У зоны свои законы

Аннотация

Ему нравилось убивать, все равно кого: мужчин, женщин, детей… Все убийства он выполнял с любовью, как некое таинство, дарованное только ему. Убив человека, он всегда испытывал необъяснимый прилив энергии и не убивать уже просто не мог. Никто и никогда еще не уходил от него живым. Никто… за исключением юной девушки. Смириться с этим киллер не мог…

В душном вагоне поднялось оживление, едва электричка, сбавив скорость, подкатила к платформе, за которой ровной стеной возвышались огромные сосны, чуть не достававшие своими мохнатыми вершинами нависших над землей облаков. Здесь, в семидесяти километрах от Москвы, простирался огромный дачный район, куда по выходным съезжалась половина столичного населения. С коробками и корзинами, с собаками на поводках и кошками в сумках люди полтора часа тряслись в электричке, чтобы достичь заветного клочка земли и день-два гнуть спину над грядками. Но уж так, видно, хотелось единения с природой. Почему-то казалось, что там, вдали от утомительного города, все какое-то особенное, и начиная с ранней весны и до осени дачники жили в столице ожиданием пятницы. И вот теперь на платформу высыпала толпа этих фанатиков дачного отдыха. Им предстояло разойтись по разным тропинкам, убегавшим прямо от платформы в лес к садовым участкам. Из третьего вагона вышел мужчина лет сорока с приятным, открытым лицом, какие обычно нравятся женщинам. Он был в синих джинсах, кроссовках и клетчатой рубашке с короткими рукавами. Следом на платформу вывалились пятеро нетрезвых пареньков лет семнадцати и три девчушки. У каждого из парней за спиной висело по здоровенному рюкзаку. Одна из девушек держала в руках гитару, неумело перебирая струны. Эта компания резко отличалась от толпы дачников. Их заметно сторонились. Такие туристы-однодневки приедут на день да ночь, поставят палатку на берегу речки, обопьются вина, напакостят, а утром поскорей уедут к городскому уюту и недели две будут вспоминать, как они отдохнули у ночного костра, напившись до чертиков. Дачники таких не уважали. Среди девчушек ярко выделялась одна – грудастая блондинка в коротких шортах, открывавших красивые ноги. Еще когда ехали в электричке, мужчина в клетчатой рубашке сидел и не сводил с нее глаз. Уж слишком хороша была девчонка. Несколько раз она тоже глянула на него, но взгляд этот ничего ему не сулил. Ее обнимал и с бесстыдством целовал длинный тощий паренек, которого она называла Виталиком. Девушка бросала на мужчину в клетчатой рубашке короткие игривые взгляды и тут же подставляла свои маленькие пухлые губки Виталику. А тот не упускал возможности присосаться к этим губкам. На платформе мужчина в клетчатой рубашке в последний раз посмотрел на блондинку и улыбнулся ей. Девушка улыбнулась ему в ответ. Ей было приятно внимание взрослого мужчины. Молодая женщина чувствовала в нем самостоятельность и надежность, чего не было у Виталика. Мужчина, легко закинув дорожную сумку за плечо, пошел по тропинке в лес. Тощий Виталик злобно посмотрел на свою подружку, на уходящего по тропинке мужчину и сплюнул себе под ноги. Он отхлебнул из бутылки портвешок и, схватив блондинку за плечо, так резко повернул ее к себе, что девушка чуть не упала. – Виталик! – Ну ты чо, в натуре? Блондинка нарочито изумленно заморгала глазками. – Тебе этот козел клетчатый понравился? Может, пойдешь с ним трахнешься, сучка! – Ну, Виталик, – девушка прижалась к его груди. – Я только с тобой. Ты же знаешь. – Все вы бабы сучки! Нет, ты чо ему глазки строишь? В электричке глазела и тут! – Виталик, солнышко мое, ну что ты так разошелся? – Да ни хрена. – Я только тебя люблю, Виталик, – и в подтверждение своих слов блондинка поцеловала тощего в губы, но Виталик гневно оттолкнул от себя блондинку. Девушка смотрела на него испуганно. – Ты мне по ушам не езди! Любит она меня! Видел я, как ты на него пялилась, а он на тебя. А хошь, я ему сейчас этой бутылкой башку раскрою, – размахнувшись, он вылил остатки портвейна себе на белую футболку. Девушка обняла Виталика, несколько раз чмокнула его в щеки и слюнявые губы, пытаясь успокоить разбушевавшегося любовника. На помощь ей пришел Гендос, считавшийся в их компании главным. – Кончай базар, длинный! – довольно резко сказал Гендос тощему. Он был почти на голову ниже Виталика, но выглядел намного крепче. И Виталик испуганно стих. – Чего ты разошелся? – не унимался теперь уже Гендос. – Она посмотрела. Он посмотрел. Подумаешь, делов! – Да ладно, – виновато произнес тощий, закидывая рюкзак на худющее плечо. Казалось, еще немного и увесистый рюкзак переломит его костлявое плечо. А Гендос сердито наседал: – Устроил тут базар из-за ничего. Он же ее не трахал, – он посмотрел на блондинку, и та в подтверждение замотала головой. – Идти надо. Палатку ставить. А то ночевать придется в кустах. Ты, длинный, в кустах ночевал? – Не-а, – коротко ответил Виталик. – Ну вот, теперь заночуешь, – произнес Гендос и стал спускаться с платформы. Остальные поплелись за ним. Виталик с грудастой блондинкой шли последними. Никто из этой шумной компании не обратил внимания на двух мужчин лет тридцати. Оба в модных костюмах. На глазах солнцезащитные очки, как у агентов из американских боевиков. Эти двое ехали в душном вагоне от самого Курского вокзала и всю дорогу старательно наблюдали за мужчиной в клетчатой рубашке. Но он, увлеченный молоденькой блондинкой, не обратил на них внимания. Ему было слишком хорошо, чтобы вот так думать о плохом. Да и с чего оно, плохое, может взяться, когда у человека все хорошо? И он не спеша шел по тропинке, петлявшей среди деревьев, углубляясь в лес, платформа и голоса людей остались позади. А впереди целых два дня отдыха, и какого! Воздух-то какой! Дыши – не надышишься! Тут тебе ни суеты, ни нервотрепки. Только умиротворенность и спокойствие, так необходимые душе. Внезапно позади он услышал шаги, будто кто-то спешил догнать его. От недоброго предчувствия мужчина вздрогнул и обернулся. За ним шли двое незнакомых мужчин. Вроде люди как люди, но у него почему-то заныло в груди, когда он разглядел на руках одного из них черные перчатки. «Летом в перчатках…» – подумал он и зашагал быстрее, спеша выйти к дороге. Его должен был встретить тесть на машине, и возможно, за тем поворотом сейчас появится красная «восьмерка». Но ноги сделались непослушными. И вокруг, как нарочно, никого… Господи! Хоть бы грибник какой вышел! Чего им надо от меня?! «Надо бежать!» Эта мысль подгоняла его, но, как часто бывает в критических ситуациях, маленькая случайность сыграла свою роковую роль. Мужчина споткнулся о торчащий из земли корень сосны и упал. Вскочив, он подхватил сумку, но они были совсем рядом. Лица решительные и на удивление похожие. И глаза… Глаза людей, готовых на самое страшное. Мужчина в клетчатой рубашке почувствовал приближение смерти, и уже не думал о сопротивлении. Он обреченно ждал, когда те двое подойдут вплотную. – Вам чего, ребята? – спросил мужчина дрогнувшим голосом и попытался улыбнуться, когда они, наконец, подошли. Но улыбка не получилась… Незнакомцы молчали. Тот, кто был в перчатках, усмехнувшись, зашел сзади. – Может, вы, наконец, объясните?.. Вам нужны деньги, да?! – дрожащим голосом воскликнул мужчина в клетчатой рубашке. Стоявший перед ним незнакомец молча покачал головой. На его узких губах появилась усмешка. Он наслаждался страхом человека перед смертью. Эти короткие минуты безумно нравились ему. Убить просто так – слишком просто. Для него был важен сам процесс умерщвления… Вот как сейчас – почувствовав приближение смерти, жертва не сопротивляется, проявляя полную покорность. – Да что же вам надо?! Скажите! Пожалуйста, прошу вас… Стоящий сзади незнакомец неожиданно накинул ему на шею петлю из темно-синего в полоску галстука и резко затянул ее. Жертва захрипела. Недалеко послышались голоса парней и девчонок. Бренчала гитара, и чуть сипловатый, нетрезвый голос пытался петь под Высоцкого. Тощий Виталик шел первым. За ним, пыжась под тяжестью рюкзака, топал Гендос. Выйдя на поляну, Виталик раскрыл рот, а гитара, точно испугавшись, издала приглушенный звук. Под корявой сосной, уткнувшись коленями в мох, с запрокинутой головой сидел мужчина в клетчатой рубашке и остекленевшими глазами смотрел на ребят. Его шею стягивал темно-синий в крупную полоску галстук, привязанный к толстому сучку. На лице застыл предсмертный ужас. – Вот это да! – глянув, проговорил Гендос, сбросив тяжеленный рюкзак на землю. Пока его приятели вместе с девчонками обсуждали увиденное, Гендос незаметно вытащил из кармана джинсов несчастного бумажник с деньгами. – Что же нам делать теперь? – боязливо спросила одна из девчонок. – Линять надо отсюда побыстрее, вот что, – со знанием дела ответил Гендос, взваливая на плечо рюкзак. – Ой, сюда кто-то идет, – шепотом произнесла грудастая блондинка, испуганно прижимаясь к Виталику. От платформы по тропинке шла пожилая женщина с коляской, на которой поверх сумки лежали пучком деревянные рейки. Весь ее вид говорил, что она торопится успеть дойти засветло и не намерена терять время на разборку между парнями. Задушенный мужчина ею был принят за одного из этой группы. Она только перекрестилась, покосившись, и поспешила уйти. – Нам тоже надо линять отсюда побыстрее. А то менты понаедут. Расспросы, допросы начнутся, – сказал Гендос. Его поддержал Виталик: – А я и так на учете стою. – Он нечаянно дотронулся до струн, и гитара издала звук, похожий на плач. Виталик испуганно прижал струны. С утра у Тютина было плохое настроение. Бывает же такое. Сам не мог понять отчего. То ли погода влияла на самочувствие, то ли что-то другое, так вот сразу и не поймешь. Но на душе – скверно. И в сон клонит, будто всю ночь не спал. Тютин сел на скамейку, пытаясь вспомнить, что снилось ночью. Но даже закурить не успел, как на крыльцо выскочила внучка Наташа и с любопытством взглянула на деда. «Ну, сейчас начнет приставать со своим дурацким велосипедом. Носится как угорелая по дачному поселку, а колеса клеить мне. Лучше бы книжки читала или телевизор смотрела», – подумал Тютин, вспоминая, что еще вчера обещал заклеить колесо на ее спортивном велосипеде, которое Наташа умудрилась проколоть. Но внучка с велосипедом приставать не стала, неожиданно заинтересовавшись цветочной клумбой с яркими гладиолусами. – Дед, надо бы цветы полить, – дала она команду Тютину. Самой в этот раз ей возиться не хотелось. По случаю приезда отца Наташа с утра вырядилась в белоснежное платье, а начни поливать, обязательно обольешься и испачкаешься о шланг. Тютин, встав со скамейки, нехотя вытянул резиновый шланг. Но опять сказалась проклятая рассеянность. Он забыл вставить в конец шланга штуцер, и теперь тугая струя воды била в клумбу, размывая землю до корней. Виновник этого безобразия, отвернувшись, стоял с задумчивым лицом. Поливать цветы он не любил. И неизвестно, чем бы все это закончилось, если б не Наташка. Ужаснувшись, она всплеснула руками, не веря своим глазам. – Дед, что ты наделал?! Это же мамины любимые цветы. Ну, все! Пропала клумба! – Наташа сокрушенно махнула рукой, но не упустила возможности поиграть Тютину на нервах. – Влетит тебе теперь от мамы. Точняк влетит. – Влетит, – согласился Тютин, почувствовав желание забросить шланг в бочку с водой. «Сдались мне эти ваши цветы! Сами насажают, а ты поливай, пропалывай. Больно надо!» – Ладно. Земля мокрая, сейчас присыплю корни, и ничего страшного, – буркнул Тютин. На душе было скверно. – И потом, ты что, забыл, какой сегодня день? – спросила внучка, нарочито нахмурившись. Стыдно было признаться, но Тютин и в самом деле забыл, какой сегодня день недели. Хотя для пенсионера, живущего на даче, совсем было не обязательно помнить это. На работу идти не надо. И торопиться некуда. Живи себе потихоньку, наслаждайся! – Забыл, Наташка, – чистосердечно признался он. Внучка фыркнула. Наташа была человеком добрым, но с твердым убеждением: пока мама в Москве – хозяйка здесь она. Жалко только, дед не хочет мириться с этим. Но в конце концов ему придется с этим смириться! – Дед, сегодня пятница. Сегодня приезжает папа. И ты должен его встретить. Ну что с тобой, дед? Рано тебе еще страдать склерозом, – весело подмигнула внучка. – Черт его знает, – раздраженно ответил Тютин. – Сам не пойму. Не выспался, что ли? – Ладно, дед. Я могу и умолчать про клумбу. Не говорить маме. Даже засыплю корни цветов землей, – неожиданно подобрела Наташа. – Неужели это все бескорыстно? – насторожился Тютин. Девчонка хитро улыбнулась. – Почти, дед. В среду отпустишь меня на дискотеку в город. Что я, хуже других девчонок? Между прочим, все ходят на танцы, но никому таких скандалов не устраивают, какой мне закатил ты, – проговорила она, припомнив, как совсем недавно вернулась из городского Дома культуры, где была молодежная дискотека, слишком поздно, и дед устроил ей грандиозный разнос. Более того, обещал нажаловаться родителям и отправить ее в Москву. Безусловно, она поступила нехорошо, но и деду следовало понять: сидеть целыми днями дома или слоняться по местным окрестностям – скука. А на танцах Наташа познакомилась с симпатичным парнем, и после дискотеки он пошел провожать ее до самого дачного участка, а это более часа ходьбы от Павловского Посада. И ничего ведь страшного не произошло. Ну, поцеловались несколько раз. А его желание залезть в трусики быстро прошло, когда Наташа показала ему пару приемов дзюдо… А Тютин в тот раз поклялся больше не отпускать Наташу ни на какие танцы. – Это шантаж, Наташка, – попытался защититься строгий дед, но любимая внучка проявила изрядную настойчивость. – Что делать, дед? Жизнь такая… – Ладно, – вздохнув, проговорил Тютин. Новенькая красная «восьмерка» стояла возле ворот. Тютин, взглянув на часы, поспешил к машине. – Ладно, Наташа, – повторил он, захлопывая дверцу машины, и добавил: – Я поехал встречать Анатолия, а ты тут приберись… – кивнул он на клумбу. Наташа, понимая, что дед сдался и дискотека ей обеспечена, как прилежный солдат, приложила руку к голове и отрапортовала: – Есть, товарищ командир. Все будет исполнено. Тютин погрозил ей из машины. Наташа схватила шланг и окатила машину водой, весело смеясь. Тютин опаздывал. «Но, с другой стороны, – успокаивал он себя, – сейчас не зима. На улице тепло, даже дождя нету. Пройтись по лесу – одно удовольствие. Да Анатолий рад будет. Насиделся там, в Москве. Пусть подышит свежим воздухом». Лесная дорога была не предназначена для быстрой езды – крутые повороты, торчащие из земли корни, большие лужи, похожие на болотные ямы… Все это пригодилось бы автомобильным гонщикам, но Тютин к таковым не принадлежал. Въехав в сосновый бор, он издалека увидел группу молодых людей и направлявшуюся к поселку женщину с коляской. «Случилось, что ли, чего?» – подумал он и вдруг почувствовал на сердце еще большую тяжесть. Тютин сбавил скорость, когда одна из девчонок издалека замахала рукой, прося остановиться. – Что случилось? – спросил он, остановившись и не вылезая из машины. Подошел тощий парень и пролепетал подавленно, кивнув на черничник: – Слышь, батя, человек тут удавился. В ментовку позвонить надо. – Что? Человек удавился? – Тютин неожиданно побледнел. Виталик посмотрел на него удивленно и повторил сердито: – У кассирши на платформе есть телефон. Позвонить надо. А ты как раз едешь туда. Позвони, понял? – Хорошо. Я позвоню, – ответил Тютин и, решив взглянуть на беднягу, вылез из машины. – Они небось сами его убили, шпана! – издали выкрикнула женщина, не выпуская из руки коляску. – Чо ты мелешь, бабка! – заорал на нее Гендос. Бумажник лежал у него в кармане, и теперь надо было от него избавиться… Незаметно для остальных переложив из него деньги в карман брюк, он швырнул бумажник в черничник. Пройдя несколько шагов, Тютин увидел лежащего чуть в стороне от тропинки мужчину. «Клетчатая рубашка, джинсы!» – сердце лихорадочно застучало. Он вспомнил, что Анатолий всегда приезжал на дачу в такой одежде… Тютин не помнил далее, как очутился рядом. Узнав в мертвом Анатолия, растерялся, не желая верить в его смерть. Такую смерть! «Черт возьми! Толька!» – Толя! Анатолий! – выдохнул Тютин. Голос его дрогнул. На лице мертвого вместе с бледностью стала проступать синева, а возле рта ползали черные мухи. Тютин машинально сдавил холодное запястье зятя, прощупывая пульс. Один из парней, внимательно наблюдавший за действиями Тютина, спросил: – Ваш знакомый? – Зять… – Тютин все еще пытался прощупать пульс. Притихшие девчонки молча наблюдали за происходящим. Им еще ни разу в жизни не приходилось видеть трупы, и потому смерть этого человека казалась ужасной. – Он же уже мертвый, чего вы его трясете? – сказал Гендос. – Мертвый, – повторил Тютин обреченно, как человек, бессильный что-либо изменить. Но все его сознание сопротивлялось такому повороту судьбы близкого человека, и он, не в силах сдержать эмоции, зло выкрикнул: – Кто? Кто это сделал? Отвечайте! – В его голосе было столько угрозы, что парни попятились. Даже Гендос отступил на пару шагов. – Чо ты разошелся? Сам он. Мы здесь ни при чем. Зуб даю. Тютин впился в него взглядом. – Нет, – покачал головой. – Он не мог сам. Может, вы кого видели? – спросил он, внимательно оглядев каждого из парней. Не похожи они на убийц. Так… мелкая шелупонь, в худшем случае способная расквасить кому-нибудь рожу. Они не убийцы. Но тогда кто? Кто решился на такое и за что? Эти два вопроса мучили Тютина. Казалось, сейчас надо подумать о теле мертвого зятя, позвонить в милицию, вызвать экспертов, а он поддался размышлениям, достойным сотрудников уголовного розыска. – Мы никого не видели, – ответил молчавший до этого худенький белобрысый паренек и обернулся за подтверждением к приятелям. Те подтвердили. И даже девчонки, как по команде, закивали головами. – Не видели. – Да. Никого вроде не было. Выслушав их, Тютин подумал, что даже если бы они что-то и видели, вряд ли сказали бы. Кого трогает чужое горе? – Может, его уже тут поджидали, – предположил Гендос. Держа руку в кармане, он пытался на ощупь посчитать купюры, прикидывая в уме, сколько водки сможет купить. Тютин ничего не ответил на это. Ему почему-то сделалось вообще присутствие этих молодых людей неприятным. С трудом подавив рыдание, он протяжно вздохнул. Его зять Анатолий лежал на спине… Взгляд мертвых глаз устремился в безоблачную небесную высь. Горло его до кровоподтека стянула петля из галстука… Из перекошенного рта на левую сторону вывалился посиневший язык, мертвецки прикушенный… Тютин еще раз заглянул в глаза зятю и отвернулся – столько в них было ужаса. Смерть как будто надругалась над Анатолием, исказив его лицо до неузнаваемости. Тут же валялась сумка с продуктами. Тютин мельком оглядел ее, пошарил по карманам джинсов зятя, но бумажника, в котором Анатолий всегда носил с собой паспорт и деньги, не нашел. Неужели грабеж? Еще раз обернулся, посмотрел внимательно на пацанов – самый крепкий из них, мускулистый лобастый паренек слегка занервничал. Аккуратно положив все, как лежало, Тютин выпрямился и взглянул лобастому в глаза. Парень сразу отвел взгляд, делая вид, будто поправляет лямку у рюкзака. «Нечист на руку, пацанчик», – решил Тютин и спросил: – Вы сняли тело? – Хотя можно было и не спрашивать, ведь, кроме этих шалопаев, тут никого нет. – Лично я ничего не видела, – крикнула женщина с коляской издали. Она хотя и спешила, но из-за любопытства решила задержаться. Будет что рассказать соседям… На парней она смотрела недоверчиво и боязливо. – Я срезал галстук на сучке, – ответил Гендос и показал здоровенный нож с остро отточенным лезвием. – Мы думали, он отойдет. Ну там, сделать искусственное дыхание или еще чего… Тютин горестно покачал головой, достал из нагрудного кармана рубашки Анатолия носовой платок, развернул и накрыл им лицо зятя. – Что же я теперь скажу Наташке? – проговорил он растерянно. Жалко было внучку. Всю ее короткую жизнь Тютин как мог оберегал ее от всего плохого, недоброго. И вот какое горе свалилось… Приехавшие из Павловского Посада следователь с оперативной группой долго осматривали труп, опрашивали парней и девчонок. Женщина с коляской ушла. Молоденький лейтенант из группы пошел за ней, но так и не нашел. Зато фотограф-криминалист нашел в кустах бумажник с паспортом Анатолия, но без денег. У милиционеров сразу возник вопрос, который вскорости разрешился, когда стали осматривать карманы парней и их рюкзаки. Но осторожный следователь и так решил задержать крепыша Гендоса за ношение холодного оружия, каким был признан его здоровенный тесак, и он тут же признался, что похитил бумажник. – А что, Комаров Геннадий Васильевич, может, ты совершил это убийство? – строго, но с иронией спросил дотошный следователь. Гендос, позеленев, испуганно заморгал. – Да вы чо, засадить меня хотите? Невиновный я. Бумажник взял, не отказываюсь. А убивать не убивал, – он посмотрел на Тютина, словно эти слова предназначались только ему. – Чем хошь могу поклясться. Не убивал! – Последнюю фразу он выкрикнул, и она эхом отозвалась в чащобе леса. – Не убивал, и ладно, – спокойно произнес следователь. – А задержать нам тебя все равно придется за этот ножичек. Так что поехали, Гена. – Мы отдыхать сюда приехали… – попытался было вступиться за Гендоса тощий Виталик. Но стоило следователю пристально посмотреть на него, как он замолчал, не договорив. Коротко посовещавшись, милиционеры решили всех горе-туристов доставить в дежурную часть и там опросить как положено. – А потом, откуда я знаю, что вы меня не надули с именами и фамилиями? Может, вы вообще в розыске? Паспортов-то у вас при себе нету. Так что залезайте в машину, – проговорил следователь так, словно приглашал пацанов и девчонок посетить увеселительное заведение. – Там во всем разберемся, – добавил он. Перед отъездом следователь спросил Тютина на предмет установления личности убитого. – Наш сотрудник на днях заедет к вам, – пообещал он на прощание. Но что может изменить приход сотрудника? Придет он или нет – Анатолия все равно не вернуть, не воскресить. И разве сумеет тот сотрудник поведать, что же в действительности здесь произошло. Уж слишком неправдоподобно все было. Неправдоподобной была даже сама смерть. Стоило ехать сто километров в электричке, чтобы окончить жизнь в этом лесу… Тютин еще раз посмотрел на поляну, окруженную сосняком. Неплохое место. Здесь бы по осени грибы белые собирать, а вот как все получилось… Жизнь человеческая оказалась короткой. А смерть еще короче. Мгновение – и нет человека. Оставалось только вздохнуть. Помочь зятю Тютин уже ничем не мог. Когда он сел в машину, следователь вновь подошел, закурил и, не отрывая взгляда от милиционеров, суетившихся возле трупа, доверительным тоном спросил: – А сами-то вы что об этом думаете? Тютин посмотрел на него с непониманием. – Что я могу думать? – ответил он вопросом. – Я понимаю, вам неприятно об этом говорить, но у меня работа, которую я должен выполнить. К тому же как можно быстрей. Начальство не любит волокиты. – Так и не тяните, – заметил Тютин. Получалось так, словно следователь хочет вызвать к себе сочувствие, а может, и жалость. – Я хотел вас вот о чем спросить. Вы только что сказали, что ваш зять служил в Афгане, имеет боевые награды… – Да это я так сказал. Просто хотел лишний раз подчеркнуть, что он был достойным человеком, не каким-нибудь там… Он не пьяница. Прекрасный семьянин. Его уважали на работе… – Одну минуту, – остановил Тютина следователь. – Ваш зять не страдал психическими отклонениями? – Чего? – Тютин посмотрел на следователя с интересом. «Надо же каков! Вон куда клонит!» – Ну, знаете, кто побывал там, все какие-то… – следователь выразительно покрутил пальцем у виска. – Нет. Не страдал. – Угу, – задумчиво угукнул следователь и произнес: – Да нет. Это я так. Ведь в жизни всякое может быть. – Может. Но это не тот случай, – возразил Тютин, не желая продолжать беспочвенный разговор. Несмотря на, казалось бы, приятную, доброжелательную внешность, следователь был ему противен. – Знаете, я лично не верю, – произнес следователь, – что эти пацаны совершили убийство вашего зятя. Тютин посмотрел на напуганные лица девчонок, молча наблюдавших, как их парней сажают в «уазик». Их было решено везти в другой машине и потом в отделе еще раз опросить порознь. – Я тоже не верю, – согласился со следователем Тютин. Следователь, обрадовавшись такому заключению, улыбнулся. Хорошо, когда не имеется претензий с потерпевшей стороны. Легче все списать на самоубийство. И даже если возникнет заминка со стороны родственников с опознанием галстука – это ничего. Галстук выглядит новым, значит, перед тем как повеситься, человек мог купить его в одной из коммерческих палаток на Курском вокзале. Следователь, ухватившись