Шрифт:
Внезапно открылась лесная дорога, по которой стрелочник в новой форме нес на спине, пригибаясь к дороге, охапку сена. За ним виднелся у дороги стожок, выеденный донизу вокруг своего шеста.
«Зачем так много, так часто накошено сено и сложено всюду в стожки за оградой? Или всюду так много скотины? — размышлял начальник. — Тогда скотина должна бы жить стадом, а для стада такие стожки ни к чему — больно малы».
К каждой новой копне ходит своей человек. Дергают из серой копны, изнутри, почему-то очень зеленое сено и несут на себе через горку в дома. В каждом доме их ждет, очевидно, корова.
«Для чего же каждому надо носить? Пусть бы одни носили, а другие делали для них совсем другое, например...» — Что например, так начальник и не придумал.
Двое в длинных тулупах ставили на крыше деревянного дома высокую антенну на огромном шесте, надеясь достигнуть Москвы в телевизоре.
— Телевизор... — приятно сказал себе начальник и улыбнулся, как знакомому по работе.
Гипсовый солдат, уменьшенный в размерах, но с полной выкладкой амуниции, в плащпалатке и каске, день и ночь стоит над своей могилой — один, посредине широкого белого поля, наклонно спускающегося к болотине.
И вдруг все завалено желтыми дровами, в кучах, в клетках, рассыпанными по бокам от внезапно отделившейся вправо дорожной ветки. Между дров, подымаясь на взгорки, качаясь и заваливаясь набок, как лошадь, разъезжал почему-то мотоциклист в черной шубе.
«Нет, — подумал начальник, озираясь кругом будто с той высоты, что давала ему скорость поезда.
— Все же мало у них красоты и порядка. Ездят по дровам на мотоцикле — зачем ездят? Кругом земля неровная, в неровностях вода. Почему не устроить им ровную землю? Было бы проще пройти и проехать. Вот плотник (плотник, поднявши топор, загляделся боком на поезд) — он строит, наверно, в колхоз новый дом. Почему бы ему не построить такой дом, как в городе — ну, конечно, поменьше? Он ведь лучше, удобней, — а построит избу. Нет, всё же сами они виноваты во многом. Нужен всё же обмен лучшим опытом. Вот у нас...» — подумал начальник, и снова стала расти в нем картина цеха, картина правильного совместного труда для общей цели, с половины восьмого до четверть четвертого, цех незаметно улучшался у него в воспоминании, разрастался, поднимался, приближался к увиденному во вчерашнем сне и вскоре вытеснил небогатую красоту за окном, которая развивалась все дальше, но по-прежнему для него непонятно, неверно, со своим среднерусским хорошим лесом, прелестью полей, дачных речек, прудов, узких троп, по которым, казалось, легко пробираться, с телеграфным столбом, только вынутым у дерева из коры, с деревянными спокойными домами без удобств,
— а рядом такой же, но маленький, это дом для воды, тоже с крышей — колодец; и жить в этой тихой, нетребовательной красоте казалось начальнику, по рассеянности, много легче, возникала зависть к живущим среди нее и досада на них за то, что не могут всё устроить, как нужно.
И только скользнула неглавная мысль, что эта скорость, с которой идет мимо поезд, может, построила всем пассажирам свой дом и из этого дома посторонняя жизнь непонятна, — но мысль не осталась и скоро прошла.
С этой, лукаво осмысленной картиной природы начальник и приехал в столицу, в Москву.
8. ДЕЛО ЛУЧШИЙ ОТДЫХ
С поезда начальник поспешил в одну знакомую гостиницу, куда было можно обычно попасть, хотя и довольно неблизко от центра.
В это раннее время у вокзала, на площади стояли две очереди: одна за газетой, другая в Горсправку.
Горсправка не дремлет, уже на посту. В этот ранний час кому-то уже надобятся справки по городу.
Еще удивительней газетная очередь. Это единственный город, где с утра население окунает опухшие лица в газету. Во всех других местах страны рано утром очередь стоит лишь за пивом. Начальник встал за газетой; купил. Может, тут особые газеты, для местного центра.
«Сочинители, которых надо унять», — была статья через всю страницу. «Кого же здесь нужно так срочно унять?» — подумал начальник, но не стал читать тут же, а сложил газету и убрал в карман.
Он торопился в гостиницу. Все кругом торопились куда-то, и это было начальнику очень понятно.
— Ты смотри по сторонам, а то задавит транспортом, — сказал кто-то рядом.
Транспорт шел медленно, но настолько густо, что по его головам можно было пройти не одну остановку.
Машина едва не наехала на одного человека и страшно перепугалась, долго ехала, дрожа и виляя от страха багажником.
Троллейбус на остановке гудел всей обшивкой, еле сдерживая свое движение. Вожатый тронул какую- то ручку, и вот он бешено вырвался с остановки, приняв последних двоих на ходу, и помчался вдогонку по краю дороги, вздымая шинами странную зимнюю пыль, ночной, городской, приобочинный прах.
Все валили в метро, и начальник спустился за всеми.
— Граждане! Спускайтесь скорее! — говорила дежурная в рупор. — Становитесь по два человека на каждой ступени! Между вами свободно!
Дежурная никак не хотела, чтоб между ними было хоть немного свободно.
— Вот это да! — сказал деревенский сосед-мужичонка. — Вот это партия! Всё замечает!
Вдоль туннеля ровно дуло земляным подземным воздухом метро. Проходящие поезда, словно поршни, гнали этот воздух вперед себя из туннелей.
На платформе ловко работала женщина в красной фуражке. И это неженское, странное дело — носить на себе, на прическе, фуражку — никому не казалось тут удивительным.
Покамест поезд не тронулся, а двери были уже закрыты, она держала, как зеркальце, красный кружок. Потом, крутанув, опустила его, — поезд тронулся, набирая с жужжанием ход, и она, потеряв интерес, отвернулась к колоннам. У нее на лице выражалась холодность ко всем, не нужным сегодня ей людям.