Многие и по сей день сомневаются: сам ли Борис Николаевич принял неожиданное для страны и мира решение уйти, чтобы передать кресло Путину? Или же был вынужден покинуть Кремль, подчиняясь чьей-то сильной воле? И вообще — в какой степени в последние месяцы и годы он решал, что и как будет, а в какой прислушивался к настойчивым советам других?

Ельцин, несмотря на возраст и болезни, оставался человеком очень волевым и своенравным. Он не любил ездить по накатанной колее. Ему нравилось удивлять окружающих хорошо подготовленными экспромтами, которые потом везде цитировались. Иногда его своенравие проявлялось самым странным образом.

Так почему же он все-таки решил уйти досрочно? Сейчас, наверное, не все это помнят, но в конце 1999 года Ельцин еле-еле ходил. Он производил впечатление неизлечимо больного человека, который не в состоянии управлять государством. Отдавал ли он себе отчет в том, что происходит в стране и вокруг него? Казалось, земной жизни ему осталось совсем немного. Уйдя в отставку, он продлил свою жизнь на несколько лет.

Но в 1999 году его явно преследовал не страх смерти. Он боялся того, что может последовать за победой на выборах кого-то из его политических противников. В разгар бурной предвыборной кампании один из оппозиционных Ельцину политиков публично напомнил ему о судьбе семьи румынского вождя Николае Чаушеску, сметенного волной народного гнева. Это прозвучало достаточно зловеще: Николае и Елена Чаушеску были расстреляны после скорого суда, а их сына посадили на скамью подсудимых…

Борис Николаевич был человеком не робкого десятка. Скорее всего, боялся не за себя, а за семью — в узком смысле этого слова. Боялся или его пугали — этого мы знать не можем. Участники тех бесед молчат, и, думаю, никогда ничего не расскажут.

В окружении президента ощущали себя, как в осажденной крепости: вокруг одни враги и мало друзей.

«Что было бы со страной, — пишет Татьяна Дьяченко, — если бы осенью 1998 года премьер-министром был назначен Юрий Михайлович Лужков, который с вероятностью в 99,9 % стал бы летом 2000 года президентом? Я всегда была уверена, что ничего хорошего».

Смертельно боялись, что если выборы выиграет команда Примакова — Лужкова, за этим последуют репрессии в отношении ельцинской семьи. Опасались, скорее всего, напрасно.

Но этот страх, охвативший обитателей Кремля, привел к власти сплоченную когорту людей, которым в начале своего президентства Ельцин, скорее, противостоял. Смена президентов стала и сменой вех. В стране довольно быстро сложился куда более жесткий режим. Что важно — поддержанный немалой частью населения. Для этого были весомые причины социально-психологического свойства.

Понятие ментальности, конечно, достаточно неопределенное. Оно обозначает некую зыбкую, но реальность. Это базовый слой культурного сознания. Ментальность, по мнению профессора, доктора философских наук Игоря Григорьевича Яковенко, складывается в возрасте от двух до восемнадцати лет в процессе социализации и включения в культуру. Что определяет ментальность? Поведение человека.

«Яркий поворот к авторитаризму, — считает глава “Левада-центра” Лев Гудков, — был бы невозможен без социальной зависти — реакции на кризис и социальные напряжения конца 1980-х — первой половины 1990-х годов».

Нельзя забывать, какую роль в поведении людей играла «советская уравниловка, враждебность к индивидуальному своеобразию, таланту, инициативе, способности к инновациям…» Советская система оставила в наследство «человека мстительно-агрессивного, обиженного, завистливого и вместе с тем — лукавого и пластичного».

Зависть (к олигархам, приезжим, «другим») и жалость к себе («богатеют другие, а меня обходят»), неуверенность и непрочность бытия пугали. Казалось, что возвращение к жесткой власти («восстановление порядка», «сильный лидер») вернет утерянную простоту и ясность мира. Защитит от чужаков («им достается все»). Успокоит. Утешит.

Не только в России, но и в других бывших советских республиках все еще не могут примириться с распадом единого государства. Мы — не единственные, кто это пережил. Великие империи редко умирают благополучно.

Скажем, после Первой мировой войны развалилась Австро-Венгерская империя. В 1918 году славянские народы и венгры вышли из ее состава. Тогда в Европе высокомерно говорили: Австрия — это то, что осталось от великой державы. Страна казалась маленькой и незавидной, случайным и временным образованием на политической карте.

Мешали воспоминания о славном прошлом. Австро-Венгерская монархия занимала в Европе второе место по площади после России, а по численности населения — третье место после России и Германии. С 1529 года Австрия была ядром великой державы, и австрийцы привыкли жить в крупном политическом сообществе. Они испытали близкое и понятное нам теперь чувство. Только что они были подданными великой империи, которую боялись и не любили, и вдруг превратились в граждан государства, от которого мало что зависит. Что делать в такой ситуации? Попытаться воссоздать империю или же начать новую, нормальную жизнь?