И он метнулся из гостиной, вооруженный пустой бутылкой из-под шампанского. Галдящая толпа устремилась за ним.

– Ну уж, черта с два, господин полковник, – пробормотал, провожая их глазами, Волостной. – Тот замок запирался только снаружи.

Что и подтвердилось через несколько минут. Когда он добрался до комнаты «аборигенов», люди уже бились в запертую дверь, выкрикивая угрозы и ругательства, требовали открыть, а выживающий из ума Эдуард Владимирович пинал по двери, тряс ее за ручку. Те двое испуганно кричали изнутри. Когда Волостной, расточая язвительные усмешки, растолкал толпу, открыл ключом дверь и вошел внутрь, на парне с девушкой лица не было. Перепуганные, наспех одетые, они пятились в конец комнаты, а когда их окружила толпа и приступила к линчеванию, стали орать, что ничего не понимают, всю ночь они провели в запертой комнате и они – именно те, за кого себя выдают!

Насилу Волостному удалось угомонить взбешенную публику. Парень с девушкой жались в углу, смотрели волчатами. Тимофей зализывал кровь с разбитой губы, а перепуганная Евдокия ощупывала голову – разбушевавшаяся председатель областного избиркома чуть не оторвала ей волосы вместе со скальпом. Краткий осмотр удостоверил, что эти люди из комнаты не выходили: замок был заперт из коридора, а внутри имелась лишь хлипкая задвижка, вылетевшая от толчка. Решетки на окнах отсутствовали, но окна были тщательно заклеены, их явно не открывали.

– Да объясните, ради бога, что здесь происходит? – истерично выкрикивала некрасивая девушка.

– Убили человека, – скупо объяснил Волостной, наблюдая за реакцией. Парень с девушкой открыли рты и посмотрели друг на друга с таким суеверным страхом, что растаяли последние сомнения даже у неверующих.

– Почему… убили? – тупо спросил Тимофей.

А потом они истошно завопили:

– Это не мы, отстаньте от нас! Мы вас вообще не знаем!!! Мы хотим домой, мы хотим отсюда уехать!

Головы трещали у всех присутствующих. «Первое января, – сдавленно пошутил адвокат. – День, которого нет». Люди высыпали в коридор, полковник схватил за шиворот упирающегося Тимофея и погнал вниз. За ними подпрыгивала Евдокия и предпринимала безуспешные попытки пнуть Эдуарда Владимировича под копчик. Только в гостиной, когда их глазам предстал начинающий попахивать труп, люди стали успокаиваться.

– Пойдем отсюда, дорогая, – потянул Евдокию за рукав бледнеющий Тимофей. – Эти люди сами не соображают, что несут…

Девушка смотрела на покойника и не могла оторваться. Зрелище завораживало.

– Никуда вы не пойдете! – проорал полковник. – Убрать тут немедленно!

– Сами убирайте! – хором проорали «смотрители». – Мы вам не прислуга!

С невероятным трудом Волостному удалось убедить публику отстать от этих «убогих, но дерзких». Мертвеца тащили вчетвером – адвокат, прокурор, следователь и полковник. Вынесли на лютый мороз (градусник, нисколько не смущаясь, показывал минус тридцать семь), пристроили в снегу слева от крыльца. Стояли в оцепенении, смотрели на еще вчерашнего депутата, покрывающегося коркой льда. Прокурор украдкой молился, адвокат пытался осенить себя знамением, но как-то не пошло – первым убежал в тепло.

– А где Буревич и гражданин Гусь? – недовольно ворчал полковник, растирая окоченевшие ладони. – Почему мы за них отдуваемся?

И вдруг что-то сработало под черепными коробками. У чиновника Пискунова – он отныне старался держаться подальше от компании – от страха свело челюсти.

– Где они ночевали? – покрываясь мурашками, выдавил Волостной.

– М-мне кажется, г-где-то на втором… – заикаясь, вымолвил прокурор Головач. – Буревич пытался забраться в нашу комнату с Валентиной Максимовной, м-мы его выгнали…

И люди гуськом засеменили на второй этаж. Врывались в помещения, бежали дальше. И снова душераздирающий вопль потряс заледеневшие стены! Спальня Владимиру Ильичу досталась не из роскошных. Помещение было оклеено зловещими черно-бежевыми обоями. Обветшавший от старости «славянский» шкаф, включенный калорифер рядом с кроватью, ветхий половик на полу – когда-то нарядный и добавлявший уют в интерьер. Посреди двуспальной кровати, выпучив глаза в потолок, лежал директор второй городской гимназии Гусь Владимир Ильич. В груди его торчал широкий кухонный нож. Всадили его между ребрами основательно, по рукоятку. Вся кровать, одеяла и одежда Владимира Ильича были пропитаны свернувшейся кровью. Он был мертв уже много часов. На обоях над головой мертвеца было криво нацарапано «Месть»…

Женщины, выскакивая за дверь, безумно кричали, хрипел умирающий от страха Пискунов. Остальные угрюмо, но уже без прежнего благоговения, разглядывали мертвеца.

– Ну, вы даете, черт вас побери… – пробормотал выбирающийся из ступора Тимофей. – Не знаю, что тут у вас происходит, но, похоже, гости дорогие, кто-то из ваших начинает вас приканчивать…

– Иди отсюда! – заорали на него мужчины, и Тимофей попятился. Затем вернулся, выдернул из розетки калорифер (нечего, мол, мертвецов греть) и под хмурыми очами, пока не прилетело по голове, убежал в коридор.

– Давайте же, Игорь Константинович, – расклеил одеревеневшие губы полковник. – Что мы имеем на этот раз?

– А вы ослепли? – раздраженно выплюнул Волостной. – Бедняга спал, в него всадили нож двумя руками – со всей силы…

– Ну, это точно мужчина… – поежился адвокат Чичерин.

– Или очень раздосадованная женщина, – поправил Волостной. – Не поверите, господа, – добавил он миролюбивым тоном. – Достоверный случай. Хрупкая дама весом пятьдесят килограммов целый километр волокла от дороги тело своего стокилограммового любовника. Потом расчленила его в лесу и похоронила по частям. А убивала обычной отверткой. Милейшее образованное создание, никогда не поднимавшее даже пакеты с продуктами.