Но уйти я не успел. Дверь открылась, хотя я даже не нажал на кнопку звонка. Собственно, я этой кнопки вовсе и не видел. Может, её и не было совсем.

На пороге стояла женщина лет сорока. Типичная такая старая дева. Очки в уродливой оправе, покатый, как у грызуна, подбородок, жидкие волосы мышиного цвета.

«Добрый день! — сказал я. — Меня зовут Джон, я к вам по звонку о привидениях».

«Заходите», — сказала она.

Внутри дом был точно таким, каким я его себе представлял. Ветхим, пыльным, наполненным загадочными скрипами и неприятными запахами. Как тут можно было жить, я не понимал. Дом производил угнетающее впечатление.

«Его всё порываются снести, — повела она рукой, что должно было обозначать указание на дом, — но я не позволяю. Тут жила моя бабушка. И моя мама».

Прямо какие-то ведьмы, подумал тогда я. По наследству передавали дом, тайное знание и жуткие очки в громоздкой оправе.

«Расскажите, пожалуйста, в чём ваша проблема», — попросил я.

Оборудование я пока что оставил в машине, взял с собой только карманный счётчик Гейгера и компас. Первый — для красоты. Он эффектно пикает и показывает загадочные циферки, которые любит клиент. Второй подсказывает, нет ли где поблизости источника магнитного излучения. Это частенько является причиной сдвигов по фазе. Я, конечно, не доктор, но заметил одну штуку: если компас сбоит, значит, у клиента точно не все дома. Был один, помню, который жил около свалки радиоактивных отходов и регулярно видел призрак собственного папаши. Компас там прыгал как сумасшедший. Впрочем, это к делу не относится.

Мы миновали коридор, и хозяйка отперла одну из комнат.

«Вы живёте одна?» — спросил я.

«Да».

Держать комнату запертой при том, что живёшь одна, — это уже не слишком нормально.

В комнате было ещё более пыльно, чем в остальной части дома.

«Здесь», — сказала она и щёлкнула выключателем.

Мисс Карпентер (если это была она) смотрела на меня выжидающе. Она имела манеру говорить, экономя слова, будто каждое новое слово отбирает у неё частичку души.

Стоит описать вам комнату, ведь именно здесь разыгрались основные акты этой драмы.

Помещение было прямоугольным, где-то пятнадцать на десять футов, дверь располагалась в той стене, что поуже. Напротив двери было окно, закрытое снаружи ставнями. Справа у стены стоял узкий диван, под окном — рабочий стол, слева — три шкафа один за другим. Вся мебель — начала века, слишком громоздкая для такой маленькой комнатушки. В комнате было очень, очень тесно.

«И что же здесь? По телефону вы ничего не рассказали…» — протянул я.

Она покачала головой и, миновав меня, вошла в комнату.

«Здесь живёт моя бабушка», — сказала она.

Я недоумевал. В принципе, я понял её идею. Бабушка умерла, когда-то она жила в этой комнате, потом здесь стал появляться её призрак. Стандартная сказка. Вероятнее всего, клиентка слышит шаги по ночам (конечно, тут дом сам по себе способен издавать любые звуки). И ещё находит по утрам вещи не на своих местах (сама и перекладывает, лунатичка). Но что-то в её словах было… даже не знаю, как сказать… «другим». То есть интонации отличались от стандартных, которые используются в подобной ситуации.

«И давно она тут живёт?» — спросил я.

«Скорее всего, с тех пор, как умерла».

Мы стояли у входа. Повисло неудобное молчание.

«Мисс Карпентер, — обратился я к ней, — если вы хотите, чтобы я вам помог, вам придётся подробно рассказать мне, в чём проблема, и что вы хотите с ней сделать. Может, вы хотите от неё избавиться. Может, организовать туристические рейды по местам, населённым призраками. Я не умею читать мысли и не знаю, чего вы хотите конкретно от меня».

Она подняла на меня глаза.

«Посмотрите внимательно», — она ткнула пальцем в направлении окна.

Я посмотрел и решительно ничего не увидел. Подошёл поближе. Снова ничего. Стол, стул. На столе — открытая тетрадь, покрытая тонким слоем пыли, стакан с карандашами, стопка пожелтевших газет. Ничего особенного.

«Я ничего не вижу». — «Сядьте на стул».

Я сел.

«Я всё равно, честно говоря, пока что ничего не ощущаю». — «Возьмите карандаш и пишите». — «Где?» — «Где угодно. В тетради, например».

В этой тетради давно ничего не писали, хотя пыль была явно не многолетняя, а примерно двухнедельная.

Я начал писать. Писал то, что в голову взбредало. Сонет Шекспира номер восемьдесят: «O, how I faint when I of you do write, knowing a better spirit doth use your name, аnd in the praise thereof spends all his might…»

Но я сразу понял, что пишу что-то другое. То есть началось всё с «praise», но слово «spends» уже толком не получилось. Вместо него я вывел начало другого сонета: «Not marble, nor the gilded monuments of princes, shall outlive this powerful rhyme…»Не то чтобы меня кто-то к этому принуждал, но мне вдруг захотелось написать что-то другое. Я убрал руку.