за предположение о самоубийстве, не удержался, чтобы не попытаться внушить эту мысль тестю покойного. – Значит, самоубийство, – сказал он как бы в раздумье и в то же время довольно настойчиво. Но ответ старика огорчил его. – Думаю – нет. – Нет? – переспросил следователь, отматерив про себя Тютина за несговорчивость. – Вам надо поработать тут как следует, а уж потом принимать окончательное решение. Следователь не удержался, чтобы не съехидничать. – Вам никогда не хотелось побыть в милицейской шкуре? Поняв, что разговор приобретает нехороший оттенок, Тютин решил побыстрее прекратить его. – Мне шестьдесят лет. Из них почти тридцать я был, как вы изволили выразиться, в милицейской шкуре. Сначала сыщиком, потом начальником отдела. На лице следователя мгновенно появилась маска угодничества. Видя, что старик собирается уезжать, он поспешил проговорить: – Тело мы сейчас отвезем на экспертизу. Завтра уже можете забрать его. Думаю, эксперты уже успеют поработать с ним. – Хорошо, – ответил Тютин, не прощаясь. – Всего хорошего, – произнес следователь дежурным голосом и, когда Тютин отъехал, на всякий случай записал номер его машины в блокнот. Услышав голоса ребят, убийцы поспешили спрятаться за деревьями недалеко от поляны. Вскоре они увидели тощего паренька с гитарой в руках, а за ним коренастого крепыша с рюкзаком на спине. Один из убийц, высокий седой мужчина, пристально вглядывался в лица парней. Его напарник, молодой, толстый, с приплюснутым носом, был безразличен к парням. Его больше интересовали девчонки. Их он пожирал глазами. – Тьфу ты, черт! – сплюнул под ноги седой. – Туристы! Не сидится им в городе. Приехали девок потрахать, чтоб жопу комары искусали. Напарник не мог оторвать взгляд от аппетитной блондинки, девушки тощего Виталика. – Я бы вон с той титястой позабавился, – проглотив слюну, сказал он про девушку. – Вот на нары попадешь и будешь забавляться с «Дуней Кулаковой», если педиком не захочешь стать, – раздраженно бросил седой. – Да ну тебя, – обиделся на него молодой напарник. «Только что вместе человека убили, а он еще издевается», – со злостью подумал он. Красную «восьмерку» и самого Тютина они увидели одновременно. – Вот и сам старый мент, – сказал седой, впиваясь взглядом в бывшего полковника, точно прицеливаясь в него. Молодой напарник ничего на это не сказал, но на Тютина тоже смотрел недобро. – Стукнуть бы его разом с зятем, – предложил седой. Достав пистолет, прицелился Тютину прямо в лицо, подержал его немного на мушке, но стрелять не стал, с сожалением на лице убрал пистолет. – Пусть пока поживет, легавый, – произнес он с презрением. – Правильно, – похвалил его молодой напарник. – Не стоит брать на себя лишнего. – Сам знаю, – огрызнулся седой и добавил: – Нам лучше уйти. Скоро здесь появятся менты. Выкурив по сигарете, они тщательно втоптали в мох окурки и лесом напрямик двинулись к железной дороге. По гудкам проходивших электричек нетрудно было сориентироваться, где находится платформа. Но, подойдя к ней, убийцы не решились выйти из леса, боясь привлечь к себе внимание. Лишние глаза сейчас были ни к чему. Да и менты могут оказаться достаточно въедливыми и не поленятся прийти сюда. Поэтому лучше было подождать в густых кустах, выкурить по сигарете до прихода электрички. Когда электричка подошла, они бегом кинулись по ступенькам платформы и вскочили в тамбур переднего вагона перед самым закрытием дверей. Осмотревшись и убедившись, что несколько разморенных жарой пассажиров не обращают на них внимания, они вошли в вагон и с беззаботным видом плюхнулись на крайнее сиденье. До Москвы они почти не разговаривали, делая вид, будто дремлют. Подъезжая к своему дачному участку, Тютин увидел соседа, отставного генерала-ракетчика. Подняв капот своей новенькой «Волги», тот ковырялся в моторе. Будучи человеком дотошным, ракетчик то и дело лазил в мотор и почти доломал его. Новая машина стала работать, как старая. Не сказать, чтобы между Тютиным и генералом была дружба, хотя рядом они уже жили давно. Отношения скорей были по-соседски доверительными. Генерал был старше Тютина лет на пятнадцать, потому считал себя вправе поучать полковника некоторым премудростям дачной жизни. И Тютину приходилось ради приличия терпеливо выслушивать его брюзжание. Опять же по-соседски помогали друг другу, а по вечерам, отмахиваясь от назойливых комаров, допоздна просиживали за шахматами в генеральской беседке. В другой раз, может, и с удовольствием минуту-другую потолковал бы Тютин с генералом о последних новостях, но сейчас, когда в поселке все только и говорят о смерти Анатолия, останавливаться не хотелось. Из вежливости Тютин поздоровался. Увидев его, ракетчик поспешил закрыть капот и шагнул ему навстречу. Полковник, тяжело вздохнув, достал из кармана пачку сигарет. Уйди он сейчас – обидит старика-генерала до глубины души. Генерал тоже закурил из тютинской пачки и с сочувствием сказал: – Мне искренне жаль вашего зятя. Он был хороший человек. У таких людей не может быть врагов. Тютин молча кивнул головой, затягиваясь сигаретой, а генерал продолжил: – В прошлый раз, когда он приезжал, я проиграл ему обе партии. Сегодня хотел взять реванш. И на это у Тютина не нашлось слов. Оставалось только для поддержания разговора кивнуть головой, что полковник и сделал. Генералу хотелось выговориться… Жена ведь слушать не будет. Своим брюзжанием он и так за целый день ей надоел. Но Тютин для себя твердо решил: «Докуриваю сигарету и ухожу». – А знаете, Николай Иванович, – сказал вдруг генерал как-то по-особенному с болью в голосе, – я не верю, что ваш Анатолий мог совершить такое. – И я не верю, – сказал Тютин фразу, показавшуюся ему уже затертой. Ведь то же самое он сказал следователю. Теперь вот повторил генералу-ракетчику. А зачем? Для чего? Все теперь в прошлом. Да и вообще, возражать что-либо генералу – всегда было абсурдно. Старая привычка военного командира – если во что упрется, не свернешь его, не переубедишь, сколько ни старайся. Генерал, приблизившись к Тютину и дохнув на него водочным перегаром, запальчиво продолжил: – Зная Анатолия – каким он был по характеру, по натуре… Не сам он, – проговорил ракетчик едва ли не шепотом. Полковник молчал, докуривая сигарету. Так не хотелось, чтобы сейчас кто-то лез со своими советами, понуканиями. – Вам надо тормошить ментов! – неожиданно рассердившись, воскликнул генерал. Но, вспомнив, что Тютин сам бывший мент, поправил себя: – Извините за грубость. Ваших бывших коллег. – Пустое, – Тютин только рукой махнул. – Я уже разговаривал со следователем, когда они приезжали по вызову. Галстук! – Галстук? – ничего не понимая, повторил генерал. – При чем тут галстук?! – А при том. Они не хотят возбуждать дело. Повесился на галстуке. Считают – сам. И не принимают никаких других версий. Так-то. На теле при внешнем осмотре не обнаружено следов физического воздействия. Иными словами – ни синяков, ни ссадин, ни ран. И получается простор для отказа в возбуждении уголовного дела. А, если честно, искать никто не хочет и, по всей видимости, не будет. Зачем им лишняя головная боль с Анатолием?! – с обидой произнес бывший полковник. Генерал сердито втоптал недокуренный окурок в песок и выговорил: – Одно слово – менты, они и есть менты! Тютин уже собрался уйти, но генерал остановил его. – Дня четыре назад, Николай Иванович, я проснулся часов в пять утра. Слышу, пес мой заливается. Выглянул в окно, а по улице идет мужчина, высокий, сухощавый. Лицо в общем-то приятное, мужественное. Волосы седые, аккуратно зачесанные. – Ну и что? – нетерпеливо спросил Тютин, пытаясь уйти, но ракетчик не отпускал. – Мало ли тут дачников шастает? Ракетчик почесал грязной рукой затылок и проговорил задумчиво: – Оно, конечно. Только этот показался мне странным. Не похож он был на дачника. Да и не видел я его никогда у нас в поселке. – Может, в гости к кому приехал, – возразил Тютин, желая поскорее закончить эту беседу, показавшуюся ему утомительной. «Сколько можно гонять из пустого в порожнее. Человека он видел. Да их тут, чужаков, толпами по девкам ходят!» – покосился Тютин на ракетчика. Но тот, нисколько не смущаясь, продолжал: – Может, и приехал. Только, проходя мимо вашего дома, он замедлил шаг, достал из кармана какую-то бумажку, заглянул в нее, а потом посмотрел на номер дома. На ворота, на окна смотрел. – Ну, а потом? – спросил Тютин скорее машинально. Сейчас, когда голова была забита предстоящими похоронами Анатолия, все сказанное ракетчиком не возымело действия. – Потом он ушел, но не мимо сторожа, а вон туда, – показал генерал на тропинку, где в заборе была дыра, через которую дачники обычно ходили купаться на озеро, чтобы сократить путь. Сославшись на занятость, Тютин все-таки ушел, так и не дав договорить генералу. Ракетчик сердито нахмурился и нехотя поплелся в дом. Войдя в кухню, Тютин увидел внучку Наташу и срочно приехавшую из Москвы дочь Ларису. – Вот взяла такси и сразу приехала, – сказала Лариса, смахивая слезы. На этот раз она даже забыла поцеловать Тютина, как делала всегда, когда приезжала. Заплаканное лицо выражало такое горе, что у Тютина сжалось в комок сердце. Он сам обнял Ларису, поцеловал. – Папа, ну как же так? – Дочь разрыдалась на его плече. Наташа сидела тихая, подавленная, но старалась не плакать. – Ничего, Лариса. Ничего, – попытался успокоить Тютин дочь. – Как это случилось? – проплакавшись, спросила Лариса. И Тютин стал рассказывать, а у самого точно тяжелый камень на сердце, и давит этот камень, гнет полковника к земле. Лариса и Наташа слушали Тютина не перебивая, и, только когда он замолчал, дочь сказала: – Ума не приложу… Как? Почему?.. Понимаешь, – обратилась она к Тютину, как будто он мог что-то изменить в этой ситуации, – не было у Толи повода для такого поступка и не могло быть. И этот галстук… темно-синий в полоску. Он же вообще не мог выносить этот цвет, тем более в полоску. Даже рубашки никогда не покупал в полоску, не говоря уже о галстуках. Ведь ты же знаешь, папа. – Знаю, Лариса. Знаю, – не согласиться с дочерью полковник не мог. Это было правдой. Его зять не любил носить полосатых галстуков. Но сейчас у Тютина все перемешалось в голове. Ларису мучили вопросы, на которые Тютин не знал ответов. Наташа сидела молча, с грустным, почти отрешенным лицом. Она машинально мешала ложечкой в чашке остывший чай, хотя пить совсем не хотелось. Она все еще не могла поверить в происшедшее. Все казалось, вот сейчас откроется дверь и войдет отец, как всегда, улыбающийся, жизнерадостный. И только портрет его на буфете с перетянутым черной ленточкой уголком напоминал – этого уже не произойдет… Припухшее от слез лицо Ларисы уже не выражало ни горя, ни отчаяния перед неизбежным. Казалось, душа покинула ее. Человеческая оболочка еще тут, рядом с близкими людьми, а душа уже далеко, блуждает среди себе подобных. «Как в плохом романе все получилось», – в который раз подумал Тютин, смотря в наполненные горем глаза дочери. Будто тронулась она, сидит, раздавленная горем, постарела сразу. А какая красавица была. Даром что за тридцать, а ни одной морщинки и в глазах всегда радость. «Что и говорить, счастливая была семья», – вздыхая, думал полковник. Теперь у Ларисы лицо сделалось серым и блеск в глазах пропал. И уж никакого интереса к жизни, словно не живет, а доживает. Скажи – умри, и умрет, не пожалеет. – А знаешь, папа, мы с Толей почти никогда не ссорились. – Я знаю, дочка, – тихо произнес Тютин, заметив на лице дочери едва заметную грустную улыбку. Сейчас она, наверное, вспоминала что-то хорошее, и не хотелось ей мешать. – У нас были прекрасные супружеские отношения до самого последнего дня. Он меня безумно любил… – Ладно, Лариса. Ладно. Я попытаюсь разобраться во всем. Дай только время, – сказал дочери Тютин, когда уже ближе к вечеру Лариса стала собираться в Москву. Тютин довез ее до платформы. Когда сажал в электричку, опять почему-то почувствовал неясную, как бы отдаленную тревогу, еще подумал: «Что-то нервы шалят. Да что же это со мной?» Посмотрел на дочь. В глазах у нее была все та же обреченная печаль. Ее состояние вызывало беспокойство. «Может, с ней поехать?» – Знаешь, представить не могла, что такое случится с Толей. Даже верить не хочется. – Беда всегда приходит, когда не ждешь, – сказал Тютин невесело, заглядывая в глаза дочери. Кроме страдания, в них теперь ничего не было. Никакого интереса к жизни. И Тютин не удержался, чтобы не спросить: – Может, мне с тобой поехать? – Не надо. Сейчас с ритуальными услугами полный сервис. Только плати денежки. Послезавтра можно забрать Анатолия из морга… – Да… Машину я закажу здесь и сам привезу его. А ты встречай нас дома. А пока договорись, чтобы местечко на кладбище получше выделили. Денег не жалей. Сама понимаешь, на это скупиться не надо. – Тютин по-стариковски вздохнул. Резким гудком электричка напомнила о своем прибытии. – Ну, мне пора, – сказала Лариса, и на ее бледном лице появилась едва заметная грустная улыбка. Поцеловав Тютина в щеку, она вошла в тамбур, остановилась возле дверей в вагон и помахала Тютину рукой. И вот электричка уехала, а Тютин еще долго стоял на платформе, курил и смотрел ей вслед, испытывая странное чувство, будто что-то оторвалось от его души сейчас и стремительно уносилось вместе с этой зеленой точкой. Средних лет женщина в черном халате с веником в руке стояла возле вагончика, в котором размещалась касса, и с сочувствием глядела на Тютина. Она была новой кассиршей, которую Тютин раньше тут не видел. Когда он проходил мимо кассы, она стала усердно подметать, разгоняя во все стороны пыль. На ее красном, припухшем от постоянного перепоя лице появилась улыбка, похожая на оскал. – Чо, проводил свою кралю? – спросила она, приняв Ларису за его любовницу. Тютин, не сразу сообразив, что она имела в виду, посмотрел грустно в сторону, куда умчалась электричка. – Проводил, – ответил он, не имея ни малейшего желания разговаривать с этой женщиной. Но кассирша не отступала. – Не горюй. Найдешь себе еще, – сказала она, подмигнув. – Ты вон мужик видный, с машиной. И не старый. Пойдем ко мне в вагончик, посидим. У меня и выпить есть, – вдруг предложила она, старательно растягивая лицо в улыбке. – Пойдем. Маленько развеселишься. Чего грустить-то? Я ведь тоже одна осталась. А вдвоем нам будет веселей. – Она явно хотела понравиться Тютину. – Ну ты, мадам, даешь, – только и выговорил полковник и отвернулся, чтобы не плюнуть в ее раскрасневшуюся, опухшую физиономию. С трудом сдержавшись, Тютин быстро пошел к машине. Когда он был уже далеко, кассирша не упустила возможности послать в спину полковнику оскорбительное словцо. Но Тютин его не услышал. Сел в машину и поспешил уехать, провожаемый ненавидящим взглядом кассирши. Проезжая мимо того места, где с Анатолием случилась беда, Тютин остановился. Черничник на поляне был притоптан, а на траве следы от двух милицейских машин. И молчаливые деревья. О, если б только они могли говорить! Ведь они молчаливые свидетели происшедшего с Анатолием. Они-то знают, что тут было. Полковник подошел к сосне, потрогал огрубелую кору на том сучке, к которому был привязан злосчастный галстук. Тютин попытался представить, как все могло произойти. Воображаемый следственный эксперимент… В гуще деревьев тревожно закаркала ворона. Это оказалось настолько внезапным, что Тютин, невольно вздрогнув, огляделся. «Уж не идет ли кто из чащи? Наверное, зверь какой-то потревожил птицу», – подумал полковник, расслабившись и удивившись своему внезапному напряжению. Нервы сдают. А это плохо. Кругом было так хорошо, так спокойно. Голубое с белыми клубами облаков небо. Ласковое летнее солнце. И вроде как ничего тут ужасного не могло произойти. Со дня похорон Анатолия прошло три недели. Кажется, срок небольшой, но и его оказалось достаточно, чтобы немного успокоиться, прийти в себя. Наташа не осталась в Москве, сколько ее об этом ни просила Лариса. – Несговорчивая ты, Наташка. И мне было бы с тобой повеселей. Одичаешь там с дедом. – Не одичаю. Там мне лучше, спокойнее. Тут ты днем на работе, а я что делать буду? Все мои подруги разъехались кто куда. А сидеть в четырех стенах тоже мало приятного. На даче можно хоть искупаться, позагорать. И Лариса согласилась. В конце концов дочь уже достаточно взрослая, чтобы принимать решения. Но и жизнь на даче оказалась для Наташи скучной. Память об отце не давала покоя. Девочке часто снились кошмары, от которых наутро болела голова. Днем она пыталась читать или мучила телевизор, переключая с канала на канал. Иногда приезжал из города паренек-мотоциклист, с которым Наташа успела познакомиться, когда с девчонками ходили на дискотеку. – Наташа, ты все молчишь и молчишь, – попытался как-то поговорить с внучкой полковник. – А что говорить? – безучастно спросила Наташа. «Да… Этак девка дома совсем захиреет… Пусть пойдет развеется», – решил Тютин и как бы между прочим спросил: – А чего это к тебе мотоциклист зачастил? – Владик? – Да я не знаю. Просто видел, как вы с ним разговаривали. – А-а, – протянула Наташа, покраснев. – Он меня в парк приглашает в Павловский Посад. Говорит, из нашего поселка туда много девушек ходит, а я нет. Вот и зовет. Тютин обрадовался. – А ты сходи. Сходи. – Владик меня на мотоцикле может подвезти, – сказала Наташа, оживившись. – Думаешь, съездить? – Конечно, съезди. Ну что ты все сидишь и сидишь. Скучно ведь! – Да, скучно, – согласилась Наташа и сказала: – Я там недолго буду. До половины двенадцатого, не позже. Такой распорядок Тютина устраивал вполне. В прошлые разы Наташа возвращалась часа на полтора позже, из-за чего ему и приходилось ворчать на внучку. – Ладно, Наташка. Ладно. Только смотри, чтоб все нормально было. Этот Владик… – Он – золотко. Такой внимательный. Слушается меня во всем. – Знаю я этих золотых, – раздраженно парировал полковник. Наташа, впервые за все время после похорон отца рассмеявшись, подскочила и чмокнула Тютина в щеку. И тут же сделала строгое замечание: – Бриться надо, дед! Ответить Тютин ничего не успел. Наташа упорхнула в свою комнату, чтобы переодеться, и скоро появилась перед ним в короткой белой юбке и блузке. Крутанулась перед зеркалом. По правде сказать, Тютину всегда не нравилось, когда она надевала слишком короткие юбки. В них она выглядела сексуально-вызывающе. У Наташи были красивые длинные ноги, и выставлять свои ляжки напоказ совсем не дело – считал Тютин. Но разве переубедишь эту несговорчивую девчонку. Нахмурившись, Тютин все-таки спросил: – Ты пойдешь в этой юбке? Вот так? – А что? – Наташа придирчиво осмотрела себя в зеркало, улыбнулась, сообразив, о чем подумал дед. – Вид вполне нормальный. Разве не так? Произведу впечатление на местных парней. Пусть знают, какие в Москве девчонки, – закончила она шутливо. На что Тютин язвительно заметил: – Смотри только, чтобы местные комары задницу не искусали. – Не ворчи, дед. Ты еще не старый, чтобы вот так брюзжать. И она выбежала из комнаты, сказав традиционное – пока. Тютин только открыл рот, а Наташа уже на улице. Оставалось удовлетворить самолюбие непременным обещанием обязательно отвезти ее в Москву к матери. За окном послышался рокот мотоцикла. Тютин подошел, откинул штору. «Владик. Золотко», – вспомнил он слова внучки. Наташа вскочила на сиденье мотоцикла, прижалась к пареньку, лица которого Тютин не мог рассмотреть из-за низко надвинутого шлема. Он что-то говорил Наташе, и та улыбалась. «Хоть немного повеселела. А то сидит все грустная». Увидев, что дед за ней наблюдает, Наташа, улыбаясь, махнула рукой и тут же умчалась по дороге, ведущей к городу Павловский Посад. Тютину была видна эта дорога до самого леса. Он увидел, как мотоцикл выехал с территории дачного поселка, но не видел, как за ним поехала черная «Волга». По-видимому, все это время она стояла на окраине леса. В машине сидели трое – убийцы Анатолия и высокий здоровяк-мужчина с бородой. Черная «Волга» помчалась за мотоциклом. В городском парке для молодежи едва ли не каждый день устраивались танцы. Городские власти это только приветствовали. Так милиции легче было наблюдать за хулиганами. Приходили сюда и бандюки – посмотреть, как дергаются под музыку малолетки, и просто оттянуться в местных кафе и выбрать на ночь приглянувшуюся девчонку. Если дело доходило до мордобоя, милиционеры предпочитали не вмешиваться, лишь бы не было стрельбы. Тогда уж другое дело. И для наркоманов – простор. Можно уколоться прямо на одной из скамеек, и никто не помешает. Оставив мотоцикл на автостоянке, Владик с Наташей пошли в парк. Они не обратили внимания на подъехавшую следом черную «Волгу». Из нее вылезли высокий седой мужчина и бородатый здоровяк. Толстый парень остался за рулем. Он припарковал машину недалеко от входа в парк и, стараясь не терять из виду своих друзей, стал наблюдать за танцующими. Отыскав Наташу с пареньком, бандиты уже не отходили далеко. Для конспирации им даже пришлось немного подергаться под музыку, хотя по их напряженным лицам нетрудно было догадаться, что появились они на танцплощадке не для пустого времяпрепровождения. – Ну как тебе у нас? – спросил Владик запыхавшуюся от танцев Наташу. Наташа, смахнув волосы со лба, устало присела на скамейку. Владик поспешил воспользоваться ситуацией и обнял девушку. Не станет же она при таком скоплении народа демонстрировать свои знания дзюдо! На танцплощадке грохотала музыка. – Ты знаешь, мне здесь нравится, – ответила Наташа, положив голову на плечо парня. Владик обнял ее покрепче и поцеловал в губы. Наташа приглянулась ему еще с первого раза. Тогда же возникло желание овладеть ею. Но когда в первый раз провожал ее до дачного поселка, не получилось, и Владик решил компенсировать упущенное. Его рука скользнула по высокой полной груди девушки… В этот вечер они много целовались, разгуливая по парку. Владик хотел, чтобы они занялись любовью в каком-нибудь укромном уголке, но Наташа стеснялась. – Ну, чего ты? – возбужденно спросил Владик, прижимая Наташу к себе за круглую попку. Казалось, еще немного, и он сломит слабое сопротивление девушки… – Не надо… Я не могу тут. Такое ощущение, будто все на нас смотрят. Владик обернулся. Наташа оказалась права. В стороне стояли парни с девчонками и поглядывали в их сторону. – Да, действительно, многолюдно тут. Может, поедем прокатимся? – предложил он. С танцплощадки доносилась музыка и веселый хохот ребят. Уходить не хотелось. – Ну поехали… – нехотя согласилась Наташа. Стоило им отъехать от автостоянки, как черная «Волга» двинулась за ними. За городом на шоссе, где, кроме мотоцикла и этой «Волги», никого не было, машина, набрав скорость, обогнала их, стараясь прижать к обочине. Поначалу Владик не обращал на эту машину внимания. Ну, едет за ними, и что с того? Тем более это шоссе ведет в дачный район. Но теперь… Наташа сидела сзади, вцепившись в его замшевую куртку. – Чего они хотят от нас?! – прокричала она как можно громче. Встречный поток воздуха едва не сбрасывал легкий мотоцикл с шоссе. Скорость на спидометре была сто сорок километров в час. – Не надо так быстро! – задыхаясь, кричала Наташа, но, похоже, Владик ее не слышал, крутил ручку газа, вцепившись побелевшими руками в руль. И мотоцикл летел по шоссе, обогнав «Волгу», которая черной тенью накрывала их. – Что им надо? – Теперь этот же вопрос озадачил и Владика. – Сумасшедшие какие-то! – Увидев впереди тропинку, он резко сбросил газ и вильнул рулем вправо, успев крикнуть: – Держись крепче! Но предупреждение последовало слишком поздно… мотоцикл подпрыгнул, и руки девушки невольно разжались, какая-то неведомая сила оторвала ее от сиденья, подбросив вверх. Еще до падения на землю она услышала визжащий звук тормозов и увидела летящий прямо на нее на огромной скорости автомобиль. Казалось, он для этого и несется, чтобы раздавить ее своей огромной массой, но колесо «Волги» прокатилось буквально в нескольких сантиметрах от Наташи. Машина ткнулась бампером в земляной вал, тянувшийся вдоль дороги. Владик уже стоял на ногах и, хотя его пошатывало, принял оборонительную позу, как заправский каратист. А из машины выскочили седой и бородатый здоровяк. Они кинулись на него. – Вы чего, козлы? – Владик их не испугался. Драться ему приходилось часто. Подумаешь, двое. Да хоть трое, он не отступит. Точным ударом в челюсть ему удалось сбить с ног седого, но бородач сделал обманное движение и, стоило Владику наклониться, ловко ударил его ногой в голову. Владик упал на спину. Бородач навалился на него, нанося удар за ударом по голове, потом схватил лапищами за горло и сдавил так, что Владик захрипел. – Задушу, сучонок! Ты кого ударил? Щенок! Его седой напарник, извозюкавшись в грязи, поднялся на ноги, подскочил и несколько раз ударил ногой Владика по ребрам. – Гаденыш! Потрахаться захотел?! Сейчас! Погоди! Владик уже перестал сопротивляться, только беспомощно поднимал руки, пытаясь загородить от ударов лицо. Парень оторопело переводил взгляд с седого на бородача, не понимая, что они от него хотят. Наташу бандиты приняли за потерявшую сознание. Куда она денется? Сейчас им надо было побыстрее прикончить этого парня, раз он оказался свидетелем. – Надо головой его об асфальт. Пусть все выглядит как катастрофа. Ехал на мотоцикле и разбился, – наставлял седой обезумевшего от ярости бородача. Здоровяк схватил Владика за волосы и несколько раз со всей силы ударил лицом об асфальт, сопровождая каждый удар отборными матерными словами. Наташа лежала неподвижно и, чуть приоткрыв глаза, следила за происходящим. «Боже! Они убили его… Звери! Они думают, что я без сознания. Неужели они и меня убьют?! Надо бежать! В лес. Там они меня не найдут. Господи!..» Наташа решила воспользоваться замешательством убийц. Владику она уже не сможет помочь… Краем глаза девушка видела, как убийцы добивали Владика. Смотреть на его изуродованное лицо было страшно. «Пора!» – Наташа резко вскочила. Убийцы еще возились с Владиком и его искореженным мотоциклом, создавая достоверную картину «аварии», когда Наташа бросилась к лесу. Водитель «Волги», парень с приплюснутым носом, растерялся от неожиданности и стоял как вкопанный. – Держи ее! Чего ты ждешь?! – заорали на него бандиты. – Не дай ей убежать в лес!.. – И покрыли его отборным матом. Но Наташа этого уже не слышала. Она думала только об одном – надо оторваться от преследователя во что бы то ни стало! Девушка слышала позади себя хруст веток и прерывистое дыхание человека, бежавшего за ней. Он был совсем рядом, и если она случайно зацепится ногой за какой-нибудь сучок и упадет… Ветки больно ударяли по лицу, царапая до крови, но она бежала, не замечая боли. «Надо убежать, иначе убьют, как Владика!» – стучало в голове. – Лучше остановись, все равно не убежишь! – услышала Наташа озлобленный голос парня. И вот уже жесткая мужская рука хватает ее за плечо… Наташа неожиданно резко остановилась, и догонявший натолкнулся на нее. Дальше все получилось машинально. Оттренированным приемом она сделала захват его руки, вывернув ее до хруста и подставив бедро, легко перебросила тело нападавшего. Несмотря на большое превосходство в весе, прием был проведен мастерски, и нападавший, пролетев пару метров, ударился башкой о сосну и испустил протяжный стон. Наташа исчезла в чаще деревьев, даже не заплакав от страха. Домой Наташа вернулась уже под утро, вся в синяках и царапинах, в разодранной блузке и перемазанной в грязи юбке. Тютин стоял возле калитки, поджидая ее, а увидев, невольно подумал: «Изнасиловали… Тот паренек, на мотоцикле». Наташа бросилась ему на грудь и, рыдая, повторяла одну и ту же фразу: – Убили! Они убили его! Понимаешь? У полковника затряслись руки. – Подожди, Наташа. Пожалуйста, успокойся. Пойдем домой, и ты мне все расскажешь… Девушка согласно кивнула головой, размазывая слезы по лицу. – Ты успокоилась? Да? – Да-а, – протянула Наташа, все еще всхлипывая. – Вот и хорошо. Молодец! Теперь скажи мне, кого убили? – Да Владика… Они убили. Разве тебе не понятно? – Подожди, подожди, Наташа. Мне пока не очень понятно. Какого Владика? Расскажи все по порядку. Чтоб я знал. Наташа закусила губу, готовая опять разрыдаться, и Тютину пришлось довольно сильно встряхнуть ее. – Прекрати немедленно! – прикрикнул он на Наташу. – Отпусти. Мне больно. Чего ты меня трясешь? – Скажи, Владик – это тот мотоциклист? – Да. Они убили его. Убили. Размозжили голову об асфальт. И за мной гнались. – Наташа опять заплакала. Тютин обнял внучку, поцеловал в голову. «Может, это всего лишь случайность? Наташка красивая, соблазнительная…» – Они пытались тебя изнасиловать? Отвечай же, Наташа. – Нет, не пытались. Во всяком случае, я этого не заметила. – Что же тогда? – Не знаю, дед! Ничего не знаю! Они догнали нас на шоссе. У меня все перемешалось в голове. Помню только драку. Стоны Владика и кровь. Я видела, как из его головы вытекли мозги. Представляешь?! Это чудовищно! Тютин усадил Наташу в кресло, налил в стакан виноградного вина. «Пусть выпьет, может, успокоится…» – Это поможет тебе освежить память, и ты мне расскажешь все, как было, в деталях. От начала до конца. – Ну, дед, – взмолилась Наташа, но Тютин был настойчив. – Расскажешь все. Так надо, чтобы я понял, это преднамеренное убийство или нелепая случайность. – Ты думаешь?.. На этот раз Тютин не выдержал, прикрикнул на внучку: – Я ничего не думаю. Я просто хочу понять. Понимаешь меня? Наташа выпила предложенное вино и сразу почувствовала, как в животе разливается приятный жар. Дома, в присутствии деда, она успокоилась и вновь начала рассказывать о происшедшем несчастье. Но теперь уже не упуская ни малейшей детали. Тютин молча выслушал Наташу, лицо его сделалось суровым. Безусловно, удобнее было считать главным лицом во всей этой трагедии Владика. Возможно, его надо было убрать. А Наташа просто оказалась с ним. Но Тютин решил оттолкнуться от обратного. Хотя тут многое было непонятно. Наташка слишком молода и не успела обзавестись серьезными врагами. Да и не местная она, и по этой причине опять же не должно у нее тут быть врагов. Ну, сходила на дискотеку. Не за это же ее убивать?! Значит… Тютин решил поехать на место происшествия. Наташа с ним ехать отказалась, но подробно описала, где разыгралась трагедия. Проехав по шоссе, Тютин увидел скопление машин: стоял «жигуленок» гаишников, «Скорая помощь» и милицейский «уазик». Два гаишника замеряли рулеткой на шоссе черную полосу – торможение мотоциклетного колеса. На вопрос Тютина «Что здесь произошло?» капитан-гаишник с равнодушным лицом ответил: – Авария. Парень на мотоцикле разбился. Врач говорит, пьяный был. – Гаишник оказался словоохотливым, говорил еще что-то, но Тютин его не слушал. «Авария? Значит, они все спишут на аварию». Про то, что с пареньком была его внучка, Тютин говорить не стал. Ни к чему… Сейчас, когда убийства стали весьма обыденными, тех подонков вряд ли будут искать. «А за Наташей надо присматривать», – обеспокоенно решил Тютин. Поспешно развернув машину, он поехал к поселку, но, не проехав и пяти километров, остановился. У него кончился бензин, и, чертыхаясь на весь белый свет, он полтора часа простоял на шоссе с канистрой в руках. Пока наконец молодой водитель грузовика не сжалился над ним. – Дед, ну куда ты запропастился? – обеспокоенно спросила Наташа. – Сказал, скоро… – А-а, – Тютин только рукой махнул. Выглядел он сердитым, поэтому Наташа решила не приставать с расспросами, но он сам сказал: – Да бензин у меня кончился. А все по моей глупости – поехал, не поглядел. И тебе вот всегда говорю: будь внимательней в каждом деле! Наташе стало жалко деда. Беспокоится, суетится, а результат – ноль. Оттого и злится. – А что там?.. – осторожно спросила она, стараясь больше не давать повода для раздражения деду. – Говорят, этот Владик пьяный был. Так констатировал врач со «Скорой». Наташа пожала плечами. – Ну, так уж и пьяный. – Вы с ним выпивали? – раздраженно спросил Тютин. – Я – нет. А Владик выпил стакан водки. Тютин кивнул головой, рассердившись. – Молодец. Ничего не скажешь. Гаишники считают, произошла авария. – Ну и пусть считают… Его уже все равно не вернешь. – Это правильно. Не вернешь. Только я хочу знать, какова действительная причина происшедшего. Его ли они хотели убить… – Ты о чем, дед? – Глаза Наташи налились страхом. – Тебе нельзя оставаться одной. Когда мне нужно будет уехать, тебе придется побыть у соседей. Понимаешь? Чтобы кто-то с тобой был. – Ты думаешь, Владик погиб из-за меня? – Не знаю. Пока еще точно не знаю… – Ну что ж, у соседей так у соседей. Это все-таки лучше, чем одной. – Или хочешь, со мной поедем завтра? Мне в Москву надо. Кой-кого повидать. Завезу тебя домой, а назад поеду, заберу, – предложил Тютин, но Наташа отказалась. – Мама все равно на работе. Да и трястись час туда, час оттуда – тоже приятного мало. Не поеду я. – Ну, как хочешь, – не настаивал Тютин. – Тогда посиди у Евгения Ивановича. Они с женой всегда дома, вот и ты побудешь с ними. – Ой, нудный этот генерал. Пристает со своей болтовней. И как только ты его терпишь? – Ничего. И ты потерпишь, – резонно заметил Тютин. Наташа хитро прищурилась. – К своей приятельнице заедешь? – Заеду. А потом, я не маленький мальчик. К кому хочу, к тому и заезжаю. – Да нет, это я так, – Наташа чуть заметно улыбнулась. Но Тютину ее улыбка показалась насмешливой. – От Евгения Ивановича никуда не отходи. Никаких купаний, загораний. Сиди с ними. Можешь помочь в саду. – Была нужда, – фыркнула Наташа. – Тоже мне, Золушку нашли. Тютин спорить не стал и, не откладывая, пошел к соседу-генералу. Ракетчик, отставной генерал, сидел в беседке и, попыхивая сигаретой, с явным интересом читал газету «МК». У ворот Тютина встретила генеральская жена, добрейшая женщина, и проводила до беседки. На длинной цепи по дорожке бегал здоровенный пес, кавказец по кличке Султан. – Нельзя, Султан! – приказала ему хозяйка, и пес с сожалением, что не удалось укусить вошедшего соседа, облаял его только и спрятался в свою будку. – Сколько уж к вам захожу, а он разорвать меня готов, – с уважением отметил Тютин. – Он у нас специально выдрессированный, – улыбаясь, ответила жена генерала. Она была веселой женщиной. К тому же сегодня у нее было прекрасное настроение. Это Тютин заметил сразу, как вошел. – Женя, хватит муру всякую читать. К тебе Николай Иванович пришел. Мой ракетчик там сидит, – указала она на беседку. – Клубнику собирать неохота, так вперся в кроссворд. Тютин с сочувствием покачал головой и поспешил к генералу. Истосковавшись по хорошей беседе, генерал уже хотел, как всегда, пуститься в политику, но Тютин остановил его: – Евгений Иванович, я по делу. И старик-генерал сразу сделался серьезным. – Слушаю вас, Николай Иванович. – Дело вот в чем. Мне иногда приходится уезжать… – Знаю, как же, – поспешил вставить генерал. – Я хотел вас попросить, чтоб в мое отсутствие Наташа побыла у вас. Все-таки, знаете, на глазах. Мне так спокойней. Генерал как будто даже обрадовался. – Николай Иванович, дорогой! Какой разговор. Пусть приходит хоть днем, хоть ночью. Тут она в полной безопасности, и вообще. У меня вон пес какой. А на случай непредвиденных обстоятельств и помповичок имеется. Двенадцатого калибра. Бой как у пушки. Тютин улыбнулся. – Тогда моя внучка под надежной защитой. – Это уж несомненно, – важно подтвердил генерал. – Завтра мне утром надо уехать… Генерал, не дав продолжить, проговорил: – Мы будем ждать Наташу. Она у вас хорошая девочка. Умница. Глядя на нее, я всегда думаю, как жаль, что у меня нет такой внучки. Господь послал внуков, шалопаев, – с некоторым юмором сказал генерал и тут же предложил партию в шахматы. Чтобы не обидеть старика, Тютин был вынужден согласиться и за каких-то двадцать минут выиграл у генерала, оставив ракетчика в недоумении. – Не пойму, черт возьми. Вроде все ходы просчитаны, а ты смотри, – оправдывался он, провожая Тютина до ворот. До вечера Наташа не выходила из своей комнаты. И спать легла поздно. Тютин слышал, как она долго гоняла магнитофон. Эта иностранщина не нравилась Тютину, но нравилась Наташе. Он не мог заснуть и, ворочаясь, обещал себе выкинуть все дурацкие кассеты. Ночью Тютин спал плохо, беспокойно. Утром, как и обещал, отвел Наташу к генералу, наказав, чтобы ракетчик был с ней построже и не баловал ее. Теперь за Наташу он был спокоен. Сегодня он еще собирался заехать к своей давней приятельнице Татьяне Суриной. После смерти жены бывший полковник так и не решился связать свою жизнь с другой женщиной и, хотя уже прошло семнадцать лет, жил один, переехав из своей московской квартиры на дачу. Но в Москву наведывался часто, а на лето забирал к себе внучку Наташу, с которой ему скучать было некогда. Но год назад на дне рождения у бывшего сослуживца по работе в МУРе познакомился с Татьяной Суриной, женщиной, на его взгляд, замечательной. Даже не ожидал, что между ними может завязаться дружба, которая потом перешла в более крепкое и нежное чувство. Понимал, Татьяна моложе его почти на двадцать лет, но ничего не мог с собой поделать. Когда Тютин был рядом с Татьяной, он ощущал себя моложе на те двадцать лет. Вчера, заехав в Павловский Посад на телеграф, Тютин позвонил Татьяне, и они договорились о встрече. Сегодня наконец бывший полковник решил поговорить с ней конкретно. «Надоело мотание туда-сюда. То я к ней лечу сломя голову, то она ко мне. Предложу ей расписаться. Человек я обеспеченный. Машина есть, дача. Пенсия. Будет не хватать, пойду в сторожа», – думал Тютин, испытывая легкое волнение, все-таки не мальчишка предложение делать женщине. Еще неизвестно, как она к этому предложению отнесется. От своих знакомых Татьяна не скрывала отношений с Тютиным. «Ну и пусть он старше меня. Зато он добрый и всегда ко мне хорошо относится. Не обижает меня», – думала она, припоминая тут же и свою жизнь с бывшим мужем Виктором. Вообще в жизни Татьяны было двое мужчин, с которыми она имела любовную связь: бывший муж и Тютин. И если Виктор был безжалостным садистом, требующим от нее невероятного извращения в сексе, то Тютин, наоборот, всегда жалел ее, боясь причинить болезненные ощущения. Причем удовольствия с ним она получала больше, чем с Виктором, а его мягкость сравнима была только с нежностью. Утром она встала пораньше, сбегала в магазин и даже успела уложить волосы, поджидая Тютина. Радовалась его приезду, как девчонка. Он пообещал приехать к половине десятого. Подогрев кофейник, она налила чашку вчерашнего кофе. Неожиданно в дверь позвонили. Машинально взглянув на часы, Татьяна подумала: «Приехал на полчаса раньше». Не успев переодеть халат, женщина бросилась в прихожую, глянула в дверной «глазок» и… увидела давнего знакомого, с женой которого вместе работала в одном отделении. В руках у него был букет ярко-красных гвоздик. Эти цветы она не любила, видела в них что-то траурное. Тютин знал об ее отвращении и никогда не дарил ей гвоздик. А этот принес… «Некстати он заявился, – подумала Татьяна. – Вдруг его приход не понравится Николаю?» Но она открыла дверь… К половине десятого, как и обещал, Тютин подъехал к дому, в котором жила Татьяна. Посмотрев в зеркальце, Николай Иванович вылез из машины и взглянул на окно кухни Татьяны. Не увидев Татьяны, полковник улыбнулся. «Неужели на работу вызвали? Обычно она меня всегда поджидала», – подумал он. Татьяна работала хирургом в Первой градской больнице. Причем она была хорошим хирургом, и по этой причине даже после ночных дежурств ее частенько оставляли на сложные операции. Тютин быстро поднялся и позвонил. Но за дверью было тихо, и это насторожило его. «Что такое? Если бы она ушла куда-то, обязательно оставила бы записку в двери». Он постучал, прислушался, приложив ухо к двери. В такой позе полковника застала соседка Татьяны. Узнав Николая Ивановича, приветливо поздоровалась. – Вы не видели – Татьяна Геннадьевна не уходила? – спросил Тютин, испытывая некоторую неловкость перед соседкой. Все-таки не пацан подслушивать вот так и не супруг еще. Но, похоже, соседка на его поступок и не обратила внимания. Она удивленно пожала плечами и произнесла: – Вообще-то она должна быть дома. Полчаса назад к ней приезжали гости. – Гости? – недоуменно спросил Тютин, в нерешительности топчась возле двери. – Ну да. Двое мужчин. Такие представительные из себя. Один с букетом гвоздик… – Простите. Вы сказали, приезжали?.. – Ну да. На черной «Волге». Я с кухни в окно видела, как они подъехали, как выходили из машины. Я собиралась в магазин, – соврала она. Ну, не скажешь же малознакомому человеку, что просто решила полюбопытствовать. – Я посмотрела в «глазок», вижу, они позвонили к ней. Она открыла. Тот, который был с букетом, отдал ей цветы и сразу ушел. А высокий вошел в квартиру. С минуту Тютин стоял с задумчивым лицом и вдруг, к изумлению соседки, стал со всей силы колотить руками в дверь. Женщина испуганно вытаращила на него глаза: «Сумасшедший он, что ли?» – Татьяна! Таня! – кричал Тютин, пугая соседку, и она решила уйти. «Нет, он явно тронутый», – думала она. Но Тютин не дал ей закрыть дверь. – Постойте. Подождите, прошу вас. У вас топор есть дома? – Топор? – Соседка смотрела на него, ничего не понимая. – Ну, есть. А как же… мы им мясо… – Принесите скорей. Я очень прошу вас. Скорей! – торопил он. – Но зачем вам топор? – осмелилась все же спросить испуганная женщина. – Да несите, говорю вам! Нужно срочно вскрыть дверь! – поспешил объяснить Тютин. Сердце ему подсказывало, что с Татьяной случилась беда. Словно на ватных ногах, соседка вошла домой, первым делом позвонила в милицию и только после этого появилась перед Тютиным с топором в руке. – Вот вам топор, – протянула она топор и отошла подальше. «Неизвестно, что у него на уме? Подозрительный тип…» Топор оказался с коротким топорищем. Тютин критически осмотрел его, но ничего другого под рукой не было, а стало быть, пригодится и такой. – Вы не уходите, – сказал он соседке. – Возможно, понадобится ваша помощь. – Да какая от меня помощь? – испуганно улыбнулась женщина, не сводя с него глаз и мысленно торопя милицию. «Когда же они приедут?» Тютин сунул лезвие топора между дверью и косяком и со всей силы надавил на топорище, так, что послышался хруст. Когда дверь чуть отжалась, он со всей силы толкнул ее. Дверь открылась, и он влетел в прихожую. – Таня! – громко позвал он, зайдя в комнату. Соседка вошла следом, мучимая любопытством. И вдруг дверь в ванную стала сама собой открываться – видно, Тютин задел ее плечом, проходя мимо, – и соседка увидела Татьяну, сидящую на кафельном полу на коленях с петлей на шее. Бельевая веревка была привязана к водопроводной трубе. В первую минуту соседка вообще потеряла способность не только кричать, но и шевелиться, стояла, как вкопанная. Потом пришла в себя и завизжала так, что Тютин вылетел из комнаты, словно пуля. – Танечка? – Руки у него тряслись, и он никак не мог схватить с пола топор, чтобы им перерезать веревку. – Что же это такое? Таня! – он наконец перерезал веревку и, осторожно положив тело Татьяны на пол, снял с шеи несчастной петлю. Она еще не остыла. Но пульс уже не прощупывался. – Господи! – взмолился Тютин. – Таня! Родная! – Он стал делать ей искусственное дыхание, но все было тщетно. Тютин, обреченно опустив руки, заглянул в бледное лицо женщины. Казалось, Татьяна спала и дожидалась пробуждения. Вот сейчас Тютин поцелует ее, и произойдет то, что случилось в доброй сказке. И Тютин, наклонившись, прикоснулся губами к ее холодной щеке, но пробуждения не последовало, и только большая, прозрачная слезинка выступила из левого глаза и скользнула к виску, оставив за собой блестящую дорожку. Это настолько поразило Тютина, что он принялся трясти Татьяну за плечи, и только негромкий голос соседки остановил его: – Она умерла. – Но она плачет, – произнес он дрогнувшим голосом, стерев ладонью блестящую дорожку после слезы. – Она не хочет умирать. Соседка ничего не ответила. Снизу по лестнице кто-то поднимался. Тютин обернулся. В открытую дверь входили трое милиционеров. – Где тут мужик с топором? – спросил первый вошедший. – Я, – едва внятно ответил Тютин и заплакал. Когда закончились все формальности с милиционерами, Тютин поехал на Петровку в свое управление. После его ухода на пенсию начальником отдела розыска стал майор Стелбин. Его-то и надо было повидать Тютину. «Эх, вернуться бы хоть на месячишко на прежнее место. Я бы это дело быстро раскрутил», – думал с сожалением Тютин, припарковывая машину на стоянке у ворот. Позвонив с проходной в кабинет майора Стелбина, Тютин нарвался на секретаршу, и та сухим официальным тоном объявила, что начальник отдела занят на оперативном совещании. И тогда Тютин решил пройти по своему служебному удостоверению, которое умудрился не сдать при увольнении и которое не раз выручало его от наглых гаишников. А вот теперь оно пригодилось и в родном заведении. Хотя, как оказалось, он мог пройти и без него. Лейтенант и сержант, дежурившие на входе, прекрасно знали его и даже не заглянули в удостоверение, и Тютин беспрепятственно прошел. Стелбин сидел за столом, перелистывая какие-то бумаги. Воспользовавшись отсутствием секретарши, Тютин приоткрыл дверь, вглядываясь в майора. Когда уходил на пенсию, сам рекомендовал Стелбина на свое место, и вот смотри, словно всю жизнь человек возглавлял отдел розыска. Лицо строгое, неподкупное. У такого подчиненным спуска не будет. Каждую бумажку перечитает несколько раз, прежде чем подписать. Тютин вошел. – Вот, значит, какое у тебя совещание, – поздоровавшись, сказал бывший полковник с укором, оглядывая свой кабинет и находя, что с появлением нового хозяина в нем ничего не изменилось. Это понравилось Тютину. Он не любил роскошных кабинетов в МУРе. – Да, совещание должно было быть, но он перенес его на три часа. – Стелбин указал пальцем на стену, за которой находился кабинет начальника МУРа. – Ладно, не оправдывайся. – Тютин присел за стол, налил из графина в стакан воды. – Может, коньячку? – предложил Стелбин, стараясь угодить Тютину, но тот жадно выпил воду и от коньяка отказался. – Не хочу что-то, да и на машине я. – Понимаю. – Стелбин убрал бутылку в шкаф, достал из ящика стола пачку сигарет, закурил, подал пачку Тютину, подвинув поближе пепельницу. – Поговорить с тобой пришел, – негромко произнес Тютин, принимаясь за сигарету. – По поводу смерти Анатолия? – спросил Стелбин. – И не только. – Тютин вздохнул. – Не пойму, что происходит. Понимаешь, какая-то цепь трагических событий. Сначала погибает зять, Анатолий. Внучка, Наташка, поехала с парнем на танцы в город. На них напали трое подонков. Парня убили. Причем все выглядело как дорожная авария. Наташке удалось убежать. Сидит сейчас у соседей, напуганная. Я боюсь ее одну оставлять. – Заявление подал в районное управление? – Не подал. Что толку подавать? Она даже их лиц не разглядела. – Тютин махнул рукой. – А сегодня погибла Татьяна, – произнес он тихо. – Как?! – спросил Стелбин, и Тютину показалось, будто он привстал с кресла и тут же рухнул в него. – Погибла?! – Да. Три часа назад. Соседка говорит, видела двоих. Один с цветами. Вручил ей цветы и ушел. Второй вошел в квартиру. И все. Ее больше нет. Я нашел ее в ванной с петлей на шее из бельевой веревки. Дверь была закрыта изнутри. Хотя эти замки… Достаточно поставить на защелку, потом хлопнуть дверью, и она закроется. Один из сыщиков уже ухватился за версию, что Татьяна впустила того человека, потом проводила его, закрыв за ним дверь, а потом… – И нет никаких следов? – В том-то и дело. И на теле ни синяков, ни ссадин… – Там из какого РОВД ребята работают? – спросил Стелбин. – Из Калининского. Меня опросили. Соседку. Сейчас поехали к ее бывшему мужу. – Я возьму это дело под контроль, – пообещал Стелбин, а Тютин проговорил в раздумье: – Я вот о чем подумал, возвращаясь к цепи трагических событий. А что, если таким образом кто-то решил отомстить мне? Я же не всегда был начальником отдела, с бумажками копался. Почти десять лет проработал опером. А сколько разной шушеры пересажал? Может, кто-то посчитал меня должником. Стелбин задумался, закуривая новую сигарету. И помолчав, наконец проговорил: – Мне думается, ты излишне подозрителен. Решиться на такое может только человек, которому ты очень поломал жизнь. А я думаю, таких нет. Ведь ты никого никогда не обидел понапрасну. Всегда был справедлив, бескорыстен. – Вот именно – был. Возможно, кому-то это не нравилось. – Ну, хорошо. Анатолий – твой зять. Еще куда ни шло. А Татьяна? Зачем было убивать ее? – Не знаю. Сам ничего не могу понять. – Брось, Николай. Здесь действительно какая-то непонятная каша. Мнительный ты стал, как на пенсию ушел. – Да не в мнительности дело. Уж слишком как-то чисто все получается и с Анатолием, и с Татьяной. Он повесился. Она повесилась. Одно это меня настораживает. Понимаешь? Сам способ. Почему – повешение? И какие причины для самоубийства? Ведь та же Татьяна… Ждала меня. Я к ней обещался приехать в половине десятого. Но кто-то меня опередил. Стелбин долго молчал, потом сказал: – По Татьяне я скажу ребятам, чтоб поработали как следует. Но Тютин махнул рукой. – Скажи. Только ничего это не даст. Тут, видно, все во мне. И ответ должен найти я. Понимаешь, я. Думаю, кто-то решил таким жестоким способом поиграть со мной. И этот кто-то понимает, что я догадываюсь об убийствах, а поделать ничего не могу. Не могу подать заявление, потому что у меня нет никаких доказательств. Только факты. Трагические факты… Стелбин внимательно посмотрел на полковника – его лицо осунулось и побледнело. Он вздохнул, сочувствуя Тютину. А полковник разошелся: – Нет, это не самоубийства. Тот, кто убил Анатолия и Татьяну, хорошо знает работу сыщиков. И знает, как завалены они делами, и потому спокоен, надеется, что его не найдут. По крайней мере, так быстро. Он насмехается надо мной, сволочь! Что ж, мол, ты, бывший опер? – Постой, – заговорил Стелбин, и Тютин заметил в его голосе некоторую растерянность. – Неужели нет никакой зацепки? Тютин покачал головой. – Пока нет. Я, по крайней мере, не вижу ее. Стелбин вышел из-за стола и сел рядом с Тютиным. – Какая тебе нужна помощь? Ты только скажи… – Я вообще-то не за этим пришел, – прервал его Тютин. – Поговорить, посоветоваться. Но раз ты не отказываешься помочь… – Ну что ты, Николай. Какой может быть разговор. Буду рад. – Спасибо. Тогда вот о чем я тебя попрошу. Я Ларисе дал твой телефон. Если что со мной… помоги ей. – Ты что? Ты думаешь, они могут?.. – Стелбин растерянно замолчал. – Если они пошли на такие крайности, значит, не остановятся. – А чтобы остановить их, надо знать, кто они? – вставил Стелбин, переваривая все, что ему рассказал Тютин. – Это-то как раз и самое сложное. Теперь мы поменялись ролями. Раньше я гонял преступников, а теперь они решили погонять меня и действуют продуманно. Убить меня для них не составляет труда. Это несложно. Они, видно, хотят меня помучить, а может быть, и довести до сумасшествия. Оба – и Тютин и Стелбин – сидели и молчали, думая об одном и том же. Полковник милиции, человек, защищавший всю жизнь людей от преступников, теперь сам оказался незащищенным. Получалась какая-то глупость, но тем не менее она была… В кабинет вошла секретарша и, увидев Тютина, строго нахмурилась и обратилась к майору Стелбину: – Генерал срочно собирает всех начальников отделов. – И вышла, еще раз строго взглянув на Тютина. Уже когда прощались, Стелбин пообещал Тютину: – Я попытаюсь что-нибудь пробить по своим каналам. Но Тютин не заметил в его интонации какой-либо определенности. И сказал так Стелбин, потому что надо было что-то сказать, как бы в утешение. И Тютин это понял уходя. В коридоре он чуть не столкнулся с Рустамом Баевым, старшим дознавателем. Тот торопливо шел по коридору, держа в правой руке папку с бумагами. Когда-то они работали вместе. Встречались и в нерабочее время. Но после ухода Тютина на пенсию виделись редко. Полгода назад Рустам попал на машине в аварию, но выжил. Тютин все собирался наведаться к нему в больницу, но все как-то не получалось. А потом узнал от Татьяны, что он уже выписался. Рустам шел, то и дело сжимая левую руку в кулак. На вопрос Тютина Баев неохотно ответил: – Да, когда в аварию попал, сухожилие на руке порезал. Плохо рука работает. Врачи велели чаще пользоваться кистевым эспандером. – Он показал Тютину на ладони маленькое резиновое кольцо. – Вот и делаю гимнастику… Прости, я очень спешу, – извинился Баев и ушел. Поздней ночью по Москве ехала черная «Волга». Дисциплинированный водитель даже останавливался на перекрестках, когда на светофорах вспыхивал красный свет, хотя машин не было, а значит, и никакого риска совершить аварию. «Волга» выехала на Пушкинскую площадь, сбавила скорость и медленно проехала по Тверской улице до конца, остановилась возле шестиэтажного дома. В салоне машины сидели двое: водитель, небольшого роста толстяк, и высокий, сухощавый мужчина лет тридцати по кличке Гуня. Чтобы не привлекать внимания, толстячок-водитель выключил мотор и погасил подфарники. – Вон окна ее квартиры, – показал водитель на два окна на пятом этаже. – Не спит еще. Может, у нее кто-то есть? Проверить бы сначала надо, чтобы не получилось лишнего трупа. – А, ерунда, – отмахнулся Гуня, не спеша вылез из машины, поднял голову, оглядывая окна. Неожиданно свет в окнах погас. – Во, видал? Сейчас у нее будут приятные сновидения. – Гуня, тихо рассмеявшись, бросил на клумбу окурок и одернул полы пиджака. Водитель презрительно ухмыльнулся. Он Гуню боялся и недолюбливал. Для него человека убить – что муху прихлопнуть. – Ты как будто на свидание собрался, – съязвил толстячок, легонько постукивая пальцами по рулю. Из машины он вылезать не собирался. Его дело – привезти убийцу, а остальное уж Гуня должен сделать сам. – Закрой зенки. Сглазишь, – заворчал Гуня на водителя. – Ничего ты не понимаешь. Я же к женщине иду. Водитель отвернулся и плюнул в окно, а Гуня неторопливо пошел к подъезду. Быстро открыв замок с кодом, Гуня вошел в подъезд. «Пидор седой, – мысленно бросил ему вслед водитель. – Хорошо бы у этой бабы оказался любовник и там, в квартире, пристукнул Гуню». Лариса никогда не изменяла своему мужу. Считала это делом аморальным, но скорее просто не было повода для измены. На вечеринки она не ходила, а если кто-то из мужчин и пытался за ней увиваться, отшивала сразу. Но вот год назад, как раз под майские праздники, случилось ей задержаться на работе. Кто-то из коллег напутал с расчетами, а начальник отдела Юрий Петрович Ковалев во всем обвинил ее, как свою заместительницу, и велел остаться и все переделать. И Лариса осталась. Заранее позвонив домой мужу, она засела за компьютер и, увлекшись, не заметила, как кто-то подошел сзади. Легкое прикосновение к волосам заставило ее вздрогнуть. – Ой! – Она обернулась. Перед ней стоял Ковалев и застенчиво улыбался. Лариса вот так с ходу и не поняла, для чего он зашел к ней. – Вы меня напугали, – сказала она и только хотела повернуться опять к столу, как Ковалев вдруг взял ее за руки и потянул, заставив встать. – Юрий… – договорить она не успела. Ковалев обнял ее, прижал к себе и поцеловал в губы. Поцелуй этот показался Ларисе необычайно долгим. Анатолий так уже давно не целовал ее. Было приятно и стыдно. От стыда она закрыла глаза, пробуя оттолкнуть от себя Ковалева, но делала это настолько слабо, что Ковалев расценил такое сопротивление как желание разжечь в нем страсть. Не давая ей опомниться, он целовал ее и раздевал, не выпуская из своих крепких объятий. И Лариса уже не помнила, как получилось, что она оказалась совершенно голой. Открыв глаза, она увидела, что и Ковалев голый. Он был лет на восемь моложе Ларисы и уже многих женщин перетрахал в отделе. Не выпуская Ларису из своих объятий, Ковалев опрокинул ее на стол. Его жадные губы скользили по полной груди Ларисы, с каждой секундой опускаясь все ниже и ниже… Лариса, дрожа, прижимала его голову к себе и шептала, захлебываясь: – Еще… Ну еще… С этого вечера у нее с Ковалевым началась любовная связь. И вот после смерти мужа, не желая оставаться одной в большой квартире, она ждала Ковалева, названивая ему домой. Но он к телефону не подходил и на работе всячески избегал с нею встреч. Ларису это бесило. У нее пропал сон, а когда удавалось заснуть, видела такие кошмары, что лучше было бы и не спать вовсе. Подруги посоветовали на ночь выпивать грамм сто водки. И хоть было противно, но Лариса воспользовалась этим советом. Не сказать, что выпитая водка убаюкивала, но, по крайней мере, она не чувствовала беспокойства. Была половина третьего ночи, когда в дверь кто-то тихо постучал. На двери был звонок, но стучавший не захотел воспользоваться им. Лариса прислушалась. Стук повторился еще и еще. «Если это Ковалев, не пущу. Когда звала, не приходил, а теперь он мне не нужен», – подумала она и включила настольную лампу. Стук прекратился, но Ларисе почему-то стало страшно. Предчувствие чего-то ужасного неизбежного вселилось в ее душу. Она вскочила с постели, запахнула халат и осторожно подошла к двери. И вдруг раздался опять этот отвратительный стук. Лариса в нерешительности посмотрела на дверь. Стоит ли ей вообще отзываться? Может, лучше молчать? Пусть тот, кто стучит, подумает, что она спит, и уйдет. «А если не уйдет? Если это Ковалев, то не уйдет. Он настырный. Будет стучать до утра. Разбудит всех соседей. Не хватало еще, чтобы обо мне заговорили как о гулящей особе, которая не успела схоронить мужа, а к ней уже по ночам мужики ходят». Вздохнув, Лариса спросила: – Кто там? Кто? – для верности глянула в дверной «глазок», но никого не увидела. На площадке было темно. И это особенно показалось странным, потому что, когда она вечером возвращалась с работы, лампочка горела. «Темно. Почему темно?» – она встревожилась еще сильнее. – Если не ответите, не открою дверь. Кто там? Но ей никто не ответил. Легкое шуршание послышалось за дверью, потом тот, кто стоял на площадке, стал ковырять замок. Лариса быстро накинула скобку дверной цепочки. – Что вам надо? Кто это? Немедленно отойдите от двери. Я сейчас позвоню в милицию, – пригрозила она. – Перестаньте хулиганить. У вас будут неприятности! – Неожиданно голос ее сорвался, и последние слова прозвучали совсем неубедительно. Тогда она бросилась в комнату к столу, где стоял телефон, схватила трубку. Телефон не работал. «Почему не работает телефон?» – Алло! Алло! – она для верности несколько раз нажала на клавишу, но телефон так и не включился. «Телефон! Никогда раньше такого не случалось. – Лариса растерялась окончательно. – И что же мне теперь делать?» – думала она, прислушиваясь к тому, что происходило на площадке. И вдруг она услышала, как открылся замок. Кто-то из темноты лестничной площадки толкнул дверь, и она приоткрылась на длину цепочки. Черная рука в перчатке потянулась к цепочке и с силой дернула ее. Все это походило на эпизод из ужастика, с той лишь разницей, что не в телевизоре, а на самом деле. Лариса закричала и бросилась бежать в гостиную. – Ой! Что вам нужно? – запричитала она, закрывая за собой дверь. А дверь в прихожей толкнули так, что цепочка не выдержала, и крепежные шурупы выскочили. Из темноты шагнул высокий, сухощавый мужчина. Лариса выглянула в приоткрытую дверь, но рассмотреть его лица не смогла, показалось только, будто вошедший улыбнулся, обнажив два ряда ослепительно белых зубов. Потом он закрыл входную дверь и направился к ней. – Нет! – закричала Лариса, трясясь, как при лихорадке. Она надеялась, что ее крик услышат соседи, но за стеной словно вымерли. «Боже мой! Что же мне делать?» – думала она, прижимаясь к двери, стараясь удержать ее своим весом. – Ой, ну помогите кто-нибудь! – В глубине души она еще надеялась, что этот страшный человек откажется от своих намерений. Все-таки ночь, вдруг соседи услышат и вызовут милицию. Спокойный, уверенный мужской голос заставил ее замолчать. – Заткнись, сучара! – Скажите, что вам надо? – как беспомощный щенок, заскулила она. Но вместо ответа Гуня что есть силы ударил в дверь ногой, и Лариса отлетела на пол, плача от боли и страха. – Уйдите, прошу вас. Забирайте все, что вам нужно, только не трогайте меня, – попросила она вошедшего, не поднимаясь с ковра. Гуня, презрительно рассмеявшись, подошел к ней, но Лариса боялась взглянуть ему в лицо. Видела только блестящие лакированные ботинки. Она попыталась закричать, но блестящий ботинок ударил ее в живот. Удар оказался настолько сильным, что у Ларисы перехватило дыхание, она закашлялась, ее вырвало. Гуня поморщился. – Фу, какая гадость. Откашлявшись, Лариса поползла по ковру, но Гуня остановил ее, наступив ногой на руку. – Что вы хотите? Изнасиловать меня? – Лариса попыталась улыбнуться, но тут же заплакала. Гуня криво усмехнулся и плюнул на пол. – Нужна ты мне. – Тогда чего вам надо? Скажите мне, пожалуйста. Решив, что она уже никому не сможет ничего рассказать, Гуня проговорил: – Я хочу тебя убить… Несчастная женщина в ужасе заметалась на полу. – За что? Я вам не сделала ничего плохого… – Благодари за свою смерть папочку-мента! – сказал Гуня. Лариса уже не пыталась посмотреть убийце в лицо. Она, как завороженная, не могла оторвать взгляд от этих мерзких, блестящих ботинок. «Наверное, этот человек убил Анатолия. А теперь хочет убить меня». Сознание того, что всего через минуту ее уже не будет на этом свете, привело в ужас. Лариса забилась в истерике. Молодое здоровое тело страстно хотело жить! Когда руки в перчатках уже были возле ее шеи, Лариса чуть изогнулась и изо всех сил укусила мужчину за руку. Гуня, вскрикнув от боли, отшатнулся. Лариса напряглась и со всей силы ударила Гуню по ногам, и он, не удержав равновесия, упал, осыпая ее бранью и угрозами. Воспользовавшись моментом, Лариса вскочила с пола и кинулась в прихожую, потом на площадку, быстро нажала кнопку вызова лифта. Но тут она услышала, как Гуня поднялся с пола и бросился за ней. «Ну, скорей же!» – мысленно подгоняла она медленно поднимавшуюся кабину лифта. Решив не дожидаться, она побежала по лестнице. Прыгнув через пару ступенек, она подвернула ногу, поврежденную еще в детстве, когда занималась фигурным катанием, и упала, покатившись по ступенькам на площадку четвертого этажа. Лариса еще успела закричать так, что сама чуть не оглохла от собственного голоса. Но сейчас необходимо было, чтобы ее услышали. При падении она разбила голову, и по ступенькам тянулся кровавый след. Посмотрев вниз, Гуня увидел Ларису лежащей без движения. «Черт бы ее побрал! Неужели все сорвалось?» – Он хотел спуститься на нижний этаж, но услышал, как там открылась дверь, из квартиры вышла женщина и тут же испуганно заорала. Дверь лифта была открыта. – Впервые у меня такое, – проговорил Гуня, несколько разочарованно, – чтобы баба и вот так… – Он быстро вошел в кабину лифта и нажал кнопку с цифрой «один». Выходя из подъезда, он услышал громкие голоса разбуженных жильцов. – «Скорую» надо! Она еще дышит, – кричал кто-то. – Вот зараза баба, – сказал Гуня, подойдя к машине. – Ну, что, все нормально? – озабоченно спросил водитель, устав от долгого ожидания. Гуня только махнул рукой. – Кажется, она жива. Толстяк-водитель переменился в лице. – Да ты чо! Хозяин будет недоволен. – Сам знаю. Поехали отсюда. Остановишься у соседних домов. Надо будет проследить, в какую больницу ее отвезут, – сказал Гуня. Обо всем случившемся с Ларисой Тютин узнал утром. Стелбин позвонил в Павлово-Посадский отдел внутренних дел, и оттуда приехал водитель на «уазике» и передал сообщение. «Как же так? – недоуменно спрашивал себя Тютин. – Я ведь только вчера был в Москве. Вчера убили Татьяну. И тут же взялись за Ларису». – Он быстро собрался. Наташа тоже хотела поехать, но Тютин ее отговорил, сказав, что в больницу пустят только его одного. – Тебе нет никакого смысла ехать. Только лишний раз расстроишься. Вот поправится мама, и я тебя отвезу, – пообещал он. И Наташа осталась с генералом и его женой, а Тютин помчался на своей «восьмерке» в Москву, выжимая из машины бешеную скорость, и уже через час был в больнице. Без халата его не пускали в отделение травматологии. Пришлось строгий персонал задобрить пятидесятирублевкой. – Я вам разрешаю побыть с дочерью не более пяти минут, – распорядился розовощекий бородач в очках, как оказалось, лечащий врач Ларисы. – Доктор, плохо дело с ней? – озабоченно спросил Тютин, зная привычку врачей скрывать правду. И этот бородач не горел желанием вести откровенные разговоры и ответил несколько уклончиво: – Как вам сказать… У вашей дочери тяжелая черепно-мозговая травма. Мы сделали операцию. Минимум дней двадцать ей придется полежать. – Он указал на дверь. – Она тут. Палата, в которой лежала Лариса, была четырехместная, но две койки оказались свободными. Тютин не удивился этому. Клиника дорогая, и попасть именно в это отделение травматологии – не каждому по карману. Тут помог Стелбин. У окна лежала женщина лет шестидесяти, нога в гипсе. Рядом возле тумбочки стояли ее костыли. Она читала журнал «Крокодил» и на вошедшего Тютина даже не обратила внимания. Он поздоровался, но женщина не отреагировала, увлеченная чтением. Ларису Тютин не узнал. С забинтованной головой и фиолетово-синим лицом, заплывшими глазами. «Неужели это она?» Услышав, что кто-то вошел, Лариса медленно открыла глаза и всмотрелась в вошедшего. Но Тютину показалась, будто глаза ее не двигаются, словно жизнь уже угасла в них. Неожиданно Тютин почувствовал: что бы врачи ни делали, Лариса должна умереть. – Папа, – едва слышно произнесла она и сжала правую руку, но сжала несильно, а чуть пригнув пальцы, словно поманив его. – Лариса, – выдохнул Тютин звук, похожий на стон, и слезы покатились по его щекам. Стало невыносимо больно от бессилия, что не смог помочь ей, не успел. – Не надо, – попросила она. И у самой глаза заслезились. – Доченька моя! Как же это? Что случилось? Кто тебя?.. Лариса облизала сухие губы. Помня строгий наказ врача ни в коем случае не давать пить, Тютин только мокрой ложечкой из стакана с водой прикоснулся к губам дочери. Она схватила эту ложечку губами, высасывая с нее влагу. – Дай мне воды… Ну, пожалуйста… – попросила Лариса отца. – Лариса, прости. Не могу я… Врач не велел, – оправдывался Тютин. Но Лариса настаивала. – Я говорить не могу. Во рту все пересохло. Дай, пожалуйста, один глоточек. Врач не узнает. И Тютин уступил. Лариса облизала влажные губы, вздохнув глубоко, сказала тихо, чтобы соседка по палате не слышала: – Меня пытались убить… – Дыхание у нее было прерывистым, и Тютин заволновался, хотел позвать врача, но Лариса не велела. – Скажи кто? Лариса! Прошу тебя. Мне надо знать. Я их отыщу. Из-под земли достану. Лариса отдышалась и зашептала опять: – Я его не знаю. Высокий, худощавый мужчина в лакированных ботинках. Лица я не рассмотрела. Мне было страшно… – Ладно, Лариса. Ладно, успокойся. Только не волнуйся, пожалуйста. Все будет хорошо, – сказал Тютин дежурную фразу. Лариса, спеша выговориться, шептала: – Он хотел задушить меня. Сказал, из-за тебя. Нам кто-то мстит, папа! Мстит! А вдруг они захотят убить и Наташу? Они – звери! И ни перед чем не остановятся. Это они убили Толю. Мне страшно за Наташу. Защити ее, папа! Прошу тебя. Пообещай мне! – Она застонала, и распухшее ее лицо скривилось от невыносимой боли. По щекам побежали слезы. Тютин схватил ее за руку, поцеловал. – Лариса! Доченька моя родная! В палату сразу же вошли врач и медсестра. – Вам сейчас лучше уйти, – предложил врач Тютину, хмурясь. – Доктор… – Я все слышал. Постараюсь присмотреть за ней. Извините, но сейчас я должен заняться больной. – Доктор, мою дочь пытались убить. – Голос у Тютина дрогнул, и полковник заплакал. – Понимаете? Убить. – Я понимаю. У нас в больнице охрана. И проникновение посторонних исключено. Возле палаты подежурит охранник. – Спасибо, доктор. Спасибо. А завтра я попрошу, чтобы прислали сотрудника милиции. Мне не откажут. Раз ее уже пытались убить, не исключено, что и еще попытаются. Пусть наши ребята приглядят. – Конечно, – поспешил согласиться доктор и сказал: – А сейчас идите. – Да, я понимаю. Я не буду вас задерживать, – и Тютин вышел в коридор. Походкой уставшего человека он побрел к лестнице. В душе его кипела ненависть к тому человеку, кто пытался убить его дочь. И ненависть эта переходила в месть. – Ну, ладно, – с угрозой проговорил он, и встретившиеся ему в коридоре две женщины в поблеклых зеленоватых халатах не поняли, кому предназначалась эта угроза. Обернулись, провожая встревоженными взглядами Тютина. Доктор выполнил свое обещание. После того как Ларисе сделали укол и она заснула, он пошел к начальнику охраны, объяснил ситуацию и попросил поставить возле палаты охранника. И начальник тут же дал распоряжение. – Слепцов, – позвал начальник толстого, неповоротливого мужика лет сорока, – бери резиновую дубинку, наручники и дуй в отделение травматологии. Тяжело вздохнув, охранник поплелся выполнять приказ. Часа полтора он, как часовой, простоял возле двери с цифрой пятьдесят. Но потом ему надоело. И подкольчики больных по поводу того, что стоит возле женской палаты как вкопанный, и хотя старший строго-настрого наказал никуда не отходить, охранник решил пойти в вестибюль, посидеть, посмотреть телевизор. Это всего-то в двух шагах от палаты. Шею вытяни – и дверь видно. «Больная никуда не денется. А днем сюда ни одна собака не сунется. Внизу, на дверях, наши ребята дежурят. Пойду посижу. Чего зря тут торчать», – мудро рассудил охранник. Он вошел в палату и, чтобы не разбудить Ларису, сказал ее соседке тихонько: – Я тут на этаже, в вестибюле. Если что, позовете. Женщина оторвалась на минуту от чтения журнала и раздраженно взглянула на охранника. – А мне-то что? Идите, куда хотите, – ответила она и вновь принялась за чтение. Охранник тихо прикрыл дверь. Лариса спала. Часа через два после того, как Тютин ушел от Ларисы, на территорию больницы въехала черная «Волга». Она подкатила на площадку под знак «Стоянка разрешена» и остановилась. Больные гуляли по заросшим аллеям территории, а в окруженной зарослями акации беседке сидели доминошники. Кроме азартного стука костяшек об стол, оттуда доносились крепкие матерные слова. Здесь в доминошном деле был свой заводила – шустрый мужичок небольшого роста. Несмотря на свой хлипкий вид, этот замухрышка брал горлом и нахальством, поэтому его слушались и никто из больных с ним не связывался. Тем более он всегда мог раздобыть выпивку. А без нее какая игра? И вот шустрый мужичок привычно достал из-под лавочки бутылку водки со стаканами и на редкость точно разделил содержимое поллитровки на шесть человек, поднял свой стакан и сказал: – За поправку. И чтоб больше сюда не попадать. Его тост понравился всем доминошникам, и за это выпили. Никто не обратил внимания, как из черной «Волги» вылез высокий мужчина. Ничего необычного в нем не было, разве что одежда. Он был в больничной пижаме и черных лакированных ботинках, которые бросались в глаза своим блеском. Когда Гуня проходил мимо доминошников, шустрый мужичок недобро глянул на него хмельным глазом. – Пижон. В пижаме и лакированных туфлях, – съязвил он и спросил: – Из какой он палаты? Никто не знал, доминошники только недоуменно пожимали плечами. А сосед справа его одернул. – Да хрен с ним, пижоном. В туфлях он или босиком. Ты не увиливай от игры. Нечем дуплиться, что ли? Так и скажи. Шустрый насупился и врезал доминошкой по столу. – Вот так не хочешь? – сказал он соседу. – А то я и еще могу. Пижон оглянулся на доминошников. У него было приятное, мужественное лицо человека, который не даст себя в обиду. Седые волосы придавали солидность. Такое лицо могло принадлежать капитану, бороздившему на корабле моря и океаны в поисках приключений. Суровый взгляд говорил о решительности. Но лицо это принадлежало самому обыкновенному убийце по кличке Гуня, который за деньги не пожалеет родную мать. Шустрый мужичок не изъявил желания острым словцом поддеть пижона. С завистью посмотрел ему вслед. Он всегда завидовал высоким. Высоких уважают. Их больше любят бабы. А он был маленького роста и всю жизнь из-за этого страдал. В пижаме и лакированных туфлях Гуня вышел из зарослей акации и смешался с толпой гуляющих больных. Пару минут постоял перед входом, словно обдумывая свои дальнейшие действия, и тут же решительным шагом вошел в здание больницы. На секунду бросил взгляд на указатель этажей и отделений на них. Травматологическое отделение оказалось на втором этаже. Гуня спокойно прошел мимо охранника, который увлекся болтовней с молоденькой медсестрой и даже не посмотрел в его сторону. Убийца удивился его беспечности. – Ну и сторож, – тихонько, себе под нос, пробурчал он, быстро поднявшись по лестнице на второй этаж. Увидел в вестибюле сидящего перед телевизором еще одного охранника. Надо было узнать, в какой палате лежит недобитая им дочь мента, и Гуня уставился на охранника. «А чего я ломаю голову? Вот кто мне скажет, в какой она палате», – подумал он, взял свободный стул и подсел к охраннику. Тот сидел и полусонными глазами смотрел на экран телевизора. В пижаме Гуня не отличался от больных, и поэтому охранник не обратил на него внимания. Гуня сам заговорил с ним, предложив пойти покурить. – Пойдем, составишь мне компанию. А то одному чего-то скучно. И охраннику тоже одному было скучно. Молодые медсестры не горели желанием разговаривать с ним, толстяком. – Пойдем покурим, – охотно согласился он. Они вошли в туалет, сверкающий белым кафелем. Охранник достал пачку сигарет, протянул Гуне и вдруг спросил: – Ты недавно, что ли, тут? Вроде я тебя раньше тут не видел. Гуня улыбнулся, но от предложенной сигареты отказался. – Знаешь, а ты, оказывается, не такой уж и тупой, – сказал он и неожиданно выхватил нож с выкидным лезвием. Убийца приставил острое лезвие к горлу охранника. Тот сделался белее кафеля. – Кого ты тут охраняешь? Только, смотри, не ври мне, – все с той же неизменной улыбкой проговорил Гуня, чуть кольнув ножом охранника. – Я толком не знаю, – выкатив глаза, произнес охранник. – Ее ночью привезли. Дочь полковника, милиционера. Гуня удовлетворенно кивнул головой. – С памятью у тебя все в порядке. Теперь скажи, в какой она палате? Только не ошибись в цифрах, – предупредил убийца. – Да она и так чуть жива. Не бери греха на душу. – Это тебя не касается. Отвечай, в какой она палате! – В пятидесятой, – подавленно ответил охранник и отвернулся. – А ты неплохой парень, – все еще улыбаясь, похвалил его Гуня и саданул охранника ножом точно в сердце. Тот только вздрогнул и умер. Не теряя времени, Гуня быстро затащил труп в кабину, посадил его на унитаз, прислонив спиной к стене, потом запер изнутри на шпингалет дверь и перелез через перегородку. Посмотрел на руки. На них были пятна крови. Гуня брезгливо поморщился. Подойдя к раковине, он тщательно смыл кровь с рук и лезвия ножа. «Так. Теперь я знаю, в какой она палате. Это уже хорошо. Жирный охранник мне не сможет помешать. Тоже хорошо. Остается немного – зайти в палату», – думал он, осматривая себя в зеркало, висевшее на стене над раковиной. Пригладив волосы, в очередной раз зловеще улыбнулся и, тихо подойдя к двери, осторожно выглянул в коридор. По коридору шел бородатый врач в белом халате. Увидев, что охранника нет возле палаты, он постоял минуту. Но потом пошел куда-то по своим делам. Гуня вышел из туалета. Он держался так уверенно и спокойно, что можно было подумать, этот человек – пациент больницы. Хотя он зашел сюда первый раз в жизни и скорее всего больше никогда не попадет в эту больницу. В коридоре он успел сделать комплимент молодой очаровашке в кресле-каталке. Женщина вся залилась краской. Так приятно, что мужчины еще обращают на нее внимание! Но сделал это Гуня для отвода глаз больных. Все его внимание было сконцентрировано на палате с номером «пятьдесят». Когда очаровашка укатила по коридору на своей коляске, он осторожно заглянул в палату. Кроме Ларисы, он увидел женщину, читавшую журнал. Раздумье и сожаление одновременно появились на его лице, отчего оно потеряло всякую привлекательность. Приходилось ждать, а сколько это могло занять времени, он не знал и злился на женщину с журналом. Но тут она отложила журнал на тумбочку и потянулась за костылями. Она тяжело встала с кровати и, не наступая на загипсованную ногу, проковыляла в коридор. На высокого мужчину, стоящего к ней спиной у окна, она не обратила никакого внимания. Будучи не из любопытных, женщина жила по принципу: «Не суй свой нос в чужой огород». Сама никогда никуда не совалась и то пострадала – сшиб ее пьяный лихач на машине и уехал. Теперь зачем ей другие мужики. Ей бы того негодяя отыскать… Пройдя коридор, она скрылась в туалете. Гуня резко обернулся, посмотрел по сторонам и быстро вошел в палату, плотно прикрыв за собой дверь. Лариса, открыв глаза, увидела лицо незнакомого человека. – Что вам нужно? – спросила она тихо, не узнав его, и поразилась его ответу. – Я пришел за тобой, – проговорил он, улыбнувшись. Узнав его голос, Лариса вздрогнула. Соседки по палате не было. Позвать бы кого-нибудь из персонала. На стене красная кнопка, но он стоит рядом и насмехается над ее беспомощностью. Только теперь Лариса заметила на его руках резиновые перчатки. С трудом подняв голову, она посмотрела на его ноги и увидела лакированные туфли. Те самые… Лариса попыталась дотянуться до красной кнопки на стене, но Гуня ударил ее по руке. – Лежи смирно. Еще никому не удавалось уйти от меня. Никому, – подчеркнуто произнес он и резким движением содрал с головы несчастной бинт и скрутил из него подобие веревки. – Доктор! Помогите! – в порыве отчаяния сумела крикнуть Лариса, но голос ее оказался настолько слабым, что не вырвался даже из палаты, стихнув за толстыми стенами. Чуть приподняв ее голову с подушки, Гуня ловким движением набросил на шею петлю из скрученного бинта. Лариса попыталась встать с кровати, но сил для этого не было. Лицо заливала кровь из раны на голове. «Боже! Как без меня будет Наташа?! Он может убить и ее», – думала она в эти последние минуты. – Помоги… – Она захрипела, чувствуя, как петля из бинта стягивает горло. Она задыхалась, но еще жила, подняла скрюченные руки, но оттолкнуть Гуню не смогла. Она раскрыла широко рот, но так и не закричала. Петля затянулась, и из раскрытого рта вместе с хрипами вывалился синий язык. Тело забилось в судорогах. А Гуня, все еще улыбаясь, стащил ее с кровати, привязав конец бинта к спинке. Убийца не спешил. Не боясь быть замеченным, тщательно проверил, потрогал пульс, мертва ли она. Ему нравилось убивать, все равно кого: мужчин, женщин. И все убийства он всегда выполнял с любовью, как нечто особенное, сравнимое с таинством, дарованным только ему. Еще в юности, отбывая свой первый срок в колонии, он чуть не стал жертвой парня года на три старше его. Была драка, жестокая, в ней нет места морали и каким-либо правилам. Только одно: или ты убьешь, или тебя убьют. Тогда повезло Гуне… С тех пор, убив человека, он всегда испытывал необъяснимый прилив энергии и не убивать уже просто не мог. Убедившись, что Лариса мертва, Гуня вышел из палаты и неторопливо направился к выходу. Он выполнил свою работу. Ларисина соседка по палате немного задержалась, встретив знакомую. Общие проблемы, общие болячки у людей одного возраста. Наговорившись, она вернулась в палату, но тут же выскочила в коридор, схватившись за сердце. – Ой! Ой! Доктор! – Она уронила костыли, хватаясь руками за стену, но не удержалась, упала. – Скорее сюда! Помогите. Через минуту весь дежурный персонал собрался в палате. Розовощекий бородач отчитывал перепуганную медсестру. Для Тютина не было большего удара, чем смерть дочери. Даже когда умерла жена, он держался. А тут не смог. После похорон дня два не вставал с кровати, и Наташа вызывала из города «Скорую», чтобы сделали укол. К концу недели Тютин наконец смог встать, пошатываясь, подошел к зеркалу, посмотрел и не узнал себя. От бравого бывшего полковника ничего не осталось. Из зеркала на него смотрел постаревший незнакомый человек с посеревшим, осунувшимся лицом и бесцветными глазами. Едва держась на ногах, он все же кое-как побрился, а потом зашел в гостиную и опустился в кресло поближе к камину. Хотелось тепла, попросил Наташу затопить. Сидел возле огня и не мог согреться. Казалось, со смертью Ларисы что-то оторвалось от него, ушло вместе с ней в могилу и сил для жизни не осталось. На столе лежал открытый альбом с фотографиями. Тютин подвинул его, вглядываясь в фотографии. Вот – Анатолий. Фотография Ларисы рядом. А вот – они с Татьяной, фотографировались прошлым летом на ВВЦ. Тютин собрал все эти фотки, положил перед собой на стол, отдельно от альбома, а в голове мысленная чехарда, перед глазами лица: Анатолия, Ларисы, Татьяны. И вроде говорят они что-то, только не понимает он, не слышит. «Наверное, я схожу с ума, – подумал он, задержав взгляд на фотографии, на которой запечатлен он вместе с Татьяной. – Ей-то кто отомстил за меня? Приехали двое. Один ушел, другой вошел. Как в считалочке. Получается, Татьяна их знала. Или хотя бы одного из двоих. Опять же гвоздики. Надо переговорить с ее соседкой. Может, она чего не договорила от волнения в прошлый раз», – думал Тютин. В эту ночь он так и не уснул, а утром, взяв с собой Наташу, поехал в Москву. Соседка Татьяны его узнала, впустила. Наташа осталась в машине. – Раз пришли, входите. Тютин прошел на кухню, сел на табуретку. Женщина как будто догадалась, как нелегко ему говорить об этом, сказала: – Спрашивайте уж, чего узнать хотели? Тютин кивнул. – Хочу разобраться, понять и потому прошу вас вспомнить получше тех двоих… – Торопилась я тогда, – с неохотой ответила женщина. Эта тема разговора ей была неприятна. – Я знаю. Вы мне уже говорили. Но все-таки попробуйте вспомнить, – попросил Тютин. Женщина призадумалась. – Да ведь лиц-то их я и не видела, – сказала наконец она в раздумье. – Помню только, один высокий, волосы седые. В костюме. А второй поменьше. Ростом с вас, коренастый. В правой руке цветы держал, а левой вот так все делал, – показала женщина, сжав руку в кулак и разжав. – Часто-часто, волновался небось. В дверь он звонил, а высокий в сторону отошел. А когда Татьяна открыла, он ей цветы отдал и сразу пошел, а высокий вошел. – Как он делал? – переспросил Тютин, почувствовав, как его пробирает жар. Вспомнил капитана Баева, когда видел его в управлении, и то, как он сжимал руку, разрабатывая эспандером кисть. – Вот так, – показала соседка и добавила: – А вот лиц не видела. Они ко мне спиной стояли. Для Тютина было и этого достаточно. Когда спускался вниз по лестнице, казалось самому, бегом бежит. «Неужели Баев? А если я возвожу на капитана напраслину?» Всю дорогу назад до самого поселка Тютин молчал, сколько ни пыталась Наташа разговорить его. Сидел, как в рот воды набрал. И вечером он долго не ложился спать. Наташа слышала, как он расхаживал по комнате. Но потом шаги стихли. «Кажется, лег, – подумала Наташа, успокоившись. – Странный он какой-то…» Но Тютин не лег. Он отыскал в альбоме фотографию капитана. «Баев, Баев. А ведь меня с Татьяной познакомил он. И про мои отношения с ней знали он и Стелбин. Но Стелбин работать на криминал не станет, а вот Баев… А что, если это он давал информацию бандюкам? Татьяна его хорошо знала и дверь открыла. Убивать не стал, слабоват характером и натура не позволит. Жена его работала в одной клинике с Татьяной, и Баев знал все. Тогда получается, он знает и убийцу. Ну, а кто еще из наших ребят знает, где у меня дача? Опять же Стелбин и Баев. Они приезжали ко мне. А потом… это движение рукой. У Баева как раз повреждена левая рука. Ах, Рустам, Рустам. Ну, если это твоя работа…» – Особых сомнений у Тютина не было, просто не хватало на это времени. И пока он будет вот так сидеть, размышлять, бандиты могут сделать следующий ход, трагический для него или Наташи. Тютину показалось, что внучка проснулась. Он прислушался. Нет, в ее комнате все тихо. «Ветер шуршит листьями по крыше, а я уж…» В последнее время он пугался собственной подозрительности, понимал, так нельзя, но ничего не мог с собой поделать. Догадывался – тот, кто убил зятя, дочь и Татьяну, не остановится, и помочь выйти на него Тютину может только капитан Баев. «Только вряд ли он захочет помогать», – думал Тютин. – Надо с ним поговорить. Возьму на понт, если что, извинюсь. Поймет. А не поймет, обидится – значит, грош цена ему как человеку. В конце концов убивают моих родных, а не его. До обид ли тут… Ежедневно в шесть утра Рустам Баев выгуливал своего любимца черного пуделя Грея. В последнее время отношения с женой перешли в ту фазу, когда супружескими их никак не назовешь. Капитан возвращался поздно, частенько засиживался в ресторанах с молодыми девушками, просаживая приличные суммы денег. Жене это не нравилось. Она ругалась и каждый день грозила подать на развод. Баев ее терпел. В случае развода пришлось бы делить квартиру, дорогую обстановку, дачу и новенький джип, купленный совсем недавно. Лучше уж терпеть ворчливую супругу, чем потерять половину из всего нажитого. Возненавидел он жену, и хоть нехорошо, но желал ей смерти. Тогда все останется ему и можно будет пожить в свое удовольствие. Проснувшись утром в скверном настроении, Баев надел спортивный костюм, кроссовки. Грей нетерпеливо поскуливал у двери. – Сейчас, Грей. Сейчас, – сказал Баев умному псу и заглянул в комнату жены. Каждый вечер после очередного скандала жена принимала большую дозу снотворного, и Баев втайне надеялся, что эта ночь будет в ее жизни последней. Но она не умирала. Жена лежала на спине и тихонько посапывала. «Жива, стерва!» – с сожалением подумал капитан и пошел в прихожую к поджидавшему его Грею. Выйдя из подъезда, Баев первым делом закурил и пошел к скверу. Сквер находился от дома метрах в пятидесяти. Небольшой, но уютный, в котором Баев отпускал Грея побегать. И самому удовольствие, пару кругов пробежки – и заряд бодрости на весь день. Баев вышел со двора. Оставалось только перейти дорогу, на которой всегда интенсивное движение, и лихие водители в спешке бездумно нарушают на перекрестке, проезжая на красный свет. Здесь пешеходу надо смотреть в оба глаза, если не хочешь оказаться под колесами быстро летящей машины. Грей остановился возле перехода, поджидая хозяина. Дорогу к скверу он хорошо знал и на перекрестках научился себя вести как послушный пешеход. Если толпа стоит, Грей садился и терпеливо ждал. Стоило людям двинуться по переходу, умный пес смело выбегал на проезжую часть, правда, поминутно оглядываясь на хозяина. Без него Грей не решался перебегать дорогу. В этот раз, как всегда, пес побежал к перекрестку, но хозяин вдруг встретил своего бывшего сослуживца, подъехавшего на красной «восьмерке». – Николай Иванович! Какими судьбами? – спросил Рустам, старательно делая вид, будто несказанно рад встрече. Но в глубине зеленых глаз Тютин заметил настороженность. – К тебе, Рустам. Удели пенсионеру несколько минут. Садись, – Тютин открыл дверь. Баев стоял в нерешительности. – Да мне вообще-то надо пса выгулять. – Это ненадолго, Рустам. – Ну, если ненадолго… – Баев еще как бы раздумывал, стоит ли ему садиться, обернулся к псу. – Грей, сидеть! Послушный пес сел возле перехода, тихонько повизгивая. Никогда с ним хозяин так не поступал. Баев подозрительно взглянул на Тютина, усаживаясь на сиденье. Очень скоро подозрительность его перешла в напряженность. Опустив левую руку вниз, Баев то сжимал ее в кулак, то разжимал. «Соседка дала точную информацию. У Татьяны был он, Баев», – подумал полковник. Сейчас главное было не показать, что ему известно, кто приходил к Татьяне с букетом гвоздик. Но вот именно это оказалось труднее всего. Хотелось схватить Баева за грудки. Да и по морде бы врезать не мешало. Огромным усилием воли Тютин сдержал свой гнев и как ни в чем не бывало сказал: – Ты слышал, у меня зятя убили? – Да, слышал, – ответил Баев и отвернулся, будто глянув на Грея. Пес поджидал его. «Значит, советь все-таки мучает тебя, сволочь», – подумал Тютин. А капитан мучительно думал о том, в чем прокололся. А это случилось, иначе бы Тютин не приехал. – Ларису, дочь мою, тоже убили. Татьяну… Баев замер на сиденье. Только его раненая рука выдавала невроз. Он уже догадался, какое за всем этим сейчас последует обвинение. Тютин схватил его за руку и сказал: – Соседка видела, как ты звонил в дверь Татьяны. Она открыла тебе… – В чем дело? – Баев вырвал свою руку. – А дело в том, что ты, Баев, сука! Чужому бы она не открыла. Ты подставил ее. Она мне рассказывала, как ты пытался сделать ее любовницей. И убили ее по твоей наводке. Слышишь? И зятя! И дочь – Ларису. Даже внучку пытались убить. – Ты с ума сошел, полковник! Сам хоть понимаешь, что несешь? – Я-то понимаю. А вот понимаешь ли ты? И готов ли ответить за свои черные дела? – Дурак ты, Тютин! – Баев взялся за ручку, чтобы открыть дверь, но Тютин схватил его за плечо, удерживая на сиденье. – Сидеть, гад! Сейчас поедем в МУР. Там ты быстро расколешься. – Убери от меня руки! – рявкнул на него Баев, и зеленоватого цвета глаза вмиг пожелтели, на скулах вздулись желваки. – Что ты мне сделаешь? Пенсионер сраный. У тебя даже нет оружия. А у меня вот. – Он резким движением сунул руку под спортивную куртку и достал из оперативной кобуры пистолет. – Я могу тебя сейчас застрелить при попытке нападения на сотрудника милиции. – Стреляй, гад! Ну, чего же ты? А-а… – Тютин, махнув рукой, брезгливо поморщился. – Ничего ты не можешь. Ты всегда был трусом. Всегда. И меня ты не убьешь. Я ведь тоже мент, хоть и бывший. Выстрелишь в меня, и тебя самого посадят. Тут многолюдно, тебе некуда спрятать труп. Да и люди услышат выстрел. Стреляй, Баев, не жмись, словно в штаны наложил. Но перед смертью я бы хотел все-таки узнать, зачем ты это сделал. Баев ощетинился, но пистолет все еще держал на уровне виска полковника Тютина. – Да. Я дал на тебя наводку. И на Татьяну дал, – он вдруг опустил пистолет, ткнул им в правый бок Тютина. – Один человек сводит с тобой счеты. Я всего лишь помог ему, подсказал, где твоя дача, когда твой дорогой зятек приезжает туда. Где живет твоя Татьяна. Так что они знают о тебе все. Ты – труп, полковник. И ничего не сможешь сделать. А теперь мне самому придется тебя убить. Тютин посмотрел в глаза Баеву и понял, он сделает это прямо сейчас. Но Тютин не испугался смерти. Баев не врет, значит, за теми, кто на него охотится, – сила. А он один. Его даже предал давний товарищ, и скорее всего сейчас он умрет, а этот гад, Баев, останется жить. – Эх, Рустам, Рустам. Как ты мог? Ведь мы дружили с тобой. – Дружили? – Баев рассмеялся как сумасшедший. – Да я ненавижу тебя! Понял? Ненавижу! Твое место должен был занять я, а не Стелбин. Но ты порекомендовал его. Неподкупный полковник! Да ты просто осел! Живешь по дурацким правилам. И хочешь, чтобы все так жили. Ты загубил мне не карьеру, жизнь! По твоей милости я теперь до пенсии должен сидеть в дознании. Но те пятьдесят тысяч долларов, которые мне заплатили за услуги, не лишние. Что, завидуешь? – Эх, Рустам, как же я раньше тебя, суку, не разглядел. – Да уж, не разглядел. Только ты всегда считал себя умным, а на самом деле ты – дурак. Рвал жопу, а чего добился? Тютин не ответил. Впереди него остановилась машина «Скорой помощи». Высокий, круглолицый здоровяк в белом халате направился к табачному киоску. Эта машина мешала Баеву. Не станешь же убивать Тютина при посторонних. И капитан решил подождать. Грею надоело сидеть, дожидаться хозяина, и, когда толпа людей хлынула через переход, он вскочил и быстрыми махами устремился на другую сторону дороги. – Смотри, – кивнул Тютин на собаку. Обернувшись, Баев увидел бежавшую собаку. Вот-вот включится зеленый свет и хлынет поток машин. Баев выскочил из машины, словно позабыв про Тютина, побежал к перекрестку. – Грей! Назад, Грей! Пес уже был возле самой обочины. Услышав, что хозяин его позвал, Грей кинулся назад. На светофоре вспыхнул зеленый, и машины стали набирать скорость. – Грей! – заорал Баев, опасаясь, что кто-нибудь из водителей может наехать на его верного пса. – Грей, остановись! Но пес эту команду не услышал. Бешено летящий «Мерседес» вильнул в сторону, объехав пуделя, но внезапно появившийся из-за автобуса человек в ярком спортивном костюме с пистолетом в руке наскочил на капот. Иномарка затормозила, но было уже слишком поздно. Тютин взглянул из окна машины на распластанное тело капитана Баева. Из «Скорой» к нему уже бежали врачи. Наташа сразу догадалась, бравый полковник не в духе. – Что-то не так, дед? Тютин не сдержался, хотя и понимал, не должен на внучку выплескивать все негативное, что не день и не два скапливалось в нем. – Не забивай свою голову лишними проблемами! – прозвучало чересчур резко. И Наташа, больше ни о чем не спрашивая, ушла в другую комнату. «Зря я так с ней. Обидел вот», – решил Тютин и пошел извиняться. Наташа сидела в кресле и листала журнал моды. После окончания одиннадцатого класса она готовилась пойти учиться на модельера. На деда она даже не взглянула. Он вздохнул и сел рядом. – Наташа, не сердись на меня… Пожалуйста… Ладно? Наташа продолжала молчать. Тютин опять вздохнул. – Пойми, я ведь не со зла. Ну, так получилось. Вырвалось. Глаза у Наташи были грустные, но обида уже прошла. – Не буду. Только ты все уезжаешь. Мне надоело по соседям скитаться. Генерал заколебал меня своей болтовней. На шаг от меня не отходит. В туалет одну не отпускает. Чокнуться можно. – Ну, что делать, родная. Это временно. Надо потерпеть. Зато я спокоен, ты на глазах у них. Одну тебя я оставить не могу. – Надоело… – Ничего, Наташка. И тебе так безопасней, и им веселей с тобой. Старикам всегда с молодыми лучше. – Я сегодня маму во сне видела, – помолчав, сказала Наташа. – Стоит она у дома и так приветливо машет мне рукой, а сама плачет. Слезы… – и Наташа, всхлипнув, закрыла глаза, боясь разрыдаться. – Ну, ну. Не надо, Наталья. Ведь ты у меня уже взрослая. Наташа закивала головой, соглашаясь, а на щеках слезы. – Я не хочу быть взрослой, – сказала она печально. Тютин, улыбаясь, погладил внучку по волосам. – Ну, что ты, Наташа. Не надо. Все будет хорошо, – сказал он, сам не будучи уверен в своих словах. Да и кто может за это поручиться? Но сейчас надо было успокоить Наташу, и Тютин постарался придать голосу уверенность: – Скоро все кончится. Все будет хорошо, – повторил он. Но он не убедил Наташу. Она покачала головой и вздохнула. – Нет, дед. Хорошо уже не будет. Никогда, – сказала она грустно. Когда Наташа поздно вечером ушла спать, Тютин, оставшись один, подсел к столу и опять раскрыл альбом с фотографиями. Разные лица. Их много, целый толстенный альбом, и, возможно, где-то в них разгадка его несчастья, его беды. Ну ведь должна же где-то быть разгадка? Да и сам способ убийства выбран не случайно. Этим способом кто-то пытается мне что-то напомнить. Но что? Надо, надо вспомнить, кого я сильно обидел. Черт возьми! Разве все вспомнишь? Но что-то было. Само собой получилось, что он открыл страницу, на которой была цветная его фотография. Так, ничего особенного на ней, только… Галстук! Темно-синий, в полоску. Тютин, вскочив со стула, нервно заходил по комнате, потом сел на стул, словно боясь, как бы не растерять все, что вспомнил. – Вот почему избран такой способ убийства. Наизов! Ну да. Наизов. Крупный авторитет преступного мира. Особо опасный рецидивист. – Тютину показалось, что он говорит слишком громко. Он с опаской посмотрел на дверь Наташиной комнаты. Ночь. Не хватало только разбудить внучку. «Пусть спит», – подумал Тютин, зная, что сам уже не сумеет заснуть. – Точно – Наизов. Галстук! На Анатолии был галстук в полоску. Того человека он вычеркнул из своей памяти, как и все происшедшее между ним и Тютиным. Вычеркнул по двум причинам. Первую и вспоминать неохота, стыдно и унизительно, согрешил тогда капитан, сыщик Тютин. Можно сказать, подвело старание, желание показать себя с хорошей стороны. И все-то для более скорейшего продвижения по службе. В перспективе светило место заместителя начальника отдела розыска. А тут не зевай. Охотников полно. Но главное, чтобы начальство отметило. Тогда уж можно не волноваться. Тут тебе и почет, и уважение коллег по службе. Весь вопрос в том, как добиться этого внимания от начальства. Тютин додумался, сгодилось бы серьезное дело. Ведь, сажая мелкую шушеру, карьеру не сделаешь. Кое-кто из сотрудников тоже это понимал и гонялся за авторитетами уголовного мира. А Тютин больше уделял времени работе с агентурой, вербуя их из числа уголовников-беспредельщиков. Уверен был, в нужный момент верные «шестерки» дадут знать. И вот случай представился. Возле речного вокзала двумя выстрелами из пистолета убили директора ювелирного магазина. Дело, в общем-то, из разряда рядовых, но недавно завербованный из мелких фраеров заика Герасим сообщил, будто накануне видел, как в магазин заходил Наизов. Тютин сразу заинтересовался сообщением. Во-первых, Наизов в уголовке известный авторитет с богатым прошлым, как-никак семь ходок, держал под собой большую группировку и порядком намозолил глаза прокуратуре и самому генералу МУРа. И по этой, второй причине засадить его будет проще, главное только получше зацепить. Тот же заика Герасим с легкой совестью поведал, что директора замочил один из людей Наизова, но пистолет лежит у него дома. И если он, Тютин, захочет, можно списать убийство на Наизова. Конечно, Герасим из этого пытался извлечь свою выгоду. Последний срок Герасим отбывал в «петушатнике», и Наизов, зная это, всячески унижал заику. Теперь Герасим решил поквитаться. Ему это на пользу, если Наизова посадят. А Тютин за Наизовым гонялся давно. Переговорив с Герасимом, решил так: «От того, что одним бандитом меньше на свободе станет – только лучше для общества. Да и майорская звезда на погонах солидней смотрится, чем четыре капитанских». Тютин сам выехал в составе оперативной группы. Сразу на квартире Наизова провели, как и полагается, тщательный обыск и нашли пистолет «ТТ». В его обойме не хватало двух патронов. Старший группы, капитан Тютин, был доволен, предложил Наизову написать чистосердечное признание, но тот только обругал капитана. – Ладно, Наизов. Ты грубостью, а я законом. Мы проведем баллистическую экспертизу, и она подтвердит, что директора магазина застрелили из этого пистолета. – Тут Тютин замолчал, сообразив, что неплохо бы было, чтобы Наизов подержал пистолет в руке, оставив на рукояти свои отпечатки. Но Наизов не дурак, сообразил, что хочет от него опер, и тут же заявил в присутствии понятых, что пистолет не его. Тютин на это только рассмеялся. – Да какой же дурак сознается. Конечно же, ты все отрицать будешь. Но мы этот вопрос уладим как-нибудь, – сказал он. Первый допрос Тютин провел, не откладывая, в этот же день. – Не убивал я этого торгаша. Напрасно под статью подводишь. Имей совесть, – твердил Наизов на допросе. – А ты про совесть помнил, когда грабил, убивал? Наизов не ответил. – Знаешь что, Наизов, у меня мало времени. Ты накануне убийства в магазин