Чуть в стороне несколько нумидийцев раскладывали перед конями охапки сена. Наравас жестом отослал их, поплотнее закутался в плащ из леопардовой шкуры и с явно наигранной беспечностью закончил:

— А вообще, метек, на помощь часто приходят время и случай.

Владелец «Песчаного банка» никак не мог считаться обычным пленником, и потому между ним и Наравасом постепенно завязались довольно своеобразные дружеские отношения. Они спали в одном шатре, вместе пользовались услугами молчаливого Клеомена, и Антигон надеялся, что юный брат царя массилов когда-нибудь прислушается к его словам.

Но прошла уже половина лета, и Антигон начал отчаиваться, ибо совершенно ничего не знал о судьбе Тзуниро и Мемнона и не имел ни малейшей возможности дать знать о себе родным.

Войско под командованием Гамилькара заняло почти всю равнину возле Баграды и теперь готовилось к решающей битве. Но Матос, которому после своего поражения безоговорочно подчинились Спендий и Авдарид, старался беречь силы и всячески избегал столкновений с конницей и слонами второго пунийского стратега.

Выдавшееся очень жарким лето подошло к концу, осень постепенно брала свое. Выглядевший последнее время усталым и осунувшимся Наравас вдруг очень оживился и как-то вечером, когда на небе уже догорала багровая полоска заката, шепотом отдал распоряжение нескольким нумидийцам. Они дружно ударили себя в грудь, вскочили на коней и умчались прочь.

— Как ты знаешь, Спендий и Авдарид засели на горном хребте, — напомнил Наравас латавшему рваный хитон Антигону и удовлетворенно потер руки. — Сегодня утром они прислали гонца и предложили вместе с ними дать сражение пунам. Без меня они пока на это не отваживаются, уж больно мало у них всадников…

Антигон опустил голову. По спине медленно поползла струйка холодного пота. В ушах прозвучал громкий хлопок, звуки куда-то исчезли, и грек словно провалился во что-то липкое и тягучее.

Ночь уже накрывала заросли черным покрывалом, когда Наравас, выслушав последнего лазутчика, откинул полог шатра.

— Они в ловушке, — тусклым безжизненным голосом сказал он, глядя прямо в распиравшиеся от ужаса, испещренные красными прожилками измученные глаза Антигона, — Прямо перед лагерем Гамилькара стоят пятнадцать тысяч ливийцев Зарзаса. Утром с гор спустятся девять тысяч наемников Спендия и Авдарида. И тогда…

Антигон чуть приоткрыл рот и тут же снова сомкнул губы. Любые слова были сейчас бесполезны. Помедлив, он протянул Наравасу руки:

— Свяжи их.

— Подождем до утра, — успокаивающе улыбнулся Наравас. — А пока давай попробуем заснуть.

Антигон ворочался всю ночь и, едва на землю за откинутым пологом легли первые отсветы зарождающегося дня, с усилием приподнял наполненную звенящей пустотой голову. Тело ломило, гортань горела сухим огнем, губы спеклись от внутреннего жара. Он с трудом привстал и вдруг даже вздрогнул от неожиданности. Перед ним на коленях стоял Наравас, держа на вытянутых руках египетский кинжал и пунийский меч.

— Но ведь ты знаешь, с кем я буду сражаться? — прочистив кашлем горло, вкрадчиво осведомился грек.

Наравас кивнул. Антигон осторожно извлек из ножен кинжал, чуть надрезал левое предплечье, вернул клинок нумидийцу и взял меч.

Наравас понимающе усмехнулся, полоснул себя по запястью сверкнувшим серебристой рыбкой лезвием кинжала, схватил грека за левую руку и поднес к его лицу свою вывернутую ладонь. Они отпили друг у друга немного крови и крепко обнялись.

День обещал выдаться не по-осеннему жарким. Вопреки ожиданиям в лагере Гамилькара царило спокойствие. В двухстах шагах от защитного нала Наравас повернулся к ехавшему чуть позади седобородому нумидийцу.

— Сходи к ним, высокочтимый брат моего отца, и передай, что я хочу видеть начальника войска.

Нумидиец коснулся кончиками пальцев плотно сжатых губ и хлестнул плетью коня, бросив его в галоп по потрескавшейся глинистой земле. Через минуту-другую тишину разрезал его пронзительный крик:

— Брат царя массилов желает говорить с Гамилькаром по прозвищу Молния!

Вскоре узкие створки ворот распахнулись, и наружу вышли двадцать воинов в глухих шлемах. Они встали полукругом, держа копья по-боевому в правой руке. Гамилькар неторопливо обогнул их, выдернул из ножен меч и отдал его одному из копьеносцев.

Старик нумидиец махнул рукой, и Наравас, легонько шлепнув коня по холке, помчался к ним. Перед этим он повернулся и сделал призывный жест Антигону. Рядом со своим дядей он спешился, отдал ему свой дротик и небрежно бросил через плечо подъехавшему греку:

— Пойдем, мой кровный брат, но сперва прикрой лицо.

Антигон немедленно шагнул назад и обмотал концом тюрбана нос и рот. Подойдя ближе, он увидел, что Гамилькар набросил на панцирь серую шкуру ламы.

— Тебе не откажешь в мужестве, брат Гайи, — низкий, чуть хрипловатый голос стратега звучал довольно спокойно. — Что ты хочешь от меня?