Теплоход — большой, белый — наполнен музыкой.

По сходням на берег стали выходить иностранные путешественники.

— Смотри, смотри, — с острым любопытством приглядываясь к ним, прошептала Лешка, — американцы!

Впереди шел, вяло переставляя ноги, юноша со впалой грудью, нежной кожей красивого породистого лица, с тонкими, беспомощными руками. Белый шарф висел на его тонкой шее, белоснежная рубашка облегала сутулые плечи, узкие брючки обтягивали длинные худые ноги.

— Вырождающаяся аристократия! — презрительно сказала Лешка Вере. Они стояли в тени густой акации. — К нам бы на комбинат бетон класть — сразу б здоровым стал!

С теплохода сошел седой чопорный джентльмен в очках без оправы, в зеленоватом пиджаке, в туфлях на толстенной подошве.

— Миллионер, — мгновенно определила Лешка, — кандидат в президенты. Лидер консервативного большинства в сенате.

Она подошла к знакомому моряку, Сергею Долганову, — он учился в их школе года два назад. Показывая глазами на седого иностранца, спросила тихо:

— Везете?

— Везем, — весело подтвердил Сергей, ухарски надвинув на лоб короткий козырек фуражки. — Знаменитый архитектор.

Лешка недоуменно цокнула языком: вот бы не поверила! Посмотрела теперь на иностранца иначе. «Тоже архитектор», — подумала она почтительно, как о знатном коллеге.

— А вон в черном, видишь, — сказал Долганов, поведя глазами в сторону пожилой худой женщины в шелковом платье, — так то — миллионерша. В люксе едет. Специальная переводчица к ней приставлена. С остальными американцами в ресторане есть не хочет, зараза!

— Классовое расслоение! — пояснила Лешка, но втайне удивилась, что сама не признала миллионершу. Ясно ж видно хищное выражение лица.

По трапу сошли на берег тощая, с остро проступающими ключицами американка в купальном костюме и толстый, волосатый, в одних трусах ее спутник. Шли, ни на кого не глядя, будто не было вокруг людей, прорезали толпу своими некрасивыми телами.

Старуха с кошелкой в руках, брезгливо посторонившись, сказала сердито внуку:

— Говорит «гуд бай», а выходит — бугай.

— Свинство! — возмутилась и Лешка. — Распоясались!..

К ней подошел паренек в клетчатой ковбойке навыпуск, располагающе улыбнувшись, сказал по-английски:

— Май ригад энд бест уишиз! [2]

Лешка еще в школьные годы пыталась читать в подлиннике «Приключения Тома Сойера». Сейчас, тщательно подбирая слова, ответила:

— Приветствую и я вас.

Юноша был приятно поражен: оказывается, эта изящная мисс знает английский.

— Я студент Чикагского университета, Чарли, — представился он, немного склонив голову с аккуратным пробором, — а вы, если это не секрет?

Он пытливо посмотрел на нее веселыми глазами.

Девушка вздернула светловолосую голову, улыбка скользнула по ее губам.

— Рабочий класс! — не без гордости сообщила она. — Строитель. — И после секундной заминки: — Лешка.

Студент поразился еще более:

— О-о-о! Вери-вери гуд! Бетон!

— Ага! — подтвердила Лешка. Сама же краешком глаза отметила, что Анатолий все же пришел и Верка стоит с ним возле почтового отделения, млеет, вот-вот растает.

— Скажите, — обратилась Лешка к Чарли, — по-честному, что вам у нас не понравилось?

Студент замялся.

— Нет, правда?.. Мы не обидимся, если правда…

— Некоторые у вас одеваются безвкусно… — с запинкой произнес Чарли. — Нет, не вы, — вконец смутился он, — а вообще… иногда…

Лешка вспыхнула.

— Да разве ж это вкус? — Она сердито посмотрела вслед одной из путешественниц в платье, почти совсем открывающем ее цыплячью грудь. Крашеные волосы прямыми струями спадали на плечи. Как у Зинки Чичкиной, только рыжие.

— Пожалуй! — усмехнулся Чарли, сам не любивший таких «кукомен», как называл он их. Ему определенно нравилась «мисс Льешка».

А она окинула каким-то особенным, глубоким взглядом пристани, синее море, совсем недавно сделанное человеческими руками.

Легонько били о причал волны, из шлюза вышел электроход «Максим Горький». Стайка барж, груженных утлем, потянулась в открытое море. На пирсе расчерчивали сиреневое небо портальные краны; грейфер «Кировца», прожорливо разинув пасть, захватывал добычу, нес ее к трюму. Тащили из воды связки бревен козловые краны, покорно тяжелела хлебом огромная баржа у элеватора.