приходил. Только не отпирайся! Видели тебя там. – Был. Не отказываюсь, но не убивал я. – Хорошо. Я так и пишу – был. Убийство совершено из пистолета, найденного у тебя. Что скажешь? Наизов молчал, что-то сосредоточенно обдумывая, потом сказал: – Я уже понял, к чему ты клонишь. Но знай, говорю тебе правду, пистолет мне подкинули. Кто-то из наших скурвился. Убрать меня решили твоими руками, капитан, а ты уши и развесил. Тютин рассмеялся. – Нет, это ты развесил, раз позволил своим «шестеркам» подставить тебя. Хреновый ты авторитет. – Не волнуйся за меня, капитан. Со своими я разберусь. И если за решеткой буду сидеть, достану, – проговорил он с угрозой. Время шло, и допрос затянулся. Тютин посмотрел на часы. – Значит, ты не убивал? – Нет. – Наизов нарочно оттягивал время, зная, что его упорство раздражает Тютина. Капитан еще недостаточно опытен в ведении допросов, быстро устает, и можно надеяться, скоро отведет его назад в камеру. – Ладно. Тогда подскажи, кто из твоих убил? – спрашивать об этом Наизова было бесполезно, но Тютин решил дать понять, что поверил в невиновность. Это всего лишь было игрой опера. Причем игрой, в которой Наизов обязательно должен оказаться проигравшим. И Тютин заранее заготовил другой протокол, где от лица Наизова подробно расписал мотивы убийства и как оно произошло. От Наизова требовалось только поставить подпись. – Начальник, я ссученным никогда не был и стучать ни на кого не собираюсь. Ищите сами. Зря стараешься. Мне почти пятьдесят. Тридцатник из них я провел за решеткой. Теперь ты хочешь меня подвести под вышку? Не надо. Я год назад женился. Дочке три месяца. Я хочу пожить по-человечески. Никогда никого не просил, а тебя прошу. Не трогай меня, отпусти. Дай пожить на свободе. Порадоваться дай. Богу за тебя молиться буду! Уеду отсюда, чтобы вы обо мне забыли. Торгаша я не мочил. Правду тебе говорю. Тот, кто убил, мне подкинул пистолет. – Мразь ты, Наизов! Клоп вонючий! Уедет он. Ты-то, может, и уедешь на сто первый километр, а бандюки твои? Да и куда ты денешься от Москвы. Она тебя кормит. – Начальник, слово даю. Уеду, только отпусти. Денег дам сколько хочешь. На всю жизнь тебе хватит и детям твоим. – Замолчи! Тебе уже давно за решетку пора. Мы же знаем, как ты отмазался последний раз. Ведь тоже по убийству проходил. Но будь уверен, на этот раз не получится. Сядешь! – Эх, начальник. Не бери греха на душу. Не сажай! Дай пожить. Я, может, только и жизнь понял, как дочка родилась. – Наизов завернул рукав рубашки до локтя и укусил руку до крови, показал Тютину. – Кровью клянусь, завяжу с прошлым. Только поверь. Не подводи под вышак! Но Тютина клятва уголовника не проняла. Вскочив из-за стола, он накинулся на Наизова. – Ты думаешь, что сможешь стать нормальным человеком? Жить, как все люди? Рвань блатная! Бери в руку пистолет и подписывай признание! Бери, говорю! – звучало с угрозой, но Наизов не поддавался, не зря же был авторитетом. Стойкий, гад! – Не возьму. И подписывать не буду. Не убивал я. Не хочу в тюрягу. У меня – жена… дочь… – Но ведь и те, кого ты, не задумываясь, отправлял на тот свет, имели жен, детей. Ты о них хоть раз подумал, убийца! В кабинете было душно и жарко. Тютин сидел в рубашке, а галстук и пиджак висели на стуле. Схватив со спинки стула галстук, темно-синий в полоску, он накинул его на шею Наизова и затянул петлю. – Задушу, сволочь, если не возьмешь пистолет и не подпишешь. Самое тебе место в могиле. Землю засоряешь только, мразь! Наизов пытался сопротивляться, но Тютин был моложе и сильнее, и галстук все туже и туже стягивал ему шею. – На своем галстуке удавлю тебя, а всем скажу, что ты сам это сделал. Когда Наизов уже едва не потерял сознание, Тютин вложил в его руку «ТТ» и заставил сжать, потом, не давая Наизову опомниться, аккуратно вынул пистолет из его руки за конец ствола и положил в целлофановый пакет. – Пальчики твои остались. А признание можешь не подписывать. Черт с тобой! Все равно теперь не отвертишься. – Тютин хотел только попугать Наизова, но так вошел в азарт, возненавидев уголовника, что руки сами собой затягивали галстук. Он вдруг захотел смерти этому человеку, которого по-другому не мог заставить выполнить то, что надо ему, капитану Тютину. «Да люди мне за этого уголовника благодарны будут», – тут же попытался он утешить себя. Ну да, уговорами и посулами его не заставишь. И кому будет от того лучше, если бандит выйдет на свободу?! Зазвонивший телефон словно отрезвил Тютина. Трубку он снимать не стал, но руки разжал, хотя ни жалости, ни тем более сострадания к этому уголовнику капитан не испытывал. Смотрел на него холодно и равнодушно, как на что-то уже отжившее, ушедшее в прошлое. Уверен был, на суде ему дадут вышку, а значит, все, отжил свое бандит. Не доставишь больше хлопот милиции, а людям не причинишь зла. – Ладно, хлюпик. Давай поднимайся, чего разлегся? – сказал Наизову, скомкав галстук и спрятав его в карман пиджака. Наизов, пошатываясь, встал. Отдышавшись, он растер шею. Руки были все в наколках. Тютин усмехнулся, глянув на синеву, показал пистолет в пакете и съязвил: – Красивые у тебя пальчики. Сегодня же на экспертизу отправлю. Больше ты никого не убьешь. На всю катушку получишь! Наизов в ответ что-то угрожающе прошипел, но Тютина это уже не интересовало. Когда Наизова увозили в суд, Тютин стоял во дворе вместе с ребятами из оперотдела. Сослуживцы поздравляли, понимали, чего стоило капитану упрятать за решетку такого бандита. Не каждому так везет. Но нашлись и завистники, льстили в глаза, а за спиной косились недружелюбно. Конвоиры вывели Наизова. Он шел понурый, с серым, пепельного цвета лицом. Даже сейчас в нем угадывалось звериное желание убивать. Убивать беспощадно, не жалеючи. Все опера, кто знал Наизова, заявляли, что ему самое место в тюрьме. И от таких слов на душе у Тютина стало легче. «Стало быть, правильно я поступил», – думал он, глядя на Наизова. Подходя к тюремному фургону, Наизов обернулся и, отыскав в толпе милиционеров Тютина, презрительно кивнул головой, чуть оскалившись, как зверь, готовый к броску. Глаза наполнились хищным блеском. – Запомни нашу встречу, капитан. Ну, если жив останусь… – Договорить он не успел, два здоровенных сержанта втолкнули его в машину и закрыли дверь. – Еще грозится, падаль! – заметил рядом молоденький стажер. Потом Тютин узнал, Наизова приговорили к высшей мере наказания. Это и было второй причиной, по которой Тютин вычеркнул его из своей памяти. Да и чего вспоминать, если его уже больше нет. Бог ему судья теперь. Пусть за грехи отвечает. А неделю спустя на Тютина было совершено нападение возле подъезда дома, где он жил с женой и дочерью Ларисой. Когда капитан ставил машину, – тогда он ездил на старенькой «трешке», – увидел у подъезда незнакомого парня лет двадцати пяти. И почему-то сразу заподозрил неладное. Уж слишком нервничал парень. Тютин сунул руку в карман, в котором лежал «макаров». Видно, в планы этого парня не входило подпускать Тютина слишком близко. Наверное, опасался на случай промаха, чтобы капитан не запомнил лица. Со словами: – Умри, мент! – он выстрелил, но выстрел оказался неточным. Пуля только задела плечо слева, второй раз он уже выстрелить не успел. Тютин выхватил из кармана свой «макаров» и раз за разом всадил пару пуль в бесшабашную голову парня. Потом его опознали как младшего брата Наизова. Странно – прошло столько лет, а стоило в памяти потревожить прошлое, и все встало, поднялось, будто было только вчера. И все это время совесть ни разу не мучила бывшего мента. Потому что, имея дело с разного рода преступниками, он внушал себе, что они бандиты и им нельзя существовать в нормальном обществе. Да и сколько еще было расстрельных дел! Утром, наскоро позавтракав, Тютин проводил Наташу к соседу-генералу. – Дед, не хочу я. Давай я запру дверь и весь день просижу дома? – попросила Наташа. Но уговорить деда ей не удалось. – Нельзя тебе быть без присмотра! Ты разве не понимаешь? Мало ли чего может быть. Побудешь пока у них, а там я приеду. И смотри, купаться не ходи, – предостерег внучку Тютин. – Ну, дед. Все девчонки ходят, а мне нельзя. – Ты уж дурочкой-то не будь. Не то что купаться, с участка носа не кажи, – рассердился Тютин на несговорчивую внучку. Стелбин, увидев красную «восьмерку» Тютина, подошел к машине полковника. Выглядел он уставшим. Наверное, по этой причине был не очень приветлив, но из вежливости все же спросил, протягивая руку: – Ты ко мне? Хотя можно было и не спрашивать. – Ну, а к кому же я еще могу приехать. Мне нужна помощь. Услышав такое, Стелбин взял Тютина под руку и повел к воротам. – Пошли в кабинет. Там и поговорим, – произнес он несколько мрачно. Шел понурый, и Тютин спросил: – Чего такой хмурый? Не выспался? – знал, недавно майор выдал дочку замуж. Молодые жили с ними, да еще с маленьким ребенком. Понятное дело, каково Стелбину. Но майор только рукой махнул, потом сказал как будто бы с досадой: – Вообще не спал. Ночью выезжал к трем вокзалам. Там казанские пацаны понаехали, устроили резню… Милиционера порезали. – Да, серьезное дело, – с сочувствием заметил Тютин, припоминая, что и в его бытность начальником розыска частенько происходило такое. С приезжими всегда тяжело работать. Приедут, совершат преступление, и ищи их по белому свету. – Серьезней быть не может. Разбойное нападение с применением огнестрельного оружия. Торгашей они «почесали» будь здоров. Всю ночь на ногах. Вот только заехал домой, перекусил и на работу. Теперь надо рапорт генералу подготовить… А что писать?! Нет свидетелей! А-а, – майор махнул рукой. Тютин понял, сейчас Стелбину не до него, поэтому поспешил заверить: – Ты не беспокойся. Я ненадолго. – Николай, ты неправильно меня понял, – проговорил Стелбин, скрывая свою занятость. Конечно, лучше бы встретиться в другой раз, а сейчас посидеть над рапортом, но раз Тютин попросил помочь, значит, надо. Пока шли до кабинета, Тютин рассказал про Наизова и про разговор с капитаном Баевым. – Вот сволочь! В наших органах надо почаще хорошую чистку делать. Не устоял Баев перед соблазном. Вот до чего девки доводят. – А при чем тут девки? – не понял Тютин. – Как при чем? Он же постоянно по ресторанам шлялся. Деньги нужны. Вот они ему и предложили деньги взамен на информацию. Еще надо покопаться в его делах, чувствует мое сердце, он не только на тебя стучал. Я давно заметил: как громкое дело по бандюкам, смотришь, свидетели один за другим пропадают. А которые остаются в живых, слово из них не вытянешь, так запуганы. – Неужели он способен такие дела разваливать? Вот, просмотрели мы его, – с сожалением произнес Тютин. – Способен? Да с него полгода как майорскую звезду сняли. Генерал тогда приписал ему ошибочные действия в ведении уголовного дела. А я уверен, тут все было сделано умышленно, только генерал наш этого не понял. Баев легко отделался. Тютин молчал, и тогда Стелбин сказал: – А о Наизове мы сейчас выясним. Я позвоню в Управление по надзору за исполнением наказаний. Узнаем. Сейчас позвоним Герману. – Разве он еще работает? – искренне удивился Тютин, припоминая, как ровно десять лет назад полковника Германа Зуйкова провожали на пенсию. – Работает. Разве его выгонишь? – проговорил Стелбин с улыбкой. – Древний, как ворон, а не уходит. Да и не сможет он без работы. Семьи нет. Родных тоже нет. А тут на людях и при деле, скучать некогда. Заходи, Николай, – распахнул Стелбин перед Тютиным дверь в приемную. Увидев вошедшего майора, секретарша встала и, быстро схватив со стола папку с бумагами, протянула со словами: – Это срочно… – Она не договорила, покосившись на Тютина, рассуждая, стоит ли при нем обговаривать то, что содержалось в папке. Но Стелбин не взял. – Потом. Я сейчас занят. И никого ко мне не пускайте. Молоденькая секретарша, обидчиво вздернув носик, опять покосилась на Тютина. Лицо у нее было приятное, даже симпатичное, но Тютин заметил в глубине серых глаз еле скрываемую обиду. Ей не понравилось, что Стелбин при постороннем человеке так с ней разговаривает. – Хорошо. Как скажете, – проговорила она тихо, с трудом сдерживая гнев. Как только вошли в кабинет, Стелбин схватился за телефон. – Только бы был на месте старый черт, – по-свойски ругнул он Зуйкова и набрал номер. – Алло. Герман Степанович? Приветствую, Стелбин. Хорошо, что узнал. Герман, ты можешь проверить одного осужденного? Приговор? – В семидесятом, – тихо подсказал Тютин. – Приговор в семидесятом. Да. Вышка. Ну, высшая мера наказания. Наизов Зураб… Конечно, проходил по нашему управлению. Дело вел капитан Тютин. Тютин внимательно следил за выражением лица Стелбина. Майор менялся на глазах, то поднимал брови, и лицо изображало удивление, то опускал их, даже сдвигал к переносице, и лицо делалось хмурым. И Тютин догадался: утешительного мало. Наконец Стелбин положил трубку и первым делом взялся за сигарету. С момента его разговора с Зуйковым прошло минут пять, и все эти пять минут Тютин сидел как на иголках, ерзая по стулу. Стелбин сделал несколько глубоких затяжек. – Ну, говори. Не тяни, – нетерпеливо спросил Тютин, почему-то почувствовав нестерпимое желание тоже закурить. Взял сигарету. Стелбин поднес ему горящую зажигалку и сказал: – Отменили приговор твоему Наизову. Заменили на пятнадцать лет колонии строгого режима и отправили в Мордовию. Вот так, Николай. Выходит, ты был прав. Наизов охотится за тобой. Тютин молчал, сосредоточенно глядя на телефонный аппарат, будто ожидал от него нечто большее, чем то, что сообщил Зуйков. Повторил, грустно улыбнувшись: – Всего-то пятнадцать лет. Стелбин только руками развел. – Ты же знаешь, как работает система. Мы сажаем. Они отпускают. Наверное, помогли деньги. Выкупили дружки-бандиты. – Получается так. Кто достоин помилования – того шлепнут. А отъявленного рецидивиста – пожалеют. Одного не пойму: почему он столько лет выжидал? Почему раньше не осуществил свою месть? Стелбин не знал, что и сказать. – Скорее всего обстоятельства мешали, – неуверенно предположил он. – А потом, ты еще работал начальником отдела розыска. Это тоже учесть надо. Запросто мог его в порошок стереть. А возможно, у него были какие-то другие соображения. Но сейчас главное – найти его. И это еще не все. Тютин был весь внимание. Стелбин говорил все правильно, рассуждая как настоящий опер. – А что же еще? – задал вопрос бывший полковник, скорее машинально, потому что прекрасно понимал недосказанность майора Стелбина. – Доказать его причастность к убийствам. Ведь Анатолия, Ларису и Татьяну убил не он. Ему сейчас, если не ошибаюсь, под семьдесят. В таком возрасте на мокрые дела не ходят. – Согласен, но не думаю, что Наизов будет сидеть и читать Библию или Коран. – А тоже в этом не уверен. Но он всего лишь заказчик. Исполнители – другие. Может быть, некоторые темные пятна этого дела мог прояснить Баев, но его скоропостижная смерть… Тютин потушил окурок о пепельницу, догадываясь, что больше майор Стелбин не скажет ничего такого, о чем бы он не догадывался сам. – Знаешь, я, конечно же, приму все необходимые меры к розыску Наизова. Но по матушке России таких Наизовых пруд пруди. А нам надо найти одного. – А мне ждать, пока он сам заявится ко мне? – Зря ты так. Я прекрасно понимаю твое состояние. Но и ты пойми меня. Я же не могу бросить весь отдел и разыскивать его. Сделаем запрос по месту отбытия наказания. Проверим по месту прежней прописки, хотя я уверен, в Москве он не появлялся. Иначе мы бы знали. Я пошлю запрос по райотделам, ты не волнуйся. – Да я не могу не волноваться. Время идет. Я боюсь за Наташу. Они ведь и ее могут… Стелбин задумался, неожиданно лицо его просветлело. – А может, тебе в Москву вернуться? Если что, наши ребята вмиг подскочат. Поставим тебе на квартиру тревожную кнопку. – Какой смысл? Он меня и тут сумеет достать. Там мне проще защищаться, без свидетелей. Стелбин понял, что означало это выражение «защищаться без свидетелей», но ничего не сказал. Знал, у Тютина нет другого выхода. – Тут им проще меня посадить. Сейчас кого хочешь упрятать можно, были бы деньги. Там мне спокойнее. Главное – постараться сработать чисто, – проговорил Тютин, как настоящий убийца. И майору Стелбину ничего не оставалось, как согласиться с ним. – Хорошо. Если что, звони. Поможем. Оружие-то хоть есть? Тютин только усмехнулся. – Откуда? Я ведь даже не охотник. Стелбин, подсев к нему поближе, прошептал: – Найди Цыгана. Он такие штучки запросто может достать. Под штучками подразумевался пистолет с патронами, но Стелбин не стал об этом говорить прямо, был уверен, Тютин и так поймет. – Ты его еще не отправил к медведям? – Давно бы отправить надо, да слишком нужный для нас человек. – Стелбин улыбнулся. – Стучит? – Ну, Николай, не ставь вопрос так резко. Помогает. Сам знаешь, нам без таких нельзя, – сказал Стелбин и посмотрел на часы, как бы давая этим понять, что у него есть дела, которые подлежат немедленному исполнению. Майор подвинул к себе лист бумаги для рапорта. – Ладно. Скажи мне только, где Цыган крутится? – Как всегда, на Пушкинской. Если заартачится, откажется помочь, сошлись на меня. Я ему тогда хвост прищемлю. – Сам управлюсь. Мы с ним старые знакомые. Он должен меня помнить. – Тютин встал, протянул руку на прощание. – Не пропадай, Коля. Звони. Тютин ушел, провожаемый раздраженным взглядом секретарши, которой он не понравился. А Стелбин облегченно вздохнул. Теперь он мог спокойно заняться составлением рапорта о ночном происшествии. Пришла секретарша, принесла чашку кофе, поставила на стол перед майором, решив его тем самым задобрить. Стелбин угрюмо кивнул головой и ничего ей не сказал. Он сидел на уголке стола и смотрел во двор. Вид из окна майору не нравился. Он нагонял уныние, отчего настроение было паршивым. И Стелбин смотрел в окно ничего не замечающим пустым взглядом. Уставший от суеты майор со вздохом подумал, что скорее всего ему тоже в недалеком будущем придется уйти на пенсию. От этой мысли стало тоскливо. Стелбину долго не везло, все отсиживался в замах, потеряв всякую надежду на продвижение по службе. Теперь вот руководи, ан нет, того и гляди, проводят. Еще этот случай с капитаном Баевым. Теперь жди проверки, и копать будут подо всех дай боже. Закурив, он увидел, как вдалеке мелькнула красная «восьмерка» Тютина. – Вот так, – сказал Стелбин малопонятную секретарше фразу. – Был Тютин полковником, а стал бывшим ментом. На Пушкинской Тютин искал недолго. Новенькая вишневого цвета «шестерка» Цыгана стояла возле входа в метро. Может быть, Тютин и не обратил бы внимания на эту машину, если б не заметил, как в нее то и дело садились пацаны и девушки. За тонированными стеклами не было видно, что они там делали, но Тютин догадался – получали очередную дозу наркоты. «Это Цыган», – догадался Тютин, решив, что только он способен на такую дерзость – под носом у постовых милиционеров безбоязненно толкать наркоту. И не просто толкать. Любой мог уколоться прямо в машине Цыгана. Правда, цена за дозу тогда увеличивалась. Жизнь многому научила смуглого хитреца, но за свои пятьдесят он так ни разу и не побывал в тюрьме. Считал это везением, удачей, хотя всю жизнь шел по скользкой криминальной дорожке, сделавшись и сам скользким, как угорь. Его просто так не возьмешь! Он с легкостью уходил от органов, откровенно насмехаясь над милиционерами. Тютину надоело ждать. Он увидел, как к Цыгану подсела размалеванная молоденькая девчушка лет четырнадцати. Прошло десять, пятнадцать минут, но девица, видно, не собиралась вылезать из машины. – А, чтоб тебя… – решительно сплюнул бывший полковник себе под ноги. Подошел к «шестерке» и резко открыл дверь. Полуголая девица лежала на разложенном сиденье, а на ней Цыган с приспущенными штанами. Его смуглая, толстая задница покрылась каплями пота. Приняв Тютина за очередного наркомана, Цыган рассердился. Но уже через секунду его смуглое угристое лицо растянулось в улыбке. – О, гражданин начальник! Вы? А я уж думал, больше не увижу вас. Говорили, вы в отставке. – Он проворно соскочил с девицы, застегивая штаны. Тютин уставился в смазливое личико молоденькой куколки. – У тебя есть пара минут, чтобы убраться отсюда. – Что такое? Да ты кто такой, дядя, чтобы мне приказывать… Цыган процедил сквозь зубы: – Уходи сейчас же. – Он нервничал, Тютин мог заметить, что девица под кайфом, поэтому спешил выпроводить ее из машины, не дав как следует одеться. И только когда она вылезла и, пошатываясь, пошла к переходу, он немного успокоился. «Пронесло, кажись, с этой малолеткой! Вот мент, собака! Не дал девчонку оттрахать!» – Цыган с сожалением посмотрел в сторону, куда пошла девица. Тютин сел на переднее сиденье, закрыл дверь, чтобы с улицы не могли слышать их разговор. – Надеюсь, ты рад нашей встрече? – О-о, конечно. Что за вопрос, – слукавил Цыган, обнажив золотые коронки. Тютин решил подыграть Цыгану: – И я рад. Дай, думаю, навещу старого приятеля. Посмотрю, чем он молодежь тычкает. При этих словах бывшего полковника Цыган насторожился, хотя всячески старался казаться приветливым. Черт знает, что у этого мента на уме. А мент, он хоть и бывший, а все равно – мент. И, желая понравиться Тютину, он предложил пачку дорогих сигарет. Тютин вежливо поблагодарил и отказался, достав пачку «Явы». – Я как-то больше к нашим, отечественным, привык. Цыган закурил американские, наполнив салон машины ароматом табака высшего качества, как бы давая понять: ты, мент, куришь едва ли не махру, а я, бывший фарцовщик, вон какие. Он посмеивался, явно ехидничая над Тютиным. Но очень скоро выражение его лица изменилось: сначала оно вытянулось, сделалось предельно удивленным и вдруг стало таким плаксиво-жалостливым, что Тютин не выдержал: – Уж не собираешься ли ты, дорогой друг, слезами обмочить себе рубашку? В цыганских глазах появилась тоска. Он смотрел, как Тютин потянулся и достал с заднего сиденья пакет, в котором лежали расфасованный на порции наркотик и коробка с одноразовыми шприцами. – Значит, наркотой торгуешь. Не боишься? Цыган натянуто улыбнулся. – Так, подрабатываю на жизнь. Сами знаете, как сейчас туго. Приходится крутиться. А бояться мне некого. Здесь моя территория. – Цыган ждал, когда наконец Тютин скажет, зачем пришел сюда. Но в душе успокоился – если бывший полковник знает про наркоту и не вызывает опергруппу, значит, предложит сделку. А к ней Цыган всегда готов. И он решил опередить мента: – Я понимаю, вы здесь не просто так. – Какой ты догадливый. Стал бы я просто так тратить здесь время. Цыганом овладело любопытство. Деньги лежали в барсетке, он взял ее в руки, но раскрыть не успел. Тютин остановил его: – Не то, что ты думаешь. Лицо Цыгана опять вытянулось от удивления. – А что же? Что вам от меня нужно? Неужели девочку? – с сомнением спросил он. Не отвечая, Тютин заглянул в один из пакетиков, достал немного порошка и попробовал на язык. – Подделкой дураков малолетних травишь? Цыган воспротивился такому обвинению. – Обижаете, гражданин полковник! Высший сорт! Но Тютин стоял на своем. – Да факт, подделка! Решив не раздражать мента, Цыган промолчал, печально вздохнул и уставился в лобовое стекло на снующих по улице людей, в душе проклиная Тютина. – Ладно. Сейчас не об этом. Лицо Цыгана просветлело. Он льстиво улыбнулся. – А о чем? Вы только скажите. – Я знаю, у тебя есть еще одна слабость. Смекаешь, что я имею в виду? Цыган, не понимая, удивленно хлопал глазами. – Я об оружии говорю. Сделай мне «макаров». Ну и патронов коробок пять. Цыган округлил глаза, но ничего не сказал. – Не сделаешь, – продолжил Тютин, – я тебе устрою массу неприятностей. Веришь? – Верю, – подавленно ответил Цыган, опять уставившись в окно. Тютин самодовольно кивнул. – Ну, все. Я пошел. Завтра на этом месте. Примерно в это же время. Опоздаю, подождешь. А пакет с «дурью», – он показал пакет Цыгану, словно предлагал поглядеть в последний раз, – я пока заберу с собой. Уже когда Тютин вылезал из машины, Цыган язвительно спросил: – Зачем вам так много патронов? Уж не на охоту ли собрались, господин полковник? – На охоту, на голубей. Вон их сколько развелось. Кто больше настреляет, Лужков премию пообещал дать. Говорят, голуби все памятники обгадили. Как думаешь? Цыган засмеялся. Тютину он не поверил, хотя что-то слышал и про голубей, и про памятники. – Не знаю, – сказал он, льстиво улыбаясь. – У меня пока нет памятника. Свою машину Тютин оставил возле дома и теперь шел пешком. «Оружие у меня будет, – размышлял он. – Цыган не подведет. Он человек исполнительный. И можно будет их отстреливать… Бандюков». Но эта мысль не радовала его. Он, человек, который всю жизнь ловил бандитов и убийц, теперь должен сам стать одним из них. Он вглядывался в лица людей и не мог избавиться от навязчивой мысли. А что, если убийца его дочери, зятя