Бородачи ухмыльнулись в бороды, пифия, запрокинув толстую голову, по-актерски загромыхала. И этот хохот долго еще гнал его прочь из-под опрокинутого ковчега — в смятение, в январскую слякоть, во всемирный потоп…

Несмотря на алкогольно-возбужденное состояние, домой он добрался без приключений. А на следующий день поразмыслил: если приглядеться к ситуации трезво, с чего возбуждаться-то? — всё обычным порядком. На столе — виноград-шоколад, водка-шампанское, вокруг стола — полный комплект на все вкусы. Во главе, к тому же, с восседающей на своем треножнике пифией — правда, вовсе не дельфийской, а лесбийской. В итоге, на кой черт он девушке сдался? — мавр сделал свое дело, мавр может отправляться спать — в одиночку. Ну, проектировал он какие-то воздушные замки в связи с этой самой Ирочкой — так ведь, как нынче выражаются, «ваши проблемы»…

Кстати, пифию он через некоторое время встретил в Доме актера. Она демонстративно подсела за его столик с прозрачным намерением завязать разговор. Но, заметив, что он упорно не желает встречаться с нею взглядом, остекленила водянистые очи и громко вымолвила в пространство: «Чего они всё к нам ходют?! Что у них, своего Дома писателя нету?…»

Принимая во внимание обычную двусмысленность предсказаний жрицы Аполлона, эту фразу можно интерпретировать как мрачное пророчество, вскоре сбывшееся — в особняке на Шпалерной, именуемом Домом писателя, случился пожар, и он почти дотла выгорел.