На этом исследование пещеры и закончилось, но главные события только начинались. Свежесть, красота и легкодоступность пещеры не могли не повлечь дальнейших событий.

Руководитель Гаурдакского спелеоклуба и контрольно-спасательной службы Игорь Кутузов обнаружил, что всячески пропагандирующая свою заботу о сохранении пещер КГРЭ уже отчиталась об открытии нового месторождения мраморного оникса в пещере Геофизическая и составила проект на его разведку. В этом нет ничего удивительного и, как это ни парадоксально, даже нет ничего порочащего руководство КГРЭ. Промышленная геология — это производство, и там есть свои жесткие правила игры. А согласно этим правилам, пещера действительно должна была быть рассмотрена с точки зрения возможности ее уничтожения ради копеечных запасов полезных ископаемых. Вне зависимости от благих пожеланий конкретных руководителей, они просто обязаны были это сделать, и возможностей воспрепятствовать проекту было ровно две. Либо начать массированные протесты общественности, либо — пробить правительственный акт, объявляющий пещеру охраняемым объектом. Я совсем не исключаю варианта, что информация была предоставлена Кутузову напрямую из КГРЭ с санкции руководства именно для того, чтобы можно было своевременно организовать протесты со стороны общественности. Как бы то ни было, ситуация требовала срочных действий, и Игорь принял огонь на себя. Вместе со своим другом Женей (фамилию я, честно говоря, забыл) он забаррикадировался внутри пещеры для того, чтобы предоставить остальным спелеологам тайм-аут на мобилизацию общественности и прессы. Это удалось, причем с неожиданной легкостью. Сказалась накатанность тропинки, да и времена начали меняться — в воздухе уже появился запах гласности. Словом, проект был заморожен.

Чем дальше в лес, тем больше дров. Драматические события вокруг пещеры Геофизическая создали ей хорошую рекламу, и ее уже нужно было защищать не столько от геологов, сколько от туристов. А кто защищает, тот и контролирует. А кто контролирует, тот и стрижет купоны. И если не вполне материальные, то хотя бы моральные.

Отчасти нашими стараниями на Кугитангтау был организован государственный заповедник республиканского ранга. Под крышей Минлесхоза. Который в пещерах ни уха, ни рыла. Зато малейшую возможность получения прибыли реализует с блеском. Геологов из КГРЭ аж возмущение взяло — явно геологический объект, а охраняют лесники. И тут выяснилась самая пикантная подробность всей этой истории с заповедником. Границы заповедной зоны определены, и пещеры в них не попадают. Границы же буферной зоны (заказника) неясны совершенно, и землеотвода под них нет, хотя в документах по заповеднику наличие такой зоны однозначно указано.

И тут такое началось, как говаривал поручик Ржевский, правда по другому поводу. Контроль над пещерой переходил из рук в руки по два-три раза в год. Была установлена железная дверь. То одни, то другие регулярно спиливали замок и заменяли своим.

— Ах, у вас постановление Верховного Совета о границах заказника? А у нас указ Президента, что пещеры наши!

— А у нас разъяснение к этому указу.

— А у нас следующий указ, по которому все недра контролирует Министерство Геологии!

И так далее.

Идиллию позиционной войны нарушали туристы, тоже периодически спиливающие замок. Это воспринималось всеми как акции противной стороны, и побуждало к более активным действиям. Разобраться, кто прав, а кто виноват в этой продолжающейся вот уже четыре года баталии, невозможно. Вроде бы заповедник призван охранять и сохранять, а задачи КГРЭ — диаметрально противоположные. КГРЭ ведет некоторые долговременные научно-исследовательские программы в пещерах, что по идее следует делать заповеднику, но он этого не делает. Заповедник, вопреки любым понятиям о статусе подобных организаций, пускает туристов в пещеры за деньги, не делая никаких попыток к устроению неразрушающего маршрута, то есть — занимается хищнической эксплуатацией. КГРЭ не пускает в пещеры неконтролируемые группы и строго следит за маршрутом, но оборудования троп и освещения тоже не проводит. Если в регионе возникнет существенная безработица, а контроль над пещерой будет у КГРЭ, возобновление горных работ неизбежно. Словом, хрен редьки не слаще.

Но пока что это противостояние является даже в какой-то степени полезным, и если бы оно не возникло само, его следовало бы создать искусственно. В тактическом аспекте только это противостояние сохранило Геофизическую от немедленного разграбления. Взаимное недоверие было именно тем, что доктор прописал. Стратегически это противостояние тоже дало гораздо больше хорошего, чем плохого — появилась почва для соревнования в составлении долговременных неразрушающих проектов. Однако самой большой проблемой в организации сохранения пещер, не решаемой в этом противостоянии, оказалось глобальное изменение психологии местного населения, особенно — геологов. С тем, чтобы к пещерам прекратили относиться как к источнику сувениров. Эта проблема до конца не решена и по сию пору, это вопрос не нескольких лет, а скорее десятилетий, но — конфликтная обстановка вокруг Геофизической отчасти ускорила процесс, и вероятно приблизила как минимум на десяток лет решение этой проблемы. Более того, Геофизическая, являясь острием конфликта, помогла привлечь внимание и к остальным пещерам массива, форсировав процесс пересмотра отношения к ним.

К чести сторон надо сказать, что все это противостояние остается их внутреннем делом, и напрямую не касается ни спелеологов, ни туристов. Спелеологов исследовательского толка обе стороны полностью уважают, препон в организации экспедиций не ставят и мзды с них обычно не имеют. Туристам немного посложнее попасть в пещеру, когда контроль у КГРЭ, и подороже, когда контроль у заповедника. В общем, что в лоб, что по лбу. Хотя бывают и исключения — когда туристами оказываются студенты-геологи, КГРЭ к ним из очевидных побуждений благоволит.

Как это ни странно, все эти проекты с экскурсионным маршрутом, вынашиваемые обеими сторонами, не лишены смысла. Действительно, Геофизическая — единственная пещера массива, в которой можно без особых затрат проложить туристский маршрут экстра-класса, каким не могла бы похвастаться ни одна коммерческая пещера в мире. Расширять проходы практически не нужно, единственное, что нужно — проложить капитальные тропы и лестницы, оборудовать шлюзом на входе и освещением, и провести моделирование пропускной способности пещер по единственному параметру — рассеиванию тепла, выделяемого туристами и инженерным оборудованием. Все дальнейшее — дело рекламы и организации. Беда в том, что и под эти элементарные вещи никто не хочет, да и не может, делать вложений. Туркменистан, хоть и существенно стабильнее других республик бывшего СССР, все равно не может гарантировать в обозримом будущем достаточного потока туристов, чтобы вложения окупились. Видимо, единственный разумный вариант на ближайшие годы, а возможно, и десятилетия, состоял бы в консервации пещеры с полным запретом любой коммерческой деятельности до предъявления на государственную, а лучше международную, экспертизу, неразрушающего проекта. Но, похоже, это из области утопии.

Мое первое посещение Геофизической, как я уже говорил, относится к 1990 году, и было весьма замечательным со многих точек зрения. В экспедиции у меня было двое американских спелеологов — Питер и Энн Бостеды, известные исследователи самой знаменитой в США пещеры Lechuguilla, знаменитой в частности своими гипсовыми люстрами того же типа, что у нас сохранились в первозданной чистоте и красоте только в Геофизической. Показать им Геофизическую очень хотелось, тем более, что были предложения такую экскурсию устроить. Во-первых, от С. М. Ташева, директора КГРЭ, а во-вторых, от Леши Голованова и Кирилла Бородина — двух ребят из Балашихи, из числа первопроходцев пещеры. Так что я с удовольствием сдался, и экскурсия была устроена. Как всегда, в последний день экспедиции, и как всегда, с большими приключениями.