и Татьяны совсем рядом, идет за ним следом и посмеивается, будучи уверенным, что Тютин ничего ему не может сделать, потому что не знает его. Зато тот прекрасно осведомлен о бывшем полковнике. Тютин инстинктивно огляделся, но очень скоро понял всю бессмысленность своих подозрений. Ну разве, не зная в лицо убийцу, возможно вычислить его в огромной толпе? Никакая интуиция здесь не помощник. Это только в книжках все легко, а в жизни по-другому. – Ладно, – утешал себя Тютин, – мне бы только пистолет. Уж я сумею постоять за Наташку. Сам погибну, но и эту сволочь Наизова убью. Только бы добраться до него. – Здесь вся надежда была на Стелбина. А дальше уж Тютин сам. После встречи с Цыганом Тютин поехал к жене капитана Баева, но, как и ожидал, она ничего не знала о связях мужа с бандитами. И, потратив два часа на пустые разговоры, он уехал домой, не получив никакой интересной информации. Когда Тютин возвращался из Москвы, за ним увязалась черная «Волга». Странно… Не могли же бандиты знать, к кому он поехал в Москву, выследить его там и ехать за ним почти до самого дачного поселка… Да и зачем? Убить? Тогда почему не догоняют и не стреляют? На всякий случай у развилки Тютин свернул вправо, заехал в мелкий сосняк и остановился так, что машина была не видна с дороги. Как ни странно, но «Волга» тоже повернула с шоссе и, раскачиваясь из стороны в сторону на ухабах, словно катер, поплыла по лужам. Когда «Волга» углубилась в лес, Тютин завел мотор и быстро выскочил на дорогу. Выжимая из своего «жигуленка» все, что можно, полковник помчался к дачному поселку. Наташа открыла ворота, вид у нее был озабоченный. – Все в порядке, Наташа? – спросил ее Тютин. – Вроде бы. Я не знаю… – неопределенно ответила девушка. И испуганно добавила: – Тут раза два проезжала черная «Волга»… Тютин с деланым безразличием спросил: – Ну и что? Да мало ли тут черных «Волг» ездит? Наташа посмотрела на него печальными глазами. Выражение этих глаз Тютин запомнил на всю жизнь. В них как бы угадывалась неизбежность трагедии. Ему сделалось страшно за Наташу. – Наташа… – Последний раз эта «Волга» остановилась возле нашего дома. Вышел какой-то человек, подошел к нашим воротам, посмотрел, потом сел в машину, и они уехали. Я видела от соседей. – Они? – Да. В машине их было трое. – Ты не узнала? Может, это были те, кто напал на тебя с Владиком в лесу? – Не знаю. Я тогда очень испугалась. Все лица будто стерты. Не запомнила. Да и темно было. – Ладно. Иди в дом. Я сейчас приду, – сказал Тютин и на всякий случай выглянул на улицу. «Видно, они проверяли, есть ли кто дома». После смерти родителей Наташа изменилась: редко улыбалась и сделалась молчаливой, какой не была никогда. Она могла целый день просидеть в кресле, уставившись в одну точку. «Сидит, как неживая», – не раз думал Тютин, хотя какая тут жизнь после такого. Один раз она спросила: – Дед, а убийцу мамы и папы поймают? И Тютин соврал, хотя, наверное, не имел на это права: – Конечно, поймают. А как же иначе. Стелбин пообещал, значит, поймают. Наташа по наивности верила. Или делала вид, что верила. – Я бы очень хотела, – печально добавила внучка, – чтобы его поймали. Он должен ответить… – Такой человек не имеет права жить, – проговорил полковник, как бы подведя итог их разговору. В колонии, куда отправили Наизова после суда, он просидел всего лишь три года. И, наверное, мог бы хлебать казенную баланду и дальше, если бы не одно обстоятельство. За все эти годы он получил от жены всего шесть писем. Верные друзья написали: жена спуталась с директором гостиницы «Восток». Искала легкой жизни. Отреклась от него, а вместе с ней ушла и всякая надежда на другую жизнь. Такую горечь нельзя было выплакать слезами. Было обидно за свою непутевую жизнь. За жену, за дочку. За дочку больше. Вырастет и отца знать не будет. И хотя говорят, что воры не плачут, Наизов плакал. Закусив до крови губы, чтобы никто не слышал его стонов, он прятал голову под подушку и тихо рыдал. Если в бараке увидят, уважать перестанут. Не поймут, что вор тоже человек. И так же по-тихому он зверел, за три года превратившись в существо, которое уже не могло не убивать. Он только и жил желанием отомстить тому, кто запрятал его сюда, менту Тютину. С этой мыслью Наизов ложился спать и с этой же мыслью вставал рано утром под лай собак. Кое-кто из авторитетных зэков говорил ему, что за те двенадцать лет, которые ему осталось отсидеть, он будет думать совсем по-другому. Но Наизов верил, что скоро сумеет выйти на свободу. Его сосед по нарам, рязанский авторитет Серега Щеголь, не удержался, как-то заговорил об этом, но Наизов ничего не ответил. Да и преждевременно было пока говорить об этом. В зоне находились три цеха небольшой мебельной фабрики. Не сказать, чтобы эта фабрика завалила отечественный рынок своей продукцией, но хлеб зэки жрали не зря. На работу ходили все, и никакой поблажки авторитетам от начальства колонии не было. Порядок был железный. Если по какой-то причине свою норму не выполнил сегодня, то завтра выполнишь уже полторы, а то и две. Что и говорить, условия не санаторные. Есть претензии – пожалуйте в карцер. И собаки… Они были кругом. Под их злобный лай колония ложилась спать и вставала. Собаки и изнурительная, адская работа, на которой почему-то частенько случались несчастья с авторитетами и несговорчивыми зэками. Приезжали разные комиссии, ходили, глядели, но администрации все ничего. И скоро выяснилось, что Наизов не одинок в своих подозрениях по поводу происходящего. Однажды они шли утром, как всегда, на работу, и вдруг Серега Щеголь, невысокий крепыш со шрамом во всю левую щеку, подбежал к похожему на цыгана капитану-оперу. Шедшие рядом зэки тоже остановились. Что это со Щеголем? Наизов даже тронул Серегу за плечо. – Ты чего, Щеголь? Кайф словить от формы хочешь? – Погоди. – Упрямый Серега Щеголь подошел так близко к капитану, что тот поморщился от тошнотворного запаха, исходившего от зэка, но взгляда не отвел, смотрел прямо в глаза, чуть прищурившись. Чувствуя, что намечается буза, Наизов попробовал увести Серегу. – Брось, Серега. Пошли. Хватит тебе в бутылку лезть. – Отвали, Наиз, – огрызнулся Щеголь, такого ничем не напугаешь, да и знает он, капитан без оружия, значит, пулю в лобак не словишь. А карцером Серегу не проймешь… – Начальник, где Толян Апойцев? Капитан молча продолжал сверлить Серегу взглядом, полным ненависти. С ним были прапорщик и два молоденьких солдата, откормленных, как бычки. На случай рукопашной схватки таких не одолеешь. Да Прошка – главный сука, беспредельщик. На руку начальству дела черные в зоне творит, гад. Капитан спокойно выдержал колючий взгляд Сереги и проговорил с усмешкой: – Ты же знаешь, в дробилку попал Апойцев. С ним несчастный случай произошел… А Серега разошелся, того гляди, кинется на капитана. – Несчастный случай?! Хватит дуру гнать. Чего ты на меня таращишься? Я видел, твои суки его столкнули под ножи. Вот он столкнул, – указал Серега на Прошку. Холуй стоял сытый, холеный, одет с иголочки. На Серегу посматривает как на мелочь. Ненавидел Прошка авторитетов. Не раз на воле страдал от них. Ну, а в зоне он с ними посчитается. Эти, не эти, неважно. Всякий авторитет для суки – враг. А Щеголь и вовсе борзеть стал, наседает на капитана. – Ты, гражданин начальник, видел все и не заступился. Я за штабелем стоял. – Серега посмотрел на хмурые лица зэков. Получалось, вроде как они не доверяют ему! – Я правду говорю. А ты, Прошка, запомни, до освобождения не доживешь. Падлой буду, не доживешь! Топор за тобой ходит. Помни это всегда, сука! – пригрозил Серега главному суке, а сам с капитана взгляда не сводит. Теперь уже Наизов не встревал. Серега с дурью, чего с него возьмешь. Эх, Серега, Серега, буйна голова. Молчком такие дела надо делать! За язык дороже отвечать придется… Капитан презрительно прищурился, словно выцеливал зэка из пистолета. Но Прошка побледнел, видать, испугался, ближе к капитану жмется. Боится, сука, смерти. – Идите все на работу. И ты, зэк, иди. Потом поговорим про все. И про Апойцева. Еще будет время. А сейчас вам надо приступать к работе! – резко проговорил капитан. Все подумали, что теперь Сереге карцера не миновать. – Ладно, Щеголь, завязывай. Пойдем. Все равно им ничего не докажешь. Недоволен – отпиши маляву прокурору, – посоветовал Наизов. Теперь капитан на него прищурился. – Очень ты грамотный, как я погляжу, – процедил он сквозь зубы. А Прошка еще никак не отойдет от угроз Щеголя, хотя и старается испуга перед зэками не показывать. – Иди, иди, Щеголь. Для своей задницы неприятностей ищешь? Будут, – оскалился Прошка. – Я все равно докажу! Все докажу! – Да пойдем мы, – заговорили зэки, понимая всю бесполезность такого выяснения отношений. Но Серега обиделся. – Эх, вы. Вы что, не понимаете, почему сюда ссылают всех, кому вышку заменили на отсидку? Здесь же все дохнут от несчастных случаев, – сам же и ответил Серега, воспринимая молчание зэков как недоверие к себе. – Это хорошо продуманная система. Нас уже вроде расстреливать нельзя. Помиловали! – нарочно погромче с издевкой проговорил Щеголь, чтобы капитан слышал. – Зато можно толкнуть в дробилку. Мы для них – быдло! Это же особая колония. Она для того и существует, чтоб помилованных отправлять на тот свет. Несчастный случай, и все. Все просто. И никто не станет разбираться, сам ты или нет. Ни один вор еще не вышел отсюда. Тут всем нам один приговор – несчастный случай. Зэки силой потащили Серегу к цеху. – Кончай базар, Щеголь! А то эти суки штрафные баллы нам насчитают. На курево не заработаем. – Нашел перед кем распинаться! – Так обидно же, – не унимался Серега. – Засунь свою обиду в задницу, – прокричал вслед зэкам Прошка. Наизов обернулся. Капитан смотрел на него. Не на горлопана Серегу, а на него. «Кажись, зря я болтанул про прокурора. Озлобился на меня капитан», – подумал Наизов, уже входя в ворота цеха, и на душе стало как-то нехорошо. Капитан положил руку на плечо Прошке. – Таких надо наказывать, Проша… – Накажем. Всех накажем, – пообещал главный сука. Капитану он ни в чем не перечил. – Давай, Проша, займись. Не хватало, чтобы этот Щеголь нам тут бунт устроил. – Я ему… – Прошка, не договорив, покосился на солдат. Может, не надо так при них? Не сболтнули бы лишнего… А капитан все еще смотрел ненавидящим взглядом на ворота, куда вошли зэки. К этим людям он не питал жалости и никогда не разбирался в их правоте. Раз они попали сюда, значит, виноваты. – Разве эту мразь когда-нибудь перевоспитаешь? – мудро рассуждал капитан. – Давить надо сволочей! Давить, как собак! – Капитан бросил на землю потухший окурок и наступил на него хромовым сапогом, показав солдатам, прапорщику и Прошке, как надо поступать с зэками. Днем Серега Щеголь все время был на глазах. В перекур виделись, а вечером пришли с работы, Щеголя нету. Удивление Наизова перешло в беспокойство. – Братва, где Серега? Ему никто не ответил, и это взбесило Наизова. – Чего молчите? Где Серега? Кто-нибудь скажет? Или вам уже и говорить в падлу? Будан, – как бешеный заорал Наизов на маленького, худого парня, из карманников, прибывшего последним этапом. – Я спрашиваю! Отвечай, пацан! Но Будан хоть и маленького роста, но не сробел, огрызнулся: – Чо пристал? Я пасу, что ли, Щеголя? В медчасти он. – Что с ним? Я же с ним недавно в курилке болтал. – Напрасно не шуми, – сказал дежурный по бараку старик Семеныч, отмотавший по лагерям и тюрьмам большую половину своей жизни. – Разве ты не слыхал? – Не слыхал я ничего. Говори, не тяни, что случилось? Семеныч вздохнул и размашисто перекрестился. – В станок он попал. Голова поранена, и плечо раздроблено. Кровищи много потерял. Надо бы в больницу, но начальство не отпускает, боятся, прознают там. Вот лежит, помирает. – Это его Прошка со своими суками в станок сунул, – неожиданно для самого себя сказал Будан. – Я видел. – Кто еще видел?! – заорал на пацана Наизов, задыхаясь от гнева. Безропотные овечки! На свободе все герои! А тут каждый за свою шкуру трясется, лишь бы выжить! – Яшка Сапог видал, – ответил Будан. – Это кто еще такой? – Молодой. Вместе этапом шли сюда. Он в соседнем бараке живет, – сказал Будан. – Значит, видели и не встряли? Будан отвел взгляд, делая вид, будто постель стелет. Наизов, не раздеваясь, лег поверх одеяла, заложив руки под голову. В эту ночь он так и не смог заснуть. Было обидно за то, что пропадает тут. За то, что рядом такое быдло, как Будан, а стало быть, рассчитывать на таких не стоит. А жить хочется! Затосковал авторитет по свободе, опять про должок вспомнил. Не мешало бы отомстить этому Тютину. Утром их подняли, как обычно, в шесть. Наизов встал к своему верстаку, да только не до работы ему было. Он посмотрел по сторонам. Зэки копошились как муравьи, собирали табуретки, кухонные столы, полки. Работали, старались. Наизову было противно на них смотреть. Рабы! А еще блатных из себя строят. Один Серега Щеголь и был человек! На него можно было положиться. А эти – чмо. Не авторитеты, а «шестерки»! Неожиданно рядом как из-под земли вырос бригадир. – Чего хавальник разеваешь по сторонам? – спросил он у Наизова. – Работать надо. Трудодни зарабатывать. Все стараются, а он стоит. Бригаду подводишь! Бугор у них был тоже из сук, хотя и неплохой мужик. – Да пошел ты!.. – не выдержал Наизов. – Не горлопань много. Смотри, скажу мастеру! – пригрозил бригадир. Но, зная крутой характер Наизова, решил не связываться. Он всегда относился к нему настороженно и работой не загружал. Наизов стоял, отыскивая взглядом Прошку. Этот сука всегда в цехе крутился, но сейчас его не было видно. Неожиданно открылась дверь в бойлерную, и оттуда вышла рыжая Татьяна, толстозадая бабеха лет сорока. На фабрике она работала нормировщицей, но зэки в шутку говорили, что начальство ее держит для зэков. За определенную плату рыжая нормировщица готова была обласкать хоть черта. Зная, что конкурировать ей не с кем – на всю фабрику одна женщина, – она не очень-то следила за собой. Небрежность проявлялась во всем: в одежде, в прическе. «Пусть радуются и такому товару», – думала она каждый раз, входя в цех. Плавной походкой, покачивая полными бедрами, она шла по цеху и улыбалась зэкам. И только Наизову ее улыбка не предназначалась. Она боялась его смертельно. Прошка стоял в бойлерной и не спеша застегивал штаны, похотливо улыбаясь. Он обожал полных женщин! Наизов вошел в бойлерную и закрыл за собой дверь. Прошка стоял к нему спиной, а обернувшись, вытаращил глаза. Он побаивался Наизова, ненавидел, как всех авторитетов, и старался не встречаться с ним вот так, один на один. – Тебе Танька нужна? Так вышла она, – проговорил Прошка, хотя уже сообразил, о чем будет разговор. Наизов молча смотрел суке в глаза. Прошка волновался. Его взгляд упал на обрезок арматуры, валявшийся на полу бойлерной. Два шага в сторону и… С арматурой бы Прошка себя чувствовал перед Наизовым увереннее… – Танька в цех пошла, – нарочито громко говорил он. Возле двери должен был стоять Федька-кочегар. Прошка велел ему никого в бойлерную не пускать. «Эх, вот она, надежда на сук», – с тоской подумал Прошка, наконец застегнув штаны. Лично себя Прошка сукой не считал. Он – идейный борец за высоконравственные идеалы в зоне! – А мне не Танька, мне ты нужен, – наконец произнес Наизов и так посмотрел, что душа Прошки ушла в пятки. «Никак кончать меня пришел», – подумал сука и гусиным шагом стал подбираться поближе к арматуре. Только бы успеть схватить ее! – Зачем ты Щеголя искалечил? – спросил Наизов. Прошке казалось, хватит одного мгновения. Он резко нагнулся за арматурой, но схватить ее не успел. Рука повисла в воздухе. Наизов оказался ловчее, выхватил из рукава робы заточку и по самую рукоять всадил ее в грудь главному суке. Целил в сердце, да промахнулся – пришлось Прошке перед смертью помучиться за грехи свои. – Это тебе за все, – сказал Наизов и прикрыл Прошку, истекающего кровью, картоном, на котором они только что валялись с рыжей нормировщицей. Наизов хотел уже выйти, как в бойлерную ввалился помощник Прошки во всех делах Федька-кочегар. – А где?.. – Чего? – невинно спросил Наизов. – Потерял, что ли, чего? – А где Прошка? Он тут… – из вежливости к главному суке кочегар не договорил. Да и не все этому Наизову нужно знать. «Ну, все. Сейчас эта падаль поднимет шум», – смекнул Наизов, понимая, чем для него обернется гибель главного суки. – Вышел твой Прошка. В цех за Танькой. Не договорили они. Рослый Федька-кочегар, поверив Наизову, рванул в цех. Но скоро он вернется, а труп суки никуда не спрячешь. Найдут! Наизов вышел следом за Федькой из бойлерной, оглядел хмурые лица зэков и опять пожалел, что нет рядом Сереги Щеголя. «Прав Серега был. Быдло все!» – подумал про зэков Наизов и пошел к кладовке, прихватив зачем-то пустое ведро, – делал вид, вроде занят работой, да и чтобы не вызвать у кладовщика Татарина подозрения. Но, кажется, Татарину было на все наплевать. С лицом дебила он сидел на табуретке и лениво поглядывал на работу зэков. Наизов подошел, но толстый кладовщик даже не посмотрел на него. – Эй, Татарин, открой кладовку. Только теперь кладовщик с неохотой посмотрел на него, спросил: – Зачем тебе нужно в кладовку? Наизов показал пустое ведро. – Клею надо налить. Открывай! Но это не проняло ленивого кладовщика. Он даже не двинулся с табуретки, взгляд сделался отрешенным, как будто Наизов разговаривал со стеной. – Бугор велел побыстрее! Эти слова подействовали. Бригадира Татарин уважал. Будто древний старик, толстый кладовщик медленно поднялся с табурета, что-то забубнил себе под нос недовольно, потом сказал Наизову: – Пошли. Раз Бугор сказал, нальем клею. Сколько надо, столько и нальем. – Он нашарил в кармане ключи, выбрал нужный и отпер дверь. Как только они оказались в кладовке, Наизов вытащил из рукава заточку и легонько ткнул ею в мягкий, рыхлый живот кладовщика. Толстяк побелел, вся надменность сразу спала с туповатого лица. Он весь затрясся, прижимаясь к стене. – Ты чего, Наиз? Чего делаешь-то? – Заткни пасть, толстозадый! Если хочешь жить, молчи и делай, что я скажу. Татарин поджал губы и молча закивал головой, не сводя глаз с заточки. Этот Наизов чокнутый, саданет заточкой, и прощай. С ним лучше не связываться! Тут кладовщик вспомнил, что находиться в колонии ему осталось ровно три месяца и одну неделю. Ах, как глупо лишаться жизни именно сейчас! Наизов со всей силой толкнул Татарина к бочкам, в которых хранились лаки, смолы, клей, краски и растворители. – Открывай бочки, хряк. Ну! Мне некогда с тобой базарить. Сейчас отправлю на тот свет к Прошке, суке твоему, – угрожающе проговорил Наизов и занес руку с заточкой для удара. – Не надо, я все сделаю. Не бей, – взмолился кладовщик, не понимая, при чем тут Прошка, и стал быстро отвинчивать с бочек пробки, то и дело поглядывая на Наизова и ожидая его дальнейших распоряжений. – Чего таращишься на меня? А ну, вали бочки на пол. Кладовщик побледнел, как смерть, и попятился назад. – Ты чо, Наиз! Нельзя. Ты чо задумал? Знаешь, что тут случится? По технике безопасности не положено! – Что не положено, на то хрен наложен, – в усмешке оскалился Наизов и несильно ткнул кладовщика заточкой. Татарин взвизгнул, как недорезанный поросенок, и принялся послушно бросать бочки на пол, стараясь не наступать в растекающиеся лужи. Наизов отобрал у него ключи, снял с двери кладовки замок и им запер изнутри цеха входные ворота. – Сейчас я вам устрою фейерверк. В цехе уже давно не работала вентиляция, поэтому резкий запах смеси разнесся быстро и как-то сразу. Все содержимое из бочек текло по полу, быстро приближаясь к верстакам. Зэки бросили работу и тупо наблюдали за Наизовым. Это было лишним поводом хоть на какое-то время оставить опостылевшую всем работу. Никто из них даже не попытался остановить его. Подбежал мастер из вольнонаемных, но не успел и слова сказать, как Наизов ткнул его в бок заточкой. – Получи и отвали, – сказал ему Наизов при ударе. Мастер скорчился от боли, сжался, оседая в лужу с растворителем. – Наизов, вы с ума сошли, – морщась от боли, проговорил он. – Вы же тоже пропадете здесь. Подскочив, Наизов схватил его за волосы и заглянул ему в глаза. – А мне терять нечего! Сейчас я вам покажу смерть. Чтоб вы знали, как умирать! – Он весело рассмеялся, лицо его стало страшным. Из бойлерной разъяренным зверем вылетел Федька-кочегар. – Где этот Наизов? Он Прошку замочил, гад! Увидев Наизова и лежащего рядом раненого мастера, кочегар остановился как вкопанный. На его лице появился страх. А Наизов, оскалившись, поманил его пальцем, как собаку. – Ну, Федя, продажная душонка! Иди сюда. Иди, сучонок! Все равно сейчас сдохнешь. Иди, говорю! Кочегар в ужасе попятился и рванул к сигнальной кнопке – по цеху прокатился вой сирены. Наверху, на смотровой площадке, с которой был виден весь цех как на ладони, находился кабинет администрации фабрики. Услышав сирену, из кабинета выскочили капитан, два прапорщика, рыжая нормировщица, начальник цеха и какой-то гражданский. Капитан с опозданием понял свою оплошность. Понадеялся на Прошку, а надо было солдат в цехе оставить. Не произошло бы такого! А под лестницей, ведущей на второй этаж, уже растеклась огромная лужа из ядовитой смеси. Удушающие пары потянулись вверх. И там, наверху, все словно застыли в немом оцепенении, и только гражданский вдруг пронзительно закричал на весь цех: – Отпустите меня! Я – снабженец. Приехал к вам за мебелью. Умоляю вас, отпустите! У меня жена, дочь! Поигрывая в руке заточкой, Наизов рассмеялся: – А ты прыгай вниз. Кто тебя там держит, падлу! Снабженец в нерешительности посмотрел на капитана. А тот в свою очередь уставился на Наизова. Первая мысль была – зэк сошел с ума! Надо попробовать его уговорить, успокоить! – Наизов, остановитесь! Давайте мы сейчас спустимся к вам и разберемся во всем. Поймите, здесь может погибнуть много народа. Наизов спокойно выдержал взгляд капитана. – Здесь нет народа. Здесь одно быдло! Никто из зэков не воспротивился такому оскорблению. Все терпеливо ждали, что будет дальше. А капитан проклинал дураков, придумавших глупые инструкции, согласно которым им не разрешалось в зоне носить оружие. Сейчас бы оно пригодилось, и он, не раздумывая, пристрелил бы взбунтовавшегося зэка. Теперь же приходилось принимать условия этого Наизова. – Что, капитан, струхнул? Прошка, твой верный сука, в бойлерной лежит. И ты сейчас сдохнешь… Опер знал, что угрозу свою зэк выполнит. Как же остановить его? Эх, стоял бы он рядом, два, три профессиональных удара отправили бы его на тот свет. Но в этой ситуации остается только заговорить его, оттянуть время… – Погоди, Наизов. Если ты злишься на меня, то при чем тут остальные люди? Давай выясним отношения по-мужски, – говоря так, капитан надеялся настроить зэков против Наизова. Они ведь смогут его остановить! Неужели никто в этом стаде не сделает это? Ведь их отделяет от Наизова какой-то десяток метров, ножки боятся замочить, скоты! А кладовщик Татарин и вовсе у него за спиной, рана у него в животе неглубокая, двигаться может. – Подай знак Татарину, пусть схватит Наизова за шею. Мы спустимся и скрутим его, – шепнул сквозь зубы опер рядом стоящему прапорщику, но тот оцепенел от страха и не двинулся с места. – Дурак! – зашипел на него капитан. – Сдохнем же тут! Понимая, что уговоры бесполезны, он закричал всем зэкам: – Чего вы стоите? Он же хочет поджечь цех! Разве вы не поняли еще? – Цех! – Поджечь! – Наиз, кончай! Кто-то бросился к входным воротам, но они оказались запертыми на замок. – Цех заперт! – У кого ключ? Отоприте! Наизов хохотал, наслаждаясь всеобщим страхом, переходящим в панику. Капитан стоял, держась за поручень, и молчал. Все зашло слишком далеко. Рыжая нормировщица уже больше не надеялась на охрану, вскрикнула, увидев в руке у Наизова горящую спичку. – Наизов, миленький, не делай этого! Отпусти нас! – А кто тебя держит? Вот ключ от ворот, – показал он увесистую связку ключей, отобранных у Татарина. – Спускайся и возьми их. – С этими словами он бросил связку в лужу растворителя и повторил: – Бери их и уходи. Нормировщица, поверив, быстро спустилась по железной лестнице, угодливо улыбаясь Наизову. Хлюпая стоптанными туфлями по растекшейся смоле вперемешку с растворителем, нормировщица подбежала и наклонилась за ключами. Зэки молча следили за ней и за Наизовым. Всем хотелось верить, что все обойдется. Потом, конечно, они свернут ему шею за такие дела! Спичка в руке Наизова почти погасла, и Татьяна обрадовалась, думая, что ей удалось его убедить. И вдруг Наизов бросил догорающую спичку. Цех вспыхнул в одно мгновение. Рыжая нормировщица, охваченная с головы до ног огнем, закричала не своим голосом. Закрывая ладонями лицо, она закрутилась волчком и кружилась