Это место ни с чем не перепутаешь: узкие улочки между Силом и Суривонг-роуд расцвечены дешевой неоновой рекламой: «Замечательный массаж», «Изобилие крошек», «Крошки гоу-гоу», «Супердевушки — живое секс-шоу», «Живые крошки» и прочее в том же роде. Улочки Патпонга так узки, что иначе как пешеходными быть не могут, однако стук и треск трехколесных тук-туков на бульварах вокруг составляет постоянный фон, на который накладывается грохот рок-н-ролла, несущегося из динамиков и открытых дверей.

Молодые люди и девушки — в андрогинном Таиланде их иногда непросто различить — начинают дергать меня за рукав и жестами зазывать то в одну, то в другую дверь, как только я сворачиваю на улицу Патпонг Один.

— Мистер, лучшее живое шоу, лучшие шоу девушек…

— Эй, мистер, здесь самые красивые девушки, лучшие цены…

— Хотите видеть самых симпатичных бритых милашек? Познакомиться с приятными девушками?

— Девушек хотите? Нет? Хотите парней?

Я прохожу мимо, игнорируя периодические несильные потягивания за рукав. Последний вопрос раздается, когда я сворачиваю на Патпонг Два. Ночной район делится на три части: Патпонг Один обслуживает стритов, Патпонг Два обеспечивает удовольствиями и стритов, и геев, Патпонг Три — только геев. И все же большая часть шоу на Патпонге Два ориентирована на гетеросексуалов, хотя в любом баре улыбающихся мальчиков не меньше, чем девушек.

Я останавливаюсь у бара под названием «Восхитительные пуси». Однорукий человечек с синим от неонового света лицом делает ко мне шаг и протягивает длинную пластиковую карточку.

— Пуси меню? — говорит он голосом первоклассного метрдотеля.

Я беру неопрятную полоску пластика и читаю:

— Если ты птичка, — говорю я, — то ты, наверное, кхай лонг? — Это означает «заблудившийся птенчик», но в Бангкоке так часто называют проституток.

Нок дергает головой и закрывается руками так, точно я ее ударил. Она пытается отвернуться, но я хватаю ее за тонкую руку и притягиваю к себе.

— Допивай свой виски, — говорю я.

Нок дуется, но пьет. Мы смотрим на ее подругу на сцене, чья безволосая вульва снова поворачивается к нам. Сигарета догорела как раз до выставленных напоказ половых губ. Прихлебывая пиво, я с удивлением думаю — не впервые — о том, как люди умеют самое потаенное превратить в гротеск. В последнюю секунду перед тем, как обжечься, девушка протягивает руку, вытаскивает окурок, затягивается им, вставляя его на этот раз в подходящие губы, потом швыряет его между сценой и баром и высвобождается из своей хитроумной позы. Лишь два или три человека в баре хлопают. Девушка соскакивает со сцены, на которую тут же выходит тайка постарше, тоже голая, присаживается на корточки и разворачивает веер из четырех обоюдоострых бритв.

Я поворачиваюсь к Нок.

— Извини, если я тебя обидел, — говорю я. — Ты очень хорошенькая птичка. Хочешь помочь мне развлечься сегодня ночью?

Нок вымученно улыбается.

— Я люблю делать так, чтобы тебе быть весело ночью. — Она притворно хмурится, делая вид, будто что-то вспомнила. — Но мистер Дьянг… — она кивает на тощего тайца с крашеными рыжими волосами, который стоит в тени, — он будет очень сердиться, если Нок не отработать всю смену. Ему надо заплатить, если пойду развлекать.

Я киваю и вынимаю толстую пачку батов, на которые обменял доллары в аэропорту.

— Я понял, — говорю, отслюнявливая четыре купюры по пятьсот батов… Почти восемьдесят долларов. Раньше даже барные шлюхи самого высокого класса не брали больше двух-трех сотен батов за час, но несколько лет назад все испортило правительство, выпустив купюру в пятьсот батов. Просить сдачи неудобно, вот и повелось, что теперь почти все девушки берут по пятьсот батов за работу, да еще столько же уходит на оплату их мистеров Дьянгов.

Она бросает взгляд на рыжеволосого старика, и тот едва заметно кивает. Нок улыбается мне:

— Да, у меня есть место для развлечения.

Я прячу деньги.

— Думаю, нам надо найти для забавы кого-нибудь еще, — ору я, перекрывая грохот рок-н-ролла. Краем глаза я замечаю, как женщина на сцене вставляет лезвия.

Нок корчит гримаску; разделить вечер еще с одной девушкой значит потерять в заработке.

— Шакха буэ дин, — бормочет она чуть слышно.

Я насмешливо улыбаюсь:

— Что это значит?

— Это значит, что тебе будет хорошо с Нок, которая очень тебя любит, — говорит она, снова улыбаясь.

Вообще-то фраза представляет собой сокращенное ругательство, которое в ходу в одной северной деревне и значит «твой член на земле, я раздавлю его, как змею». Улыбкой я благодарю ее за доброту.

— Разумеется, эти деньги только тебе, — говорю я, пододвигая две тысячи батов к ней поближе. — Я дам тебе еще, если мы найдем подходящую девушку.

Улыбаясь шире, Нок щурится на меня: