Откровенно говоря, в подобных перепалках оба спорщика оказывались по-своему правы. Известно, например, как развязывает язык алкоголь, наркотики. Многие люди подвержены излишней откровенности под воздействием гипноза. Но разве мало случаев, когда удачно проведенный допрос завершается чистосердечным раскаянием, признаниями в совершении самых тяжких преступлений?

Смерш времен войны поставлял в лабораторию самых разных людей. Приводили настоящих изменников, диверсантов, сдавшихся и захваченных в плен генералов и офицеров армии противника. Из одних выуживали информацию при помощи наркотиков, алкоголя, препаратов Могилевского, других заставляли выкладывать все, что знали, традиционными в НКВД и МГБ методами. Ну а Григорий Моисеевич заносил себе в актив и тех и других, вне зависимости от того, каким способом им развязывали языки. После же того, как несколько заключенных подтвердили на судебных заседаниях полученные от них во время экспериментов признательные показания, стали раздаваться обещания представить Могилевского к высшей в стране награде — Сталинской премии. Однако дальше разговоров дело не пошло. Сколь-нибудь убедительных свидетельств своего успеха главный соискатель премии предъявить не мог. Более того, даже оконфузился, если не сказать больше, когда ему предоставили возможность продемонстрировать свои научные достижения публично.

Как-то вызвал его к себе генерал Леонид Райхман. Наслышанный о «достижениях» в разрешении «проблемы откровенности», он попросил Могилевского показать ему так разрекламированные приемы в действии. Начальник лаборатории решил не доверять подготовку своему ассистенту Хилову, а провести показательный эксперимент лично, так как не сомневался в предстоящем успехе.

В назначенное время Райхман пришел в лабораторию вместе с начальником следственного отдела Зименковым. Могилевский был уже там со своим саквояжем, набитым препаратами, шприцами и прочим медицинским и исследовательским инструментарием.

Зименков потребовал, чтобы к ним привели одного из заключенных, назвав дежурному его фамилию. Показания этого человека представляли для следствия определенный интерес.

В отличие от неудачно проведенного эксперимента с профессором Чигиревым, Могилевский решил на сей раз применить совершенно иной препарат, над созданием которого долго трудился вместе со своими сотрудниками. Когда привезли «пациента» и поместили в одну из камер лаборатории, Могилевский долго рассматривал «материал» через дверной глазок. Тщательно прикинул вес, рост, возраст, чтобы прошлая оплошность не повторилась. Человек показался ему вполне подходящим. Чтобы не насторожить жертву, еще до начала эксперимента начальник лаборатории попросил присутствующих накинуть на себя белые халаты и называть друг друга во время демонстрации не иначе как «профессор», «доктор», «коллега» и представиться ему членами специальной медицинской комиссии. Все стадии эксперимента решено было фиксировать фотоаппаратом и записывать на магнитофонную ленту.

По такому ответственному случаю Могилевский привлек к разыгрываемому действу даже лаборантку Кирильцеву, дабы у «пациента» сложилось полное ощущение естественности, как при посещении обычного медицинского учреждения. Чтобы она не боялась, начальник заверил ее, что сегодня смертельного исхода не случится.

— Пожалуйста, проходите сюда, — встретив арестованного вполне натуральной улыбкой, проговорила Кирильцева, указав ему на свободный стул.

— Здравствуйте, — вступил в дело руководитель эксперимента. — Я профессор Могилевский. А это мои коллеги-медики.

— Очень приятно, — безучастно ответил «пациент».

— Расскажите нам, как вы себя чувствуете, — последовала традиционной фраза.

— Спасибо, профессор. Жалоб на здоровье нет.

— Хочу вам сообщить, что наша комиссия приняла решение всесторонне обследовать вас и, если потребуется, назначить лечение. Вы отделены от остальных заключенных и теперь будете иметь дело с нами.

— Не понимаю, с чего бы вдруг мною заинтересовалась медицина? — с подозрительностью в голосе спросил «пациент». — Хотя, простите, здесь, как я понимаю, заключенные вопросов не задают.

— Почему же? Мы ответим на ваши вопросы. Только немного позже. А пока необходимо произвести самый обычный медицинский осмотр.

— Делайте что хотите, — без всякого интереса, с прежним безразличием отозвался арестованный.

— Сейчас вами займется наш врач, а потом решим, чем будем заниматься дальше. Доктор Кирильцева, приступайте!

Анюта уже вошла в роль. Вихляя бедрами — для членов «комиссии», а не для заключенного, — она занялась «пациентом». Измерила ему давление, пощупала пульс, прослушала легкие, несколько раз надавливала пальчиками на живот, заглянула в рот. Потом отозвала в сторону Могилевского и стала с ним о чем-то тихо переговариваться. «Доктор» делал многозначительный вид, кивал головой, потирал руки. Потом повернулся к обследуемому.

— У вас, пациент, налицо все признаки вегетативнососудистой дистонии. В общем-то это неудивительно — тюремные порядки, угнетенность, однообразная пища, постоянное нервное напряжение…

— Чтобы поставить такой диагноз, вовсе не обязательно было меня обследовать. Простого взгляда достаточно, — начинал терять сдержанность заключенный.

— И все же, посовещавшись с коллегами, мы решили, что ваш организм нуждается в подкреплении. Сейчас я сделаю вам инъекцию, вы немного отдохнете, а потом предложим вам другие терапевтические процедуры.

— У меня нет возражений, доктор.

Арестант стоя принял укол. Потом ему предложили закрыть глаза и немного подремать — как и в недавнем эксперименте с Чигиревым. Как-никак цель преследовалась та же самая — добиться откровенности. Правда, на сей раз действие препарата должно было проявиться намного раньше.

«Пациент» послушно опустился на просторное сиденье кожаного дивана и затих.

— Через пять минут он проснется, — предупредил Могилевский всех остальных, после чего трусоватая Анюта на всякий случай засеменила из кабинета.