до тех пор, пока не упала в огонь, выкрикнув напоследок проклятие Наизову. Казалось, горело все: пол, залитый адской смесью, деревянные верстаки, заготовки мебели, штабеля древесины, приготовленные для изделий. И люди! Горящие люди с дикими воплями в панике бегали по огненной луже и падали, корчась в огне. Всех охватило безумие! Кто-то еще пытался открыть замок, царапая ногтями металл. Наверху, на площадке, задыхаясь от едкого дыма, метался капитан. Внизу под лестницей бушевало в рост человека огненное море. Оба прапорщика, начальник цеха и снабженец прыгнули в это огненное море, и сейчас же их крики потонули в общей массе людского стона. Одному прапорщику повезло больше, чем его товарищу. У него горели только ноги и кисти рук, но он мог двигаться. Размахивая горящими руками, он побежал к воротам, где толпились еще живые зэки. На него никто не обращал внимания. Каждый думал о себе, чтобы спастись из этого пекла. А гражданский, начальник цеха и второй прапорщик горели заживо. Снабженец кричал, звал кого-то на помощь и поднимал вверх из огня руки, словно молясь. Надышавшись едкого дыма, капитан перевесился через ограждение и свалился вниз. Он был еще жив, но зэки в панике затоптали его. В этом всепожирающем огне, в котором копошились горящие люди, падая, вставая, двигаясь наугад с побелевшими от жара глазами, толстый кладовщик Татарин оказался единственным человеком, здраво оценившим ситуацию и принявшим самое разумное решение. Чтобы не задохнуться от дыма, Татарин встал на четвереньки и по узкому коридору, еще не охваченному огнем, направился к бойлерной. Что-то подсказало Наизову последовать за кладовщиком. За спиной Наизов услышал чей-то кашель. Обернувшись, он увидел обгорелого, со вздувшейся кожей на лице человека. Узнать его было невозможно. Наизов ткнул его наугад заточкой. Человек вскрикнул и остался позади, охваченный огнем. В бойлерную огонь еще не пробрался, но дым уже стелился низом, и его вытягивало на улицу через небольшую дыру в стене возле труб. Кладовщик подбежал к стене, потрогал руками почерневшие, покрытые плесенью кирпичи. От постоянной сырости они легко крошились от малейшего прикосновения. Татарин со всей силы ударил ногой по кирпичам, стараясь попасть ближе к трубам. Один удар, второй, третий. Под мощными ударами кирпичи стали отваливаться кусками. «Смотри-ка, а Татарин-то не дурак», – подумал Наизов, стоя за его спиной. Несколько ударов, и уже можно было просунуть голову, вдохнуть свежего воздуха. Подставив к дыре красное, вспотевшее лицо, Татарин тяжело засопел, с минуту передыхая. – Чего стоишь? Давай! – выплевывая изо рта вместе со слюной горечь от дыма, закричал на него Наизов. «У-у, толстая скотина!» В жирном теле кладовщика проснулась неимоверная сила. Наизов даже не пытался помочь толстяку. Татарин намного сильней его, вот пусть и старается. Наизов выжидал. С его телосложением нетрудно пролезть в небольшую дыру, главное сейчас, чтобы Татарин пробил ее в стене. Огонь уже подступил к бойлерной, и за дверью слышалось его яростное гудение. Человеческие голоса стихли, слышался лишь жуткий, нарастающий гул и взрывы. Рвались баллоны с кислородом, и осколки, точно от разрыва мин, ударяли в кирпичные стены. Вдруг сверху рухнула плита, проломив дверь в бойлерную. Огненные брызги горящей смолы попали на лицо и одежду Наизова. Одежда сразу загорелась. Он вскрикнул и зажмурился, смахивая со щек и лба огненные капли. Труднее было потушить горящие волосы. Они вспыхнули, как свечка, причиняя Наизову мучительную боль. Пришлось снять куртку и накрыться ею. Огонь потух, но боль осталась, и Наизов стиснул зубы, чтобы не закричать. Приоткрыв обожженные слезящиеся глаза, он увидел, что кладовщик уже пробил достаточную дыру, в которую он может пролезть. Ждать уже было больше нельзя – огонь пробрался в бойлерную, стелился по полу, накидываясь на все, что попадалось на его пути. Загорелся картон, которым Наизов прикрыл мертвое тело Прошки. Наизов, оглянувшись, увидел, как вспыхнул труп главного суки. Ему показалось, будто Прошка дрожит, силясь проснуться и убежать. Не хочет гореть главный сука! Отступая от огня, Наизов тронул Татарина за плечо, но тот даже не обернулся, продолжая бить здоровенным ботинком по кирпичам. – Отойди, Татарин! Дай я вылезу, и стучи дальше, – едва не задыхаясь от дыма, прокричал Наизов. Кладовщик замотал головой, давая понять, что не выпустит Наизова, пока не вылезет сам. Тогда Наизов схватил его за ворот робы и из последних сил дернул. Но кладовщик устоял и покрыл Наизова отборным матом. – Отойди отсюда, жирная скотина! – Наизов сунул голову в дыру и успел вдохнуть воздуха, который уже успел нагреться от пожара и пропитаться горечью. Татарин, подскочив, легко отшвырнул его от стены в огонь. – Пошел отсюда, козел! Первым вылезу я! Наизов упал, успев зажмуриться. И тут же почувствовал, как его лицо словно прилипло к огненному полу. Он вскочил, чтобы не сгореть. Глаза нестерпимо жгло, словно в них плеснули кислотой. – Сука ты, Татарин! – закричал он кладовщику, но тот молча продолжал копошиться возле дыры. Наизов потер глаза. Казалось, все погрузилось в черноту! Он видел только слабые белые пятна дрожащего огня. – Глаза! Мои глаза! – кричал Наизов от боли, потирая слезящиеся глаза. – Гад ты, Татарин! Ты мне выжег глаза! Кладовщик сидел на корточках и руками выламывал осколки кирпичей. Он пытался втиснуть в дыру свое жирное тело, но ему это не удавалось. Наизов подошел сзади. – Ну, сволочь! Останешься тут. – Прищурившись, он тронул кладовщика за его огромное плечо. – Уйди! Убью! – угрожающе прорычал ему Татарин, но больше ничего сказать не успел. Наизов с размаху всадил заточку кладовщику в шею. Тугая струйка крови ударила Наизова в лицо. – На! Получи свое! – стирая кровь с лица, проговорил он, ударив еще для верности кладовщика пару раз в сердце со стороны спины. Татарин вздрогнул, широко раскрыв рот, хватанул воздуха и, точно подавившись им, захрипел и наклонился вперед, заслонив своим громадным телом дыру. – Куда ты? – Наизов за ворот перепачканной кровью робы отволок его в сторону. – Лежи тут, сука! Но Татарин был еще жив и силился ползти. Огонь охватил его большое тело со всех сторон – раздался нечеловеческий крик, полный страдания. В предсмертных судорогах по полу покатился горящий человек. Наизов не стал ждать, пока огонь подступит к его ногам. Он сунул в дыру голову и, упираясь в пол, протиснулся на улицу и рухнул в бурьян, уткнувшись лицом в прохладную землю. «Я жив! Жив!» – было первой его мыслью. Хотелось кричать от радости. Пройти такое и выжить?! Он долго лежал неподвижно. Даже шевелиться не хотелось. Вот так лежать бы и лежать, и чтоб никто не приставал, не тревожил. Здесь, позади цеха, пожар еще не так бушевал. Огнем охватило только крышу. Основной очаг пожара пришелся на переднюю часть, где были въездные ворота. И рев пожарных машин, тревожный вой сирены на лагерных вышках, злобный лай собак – все это было там. Чтобы не допустить паники среди зэков, солдаты загоняли их в бараки. Как громкий щелчок, прозвучал одинокий выстрел. Машинально прижавшись к земле, Наизов втянул голову в плечи. «У-у, черт!» Тут только до него дошло, что солдаты очень скоро могут заглянуть в бурьян. Надо уходить! Метрах в десяти стоял «КамАЗ» с цистерной в кузове. Водитель из вольнонаемных поливал из шланга заднюю часть горящей крыши. Он не ожидал, что кому-то из зэков удалось спастись, и потому на заросли бурьяна не смотрел. Едкий черный дым клубился над пожарищем, и когда его ветром погнало на «КамАЗ», Наизов понял – медлить нельзя. Теперь дым загородил его от наблюдательной вышки. Но так будет недолго. Надо торопиться! Наизов прополз по бурьяну к машине, с трудом вскарабкался в кузов, прижался к цистерне и минуту, может, больше, лежал без движения. Ему эта минута или две показались неимоверно долгими. Чуть приподняв голову, он выглянул над бортом. Дым еще стелется, но ветер уже отгоняет его. Быстро открыв крышку цистерны, Наизов плюхнулся в воду, впервые за этот безумный день испытывая облегчение. Обожженные руки и лицо теперь не так болели. Вода успокаивала кровоточащие раны. На всякий случай Наизов отполз от горловины подальше, если кому-то вздумается заглянуть внутрь. На пожар сбежалось все начальство лагеря. Солдаты не могли открыть ворота, и тогда подогнали здоровенный бульдозер, облили его водой, и он с разгону проломил ворота. Но из цеха никто не вышел. На полу валялись догорающие трупы, от которых солдаты с ужасом шарахались. Начальник лагеря, полковник Кабин, схватился за голову, увидев, что натворил огонь. Он не мог понять, какова причина возгорания, но, судя по запертым воротам, склонялся к мысли, что это акт самосожжения, за который ему придется отвечать. Хотя, с другой стороны, какому дураку захочется добровольно лезть в огонь?! Растерянный полковник приказал солдатам залить цех водой. Когда вода в цистерне кончилась, водитель, свернув шланг, бросил его в кузов, сел в кабину и поехал на КПП. На выезде молоденький солдат-первогодок, служака необтесанный, хотел осмотреть машину, заглянул в горловину цистерны, но полупьяный прапорщик заорал на него: – Отставить! Некогда возиться. Вода нужна. Не задерживай! Солдат закрыл крышку горловины. – А ты езжай давай. Какого хрена стоишь? – рассердился прапорщик на водителя, и «КамАЗ» вылетел с территории зоны. Проехав поселок, машина остановилась в самом его конце, возле водонапорной башни. Водитель подтянул толстую резиновую кишку-шланг от башни к цистерне, открыл крышку и только наклонился к горловине, как оттуда появился человек с обгоревшим лицом. Кожа пузырилась, глубокие раны кровоточили. Бровей и ресниц не было на его страшном лице, сожженные веки не закрывали глаз. Водитель даже не успел вскрикнуть. Наизов ударил его заточкой в шею, схватив за волосы, наклонил бьющуюся в судорогах голову, чтобы кровью не испачкать одежду. Заточку так и оставил в ране. Выбравшись из цистерны, прямо в кузове переоделся в одежду водителя. «Пока все идет как надо», – подумал он весело, прикрыв обнаженный труп водителя своей одеждой. – Теперь главное – побыстрее добраться до станции и залезть в первый попавшийся поезд. – Он рассмеялся, благодаря судьбу, что не позволила ему погибнуть, как всем, кто был в цехе. На станции Наизову удалось незамеченным залезть на платформу, на которой под брезентом стояло какое-то оборудование. Его даже не интересовало, куда идет этот поезд, лишь бы побыстрее уехать. Он согласен голодать неделю, две – только бы уехать, потому что скоро, совсем скоро его уже будут тут искать. Успокоился он, лишь когда состав вздрогнул и платформа медленно покатила по рельсам. Он лежал под брезентом и плакал от радости. – Прощай, Мордовия. Прощай навсегда! Только спустя три часа, когда поезд был уже далеко от станции, обнаружили «КамАЗ» с трупом водителя в кузове. И опять полковник Кабин схватился за голову, догадавшись, что кто-то из зэков совершил побег. В цехе сгорело сто восемнадцать человек. Но никто не знал фамилию убежавшего. На промежуточной станции, в городе Скопине, Наизов встретил приблатненного паренька в наколках, подозвал. – Кто тут у вас делами заправляет? Паренек смотрел на Наизова подозрительно. На мента вроде не похож… – Ну, Бобер заправляет. И Толик Поляк. Ребята что надо. Правда, дня три назад менты взяли Толика… Наизов положил пареньку на плечо руку. – Вот что, пацан, возьми тачку и отвези меня к Бобру. Такой наглости паренек не ожидал! – Чо-о? А может, тебя в мусарню отвезти, дядя? До хрена блатной, что ли? Наизов схватил его за горло, сдавливая кадык. Паренек захрипел, сразу осознав, с кем имеет дело. – Вот что, гаденыш. Мне пятьдесят три года, и почти все их я провел за решеткой! – Я все понял. Понял, – давясь собственной слюной, прохрипел паренек. В Москву Наизов смог приехать только через несколько лет. Был конец осени. Снега еще не было, но погода казалась отвратительной. Сыро, холодно. И Москва показалась Наизову скучной. Было больно сознавать, что за годы его отсутствия оперы здорово пощипали блатных. Кого за решетку. Кого – на кладбище. Из всех верных людей и остались: Гуня, боксер Семен и Паша Длинный. С такой бандой на выгодное дело не пойдешь, себя бы защитить. Но Семен – он работал тренером в юношеской боксерской школе – обещал подобрать из молодняка человек десять боевых ребят. А больше для начала и не надо. У Паши Длинного была новенькая «четверка». Она очень пригодилась. Без колес никак нельзя. В Москве уже все давно схвачено другими группировками, так что решено было пока бомбить область, потрясти богатеньких да торгашей. А уж потом и свой кусок в Москве отхватить. Наизов поселился на квартире у Гуни, недалеко от Курского вокзала. Там всегда толчется полно приезжего народа. – Ну, с чего начнем? – спросил Гуня, истосковавшийся по деньгам. Последний год ему очень не везло. Но теперь, когда вернулся Наизов, Гуня знал – дела пойдут. С Наизовым не пропадешь. Человек он рисковый, дерзкий, вот только здоровье ему надо поправить. – Хочу повидать дочку. Да и с женой потолковать бы не мешало. Гуня сразу как-то замялся и отвел взгляд. И Семен с Пашей сидели молча. – Что такое? – Наизов рассердился, к вискам подступила кровь. – Нету твоей дочери, – сдавленно проговорил Паша Длинный и опрокинул стакан водки. А Семен с Гуней продолжали хранить молчание. – Как это – нету? Что ты мелешь? Опьянел, что ли, совсем? – Да ты выслушай сперва. Тебе отписали маляву, но, видать, ты уже отчалил из зоны, – сказал Гуня. Наизов тоже выпил водки. – Ладно. Черт с вами. Толкуйте, о чем была малява. Говорите, не тяните. – Да уж скажем. Как тебя посадили, твоя женушка по рукам пошла. То с одним, то с другим. Вино, водка! Потом и до наркотиков дело дошло. Понятно, дочка не нужна стала. Она же как королева, то на курорт с очередным любовником, то за границу. В детдом она сдала твою дочь. – Не надеялась, видать, что ты вернешься. Посчитала, там дочке лучше будет и никто не узнает, что она дочь бандита Наизова. – Может, с одной стороны, и правильно… – Что – правильно?! – закричал Наизов, не давая Гуне договорить. – Ничего не правильно, понял? – Понял я. Ты успокойся. Не бросайся на своих. Не так уж у тебя много верных людей. Наизов вскочил из-за стола, подошел к окну, прислонившись к холодному стеклу щекой, заплакал. – Сука! Сука рваная! Убью ее. Гуня, Семен и Паша Длинный сидели и молчали, делая вид, будто не замечают этих слез. – А где она теперь? – спросил Наизов, немного успокоившись. – Я ж говорю, в детдоме, – за всех ответил Гуня. – Я про жену спрашиваю. Где эта сука? – На скулах Наизова вздулись желваки, лицо заострилось. Он налил водки, не произнеся ни слова, выпил, занюхал кусочком черного хлеба. – Тамара живет по тому же адресу. Только к ней лучше не соваться, – предостерегающе сказал Паша Длинный. Наизов хищно сощурился. – Это почему же? – Она теперь с ментами крутится. Они используют ее как хотят. Уже кой-кого из братвы спалила. Но, похоже, Наизова эти предостережения не проняли. На губах его появилась едва заметная улыбка. – С ментами, говоришь? Ну, что ж, раз ей милицейский хер слаще пряника… Собирайтесь! – Это прозвучало как приказ. Но вылезать из-за стола никому не хотелось. Да и поддатые все. Можно бы и потерпеть до утра. – Куда? – все трое переглянулись, принимая сказанное Наизовым за шутку. – Что за спешка? – осмелился спросить Семен. – Может, в другой раз? – поддержал его Гуня. Но отговорить Наизова не удалось. – Я хочу навестить эту стерву сейчас, – твердо сказал он, допил водку и перевернул стакан вверх дном, что означало, будем ее кончать. За руль посадили пацана-боксера. Его привел Семен, поручившись за него как за самого себя. Наизов не возражал. Семен толковый психолог, раз выбрал, значит, пацан годится. Он теперь у них ходил в «шестерках». При убийствах еще не присутствовал, но выслуживался, старался угодить старшим корешам. Ему не сказали, что Наизов в бегах. Не его это сопливое дело, да и лучше, когда такой меньше знает. Смалодушничать может, попадись ментам, расколется. Этот пацан и позвонил в дверь. Тамара, бывшая жена Наизова, успела принять дозу наркоты. Принес участковый, взамен за ее тело. А ей что, жалко? Бери ее тепленькую, пользуйся! Молодость проходит, а мужчин она любит страстно, до безумия! Темпераментная она женщина, и кто познал ее темперамент, тот уже не забудет, не отвяжется! Вот и участковый решил насладиться! Укололась Тамара и в постель. Милиционер ее давай ласкать, облизал всю, как конфетку, и только… а тут звонок в дверь. Тамара неохотно встала, накинула халатик на голое тело и прошла в коридор. – Я сейчас, милый, – проворковала она уже из прихожей. Лейтенант достал из кармана пиджака пачку сигарет, закурил, поджидая ее. Тамара для верности поглядела в «глазок», хотя чего ей бояться, когда в постели участковый? Никто из шпаны к ее двери и близко не подходит. Своих вроде не ждала никого. На площадке стоял паренек, упитанный такой, с квадратной мордашкой, нос приплюснутый. Улыбается… Тамара открыла, и парень язык проглотил, не в силах отвести взгляд от ее полной груди, чуть прикрытой халатиком. Странно, не похож он на клиента. По крайней мере, раньше столь юных у нее еще не было. – Чего тебе? – Тамара попыталась рассердиться, хотя кайф уже пробрал и ко всему, кроме секса, появилось равнодушие. – Здрасьте, – вежливо проговорил паренек улыбаясь и сразу отошел в сторону, а на его месте, как из-под земли, выросли уже три амбала и еще один страшилище позади с обожженной рожей. Тамара даже не успела путем их рассмотреть, как ее втолкнули в коридор. Паренек вошел последним и запер дверь. Голый лейтенант все еще лежал с сигаретой во рту, подложив руки под голову. Увидев вошедших, он даже растерялся от такой наглости. – Вам чего, ребята? – уставился он во все глаза на незнакомцев. Сдрейфил, но виду не подает. – Чего надо, я спрашиваю? Пошли вон отсюда! А Гуня уже очутился рядом с ним, заулыбался приветливо. – Да ничего, в общем-то. Мы пришли пожелать тебе спокойной ночи, мент. – С этими словами он всадил здоровенный кухонный нож в грудь участковому, пропоров его насквозь. Фонтан крови ударил из глубокой раны. Тамара не успела закричать. Семен зажал ей рот, другой рукой схватил за волосы, чтоб не дергалась зря. – Молчи, – цыкнул он на женщину. Халат у Тамары распахнулся, и паренек раскрыл рот, увидев ее голой. Да, такую женщину не сравнишь с плоскогрудой малолеткой! Подойдя, Наизов приблизил к ней свое лицо. – А ты совсем не изменилась, подлая тварь. Все такая же соблазнительная, красивая… Только теперь ментов ублажаешь? Тамара от страха боялась даже дышать, признав в уроде своего бывшего мужа. «Боже милостивый! Это он, Наизов!» – Ты! Это ты?! – воскликнула она. Наизов утвердительно кивнул. – Да. Я, – сказал он без всяких дружелюбных интонаций. И добавил: – Пришел узнать, где моя дочь. Тамара побледнела, разглядывая обожженное лицо человека, которого когда-то любила. Теперь же он в ней вызывал страх и брезгливость. Ее глаза наполнились слезами, и она уже была готова расплакаться, но Наизов остановил ее: – Перестань. Меня этим не проймешь. И она только всхлипнула, помня, что он очень жесткий человек. – Я тебе задал конкретный вопрос – где моя дочь? Отвечай! – Она в детдоме. Ты должен понять… Он перебил ее. – Почему ты так поступила? – он устало сел на стул, услужливо подставленный пареньком-боксером, который не сводил с Тамары глаз. Эта женщина безумно ему нравилась. Каштановые, вьющиеся волосы, чернобровая, с голубыми глазами, какие бывают только у актрис в американских фильмах. Зацелованная убитым лейтенантом, она вызывала в нем сексуальные желания. Грудастая, с хорошей фигурой. Вот она пытается трясущимися руками завязать пояс на халате, но он, шелковый, выползал из ее пальцев, и она выставляла напоказ все, что обычно скрывала под платьем. – Я… я не виновата ни в чем. У меня не было другого выхода. Не было денег. Да, если хочешь знать, в детдоме ей лучше, и никто не узнает, чья она дочь! Наизов заговорил медленно, как человек, уставший от всего, даже от жизни. – Не надо оправдываться. Теперь это уже ни к чему. Ты мерзкая, дешевая тварь! Законченная наркоманка. – Нет! – Тамара хотела попытаться убедить его, что не имеет к наркотикам никакого отношения, но вдруг поняла – он все знает. И замолчала. – Ты предала меня и достойна самого худшего. Но вначале я хочу узнать, в какой детдом ты отдала мою дочь? – В Бирюлево. Там… Я все объясню… – Молчи, – прошипел Наизов жене. И повернувшись к Гуне, Паше Длинному и Семену, спросил: – Кто ее хочет? Гуня и Семен отказались сразу, не захотели лезть на нее после мента. Паша стоял в раздумье. А паренек-боксер словно только того и ждал. – Я, – чуть не закричал он от переполнявшего его предвкушения. – Я хочу ее! Можно мне? – Пускай, раз хочет, – попросил за него Гуня. Наизов махнул рукой, подслеповатыми глазами уставившись на жену. Он ничего не желал ей, кроме страдания и боли. Пусть помучается, искупит свои грехи болью! – Гуня, завтра смотаешься в Бирюлево, в детдом. Найдешь мою дочь. Ее звать Надя. Надежда… На правом бедре родимое пятно, похожее на звездочку. – Все сделаю. Тамара уставилась на паренька. Тот, улыбаясь, снял брюки и подошел к ней. – Ложись на диван. Тамара, оцепенев, не могла пошевельнуться. Паренек сорвал с нее халат и повалил на диван… Сопротивляться было бессмысленно. Почувствовав, как он вошел в нее, Тамара закрыла глаза и задышала возбужденно. Не помня себя, она прошептала: – Не надо. Не надо… – но сама впилась ногтями в упругую попку парня, неистово прижимая его к себе. Все закончилось слишком быстро – она не успела кончить и продолжала лежать все в той же позе с закрытыми глазами. Парень слез с нее, быстро оделся. Гуня вложил в его руку нож. Паренек побледнел, отступил, но Гуня, схватив его сзади за шею, молча подтолкнул к женщине. Тогда паренек подошел к Тамаре и, закрыв глаза, ударил… Почувствовал, что попал, и ударил еще и еще, с остервенением вонзая длинное лезвие ножа в распластанное тело женщины. Во все стороны брызгала горячая кровь, попадая ему на лицо и руки. А он бил и бил, словно взбесившись, перемазавшись в крови, пока его не остановил Семен. – Хватит уже. Она – мертвая. Когда сидели в машине, Гуня похвалил: – А ты молодец. Не сдрейфил. Паренек молча улыбнулся, и улыбка эта была похожа на оскал хищника, познавшего вкус крови. – Ну, вот и состоялось твое крещение. Теперь ты с нами одной веревочкой повязан, – добавил к словам Гуни тренер Семен. Паренек, продолжая молчать, смотрел в окно. Еще сегодня утром он и представить себе не мог, что такое будет. Ему хотелось лишь романтики и денег… На следующий день Гуня съездил в детдом, но вернулся расстроенный. – Ну? – спросил Наизов, предчувствуя недоброе. Гуня только развел руками. – Еще два года назад удочерили твою дочь, – с сожалением произнес Гуня. – И кто приемные родители? Ты узнал? Где проживают? – спросил Наизов подавленно. – Говори же, не тяни! – Я узнал. Заглодина Людмила Николаевна теперь ее приемная мать. Адреса узнать нельзя. – Это почему? – Наизов рассердился. – Кто-то постарался внести неясность в документы. – Это меня не касается. Найди мне эту Заглодину. Где хочешь, найди. Это моя дочь, и я хочу ее вернуть! Понимаешь? Гуня молчал. Сейчас что-либо возражать Наизову было бесполезно. Из колонии он вернулся ожесточенным. В нем появилась жестокость. И все из-за того, что он почти перестал видеть после ожога глаз. Теперь Наизов целыми днями сидел в комнате с зашторенными окнами. Дневной свет причинял ему мучительную боль. Глаза резало так, что нельзя было терпеть, поэтому он сам не ездил на дела. Как-то сестра Бобика, занимающаяся проституцией, рассказала брату, что к ней в ресторане клеится мент из МУРа. Лично на Бобика эта новость подействовала угнетающе. Офицер, да еще работает в МУРе. «Неужели они выследили, чем она занимается?» У сестры Бобика было задание от Гуни подыскивать в ресторане богатеньких клиентов, с которых можно неплохо сорвать. Многие из них бесследно исчезли в трубопроводах канализации. Бобику стало страшно и за себя, и за сестру. Он поделился своими опасениями с тренером Семеном. Семен немедленно доложил Наизову. Жаль Бобику сестру, но скрыть такой факт нельзя, иначе у самого голова слетит. Уже хотел в ноги Наизову упасть, умолять, чтоб ее не убивали, но, как оказалось, до такой крайности никто и не собирался доводить дело. – Нужно этого мента завербовать, – сказал Наизов. – Пусть, гад, на нас работает. Мы с него много поимеем, раз любит по ресторанам шляться, значит, и деньги любит. Сделаем вот как… Еще в ресторане сестра Бобика напоила капитана Баева до бесчувствия, а потом отвезла на квартