспокоили; он легко может сделать вид что просто забыл. К тому же он наверняка сгорает от желания посмотреть, что там хирурги сделали с нижней половиной ее тела. Ну уж нет, не видать ему этого никогда.

Медленно тянулись часы. Глаза Иссерли опухли и зудели от бессонницы. Она вертелась время от времени на покрытом пятнами ветхом матрасе, вслушиваясь в тишину.

Корабль прибыл сразу после двух. Иссерли с трудом различила шум его двигателей за шорохом прибоя в Морэй-фирт. Но она знала, что он прибыл, он прибывал каждый месяц в одно и то же время, и ни с чем не могла спутать запах и приглушенный скрип, с которым он вставал на стоянку, и металлический лязг, сопровождавший его перемещение в коровник.

Иссерли продолжала лежать с открытыми глазами, ожидая, когда луна выйдет из-за облаков и появятся мужчины или Амлис Весс, надеясь на чудо, на то, что ей хватит воли и сил вытерпеть эту пытку до конца. Она представляла, как Амлис скажет: «Ну ладно, а теперь посмотрим, как там Иссерли», и мужчины всей толпой кинутся за ней. И тогда ей придется сказать им, чтобы они проваливали к черту.

Она пролежала так еще около часа, готовая мгновенно распрямиться, как пружина, и выплюнуть уже вертящееся на кончике языка ругательство. Нервный лунный свет неуверенно освещал спальню, придавая призрачный вид убогому содержимому комнаты а оставляя в тени кровать, на которой спала Иссерли. Снаружи ушастая сова завела свой обычный концерт, состоящий из жуткого уханья и воплей – удивительно, как такой маленькой и невозмутимой птице удается изображать в одиночку целую стаю злобных и крупных животных.

Убаюканная совой, Иссерли уснула.

Ей показалось, что она проспала не больше нескольких минут, когда ее внезапно разбудили громкие настойчивые удары в дверь.

В панике она забилась в угол кровати, прикрыв грудь скомканной простыней и плотно сведя колени. Стук продолжался, он отдавался эхом от безлиственных деревьев, так что казалось, что и по ним тоже кто-то стучит, причем по всем сразу.

В спальне по-прежнему было темно и уютно но за окном ночной мрак уже начинал уступать место голубоватому предрассветному сумраку. Иссерли покосилась на часы, стоявшие на каминной полке: половина шестого.

Она завернулась в простыню и поспешила на лестничную площадку, где имелось крошечное окно со ставнями. Распахнув ставни, Иссерли высунула голову и посмотрела вниз, в ночную темень.

Перед дверью стоял Эссуис и по-прежнему энергично колотил в нее. На нем был его лучший фермерский наряд, дополненный охотничьей шляпой. В руке он держал двустволку. Он выглядел одновременно комично и устрашающе в мертвенно-бледном свете фар стоявшего неподалеку «лендровера».

– Кончай шуметь, Эссуис! – истерически выкрикнула Иссерли. – Неужели вы так и не поняли, что мне нет дела до вашего Амлиса Весса?

Эссуис сделал несколько шагов от двери и посмотрел вверх, чтобы понять, откуда доносится голос.

– Мне сейчас не до твоих проблем, – грубо ответил он. – Советую тебе быстрее одеться и спуститься вниз.

При этих словах он поправил ремень дробовика у себя на плече с таким видом, словно, откажись Иссерли ему повиноваться, он может в нее и выстрелить.

– Я же сказала тебе… – начала она вновь.

– Слушай, речь не об Амлисе Вессе! – рявкнул Эссуис. – Он подождет. У нас сбежали четыре водселя.

Спросонья Иссерли не сразу поняла, о чем речь.

– Сбежали? – повторила она. – Что ты этим хочешь сказать?

Эссуис раздраженно замахал в воздухе руками, показывая на окрестности фермы Аблах.

– То и хочу сказать – сбежали.

Иссерли моментально втянула голову внутрь дома и, сшибая углы, помчалась одеваться в спальню. Полностью она осознала известие, полученное от Эссуиса, и все его мыслимые последствия, только когда запихивала ноги в ботинки.

Не прошло и минуты, как она была уже на улице, семенила по промерзшей земле следом за Эссуисом к машине. Он уселся за руль, Иссерли вскарабкалась на пассажирское сиденье и захлопнула дверцу. В машине было холодно, как в склепе, ветровое стекло сплошь затянула мутная пленка изморози и замерзшей грязи. Теплая и потная после сна, Иссерли опустила стекло со своей стороны и, опершись рукой на холодный металл, приготовилась вглядываться в ночь.

– Как им удалось выбраться? – спросила Иссерли, пока Эссуис прогревал двигатель.

– Их выпустил наш высокопоставленный гость, – прорычал Эссуис, трогая машину с места. Лед и щебенка захрустели под колесами.

Иссерли чувствовала себя очень непривычно и неуютно на пассажирском месте. Она провела руками по бокам кресла, ища ремень, но, если у Эссуиса таковой и имелся, он был спрятан очень надежно. Шарить под сиденьем ей не хотелось: там было грязно и пахло смазкой.

Когда они подъехали к покрытому рытвинами и выбоинами грязному пятачку земли возле старой конюшни, Эссуис даже не сделал попытки его объехать. Позвоночник Иссерли сотрясался от ударов, словно кто-то невидимый пинал ее по копчику из-под сиденья: она покосилась на Эссуиса, пытаясь понять, каким образом тому удается выносить подобную пытку. Судя по всему, водить он учился совсем не так, как Иссерли, которая день за днем прилежно кружила по территории фермы со скоростью не более десяти миль в час. Оскалив зубы, Эссуис склонился над рулем, и, несмотря на разбитую дорогу, темноту и грязное ветровое стекло, стрелка спидометра моталась между тридцатью и сорока милями в час. Ветка хлестнула Иссерли по левому локтю, и она поспешно убрала руку из окна.