Молчание Пирса усугубилось, когда мы увидели главное здание Охраны Внутриземелья, но даже я была под впечатлением от ОВ-тауэр. Внутри на верхние этажи вела огромная лестница, создававшая впечатление фойе пятизвездочного отеля, а не офиса хранителей порядка. С того места, где мы сидели, открывался отличный вид на нижние этажи. Очевидно, архитекторы использовали идею кафедрального собора, чтобы посетители прочувствовали свою никчемность.

Мягкий свет с первого этажа бросал на стены фигурные тени. Акустика помещения превращала громкую речь в приглушенный гул. В воздухе витал слабый вампирский аромат, и я сморщила нос, задаваясь вопросом, что меня больше беспокоит: Пирс или то, что мы сидим на третьем этаже. Небольшой переполох привлек наше внимание к улице перед входом в здание, где два мужчины — похоже, колдуны — вели третьего. Тот продолжал от них отбиваться, несмотря на то, что его руки были связаны за спиной зачарованной серебряной проволокой. Это выглядело по-варварски, но серебро не дает колдунам подключаться к лей-линии. Конечно, были и другие способы отключения магических способностей, например, фильтр в здании, но тогда и половина сотрудников ОВ окажутся беспомощными. Пирс понаблюдал, как колдуна запихнули в лифт, и повернулся ко мне. Его выразительные глаза были прищурены, когда он спросил:

— Как давно людям известно о нас, и как мы выжили, предоставив им это знание?

Я слегка наклонила голову, вспомнив шок Пирса, когда колдун и ведьма начали флиртовать в торговом центре, насылая друг на друга легкие чары.

— Мы вылезли из чулана около сорока лет назад.

Его рот приоткрылся.

— Из чулана…

Я усмехнулась.

— Простите. Мы перестали прятаться… ну… мы раскрыли свое существование после того, как вирус, скрывавшийся в помидорах, что-то вроде чумы, начал убивать людей. Он уменьшил их численность примерно на четверть. Они бы все равно узнали, потому что мы не умирали.

Пирс наблюдал за моими ногами и криво улыбался.

— Я всегда полагал, что помидоры — овощи дьявола, — сказал он. Потом он перевел взгляд на помещение, неопределенно указав рукой. — Это все возникло за последние четыре десятилетия?

Я пожала плечами, носком сапога закапываясь в ковер.

— Я не говорила, что это было легко.

Положив ногу на ногу, он потирал бороду, как будто не замечая ее отсутствия у большинства мужчин. Хотя почти всю дорогу он молчал, он явно воспринимал информацию. Даже его слова стали звучать… менее странно.

— Ваш брат, — сказал он, подбородком указывая в сторону Робби, — сказал, что вы хотите посвятить жизнь всему этому?

Я немного застенчиво улыбнулась.

— ОВ. Да, — мои брови нахмурились от внезапного беспокойства. — А что? Вы думаете, я не должна?

— Нет, — быстро ответил он, — желание дочери следовать по стопам родителей является справедливым.

Испугавшись, откуда он знает, что папа работал в ОВ, я затаила дыхание, пока не вспомнила о разговоре в автобусе.

— О, вы слышали это.

Он опустил голову.

— Да, госпожа ведьма. И кто я такой, чтобы говорить вам об опасности профессии защищать беспомощных? Я живу этим.

Я почувствовала возбуждение, он действительно понимал меня. Пирс, однако, криво улыбнулся.

— Жил для этого, — поправился он кисло.

Привыкшая к спорам о выбранной мною профессии, я задрала подбородок.

— Я становлюсь сильнее с каждым годом, — сказала я, будто он возражал. — Я хочу сказать, заметно сильнее.

— Вы страдали от болезни? — спросил Пирс, казалось бы, искренне заинтересованный.

Я кивнула, и, чувствуя, что некоторая честность не помешает, продолжила.

— Я все еще больна. Но мне гораздо лучше. Все так говорят. Я стала более вынослива. Я не посещала больницу уже четыре года. Я умирала, так что сейчас я не должна жаловаться, но я хочу сделать это, черт побери! Они не могут не допустить меня по состоянию здоровья. Я получила черный пояс, и все.

Я замолчала, понимая, что не только разоткровенничалась с первым человеком, кто понимал меня, но еще и сквернословила.

— Простите, — сказала я, ковыряя носком пол. — Наверно, это кажется вам базарной болтовней.

Пирс издал тихий звук, не обвиняя и не отрицая. Он смотрел на меня в легком замешательстве.

— Вы — как пламя, — сказал он наконец, и я с облегчением улыбнулась.

Я знала, он исчезнет с первыми лучами солнца, но не хотела отталкивать его. Он нравился мне, даже будучи призраком. О Боже, я ведь не увлеклась им?

— Я знаменитость в медицинских книгах, знаете ли, — проговорила я, стараясь отвлечь его от вырвавшихся у меня слов. — Единственная выжившая после синдрома Розвуда.

Он вздрогнул, отвлекаясь от наблюдения за тем, как Робби с кем-то спорит.

— Вы… Розвуд? Вы выжили? Я потерял двух сестер и брата, не доживших и до трех месяцев. Вы уверены, что болели именно этим?

Я улыбнулась, потому что в глазах у него не было страдания. Воспоминания, по-видимому, уже не были болезненными.

— Да, это было именно это. Современная медицина, я полагаю, или все те травы, которыми меня пичкали в «Лагере последнего желания» для умирающих детей. Я была там в течение трех лет, пока меня не выпинали, когда стало понятно, что я не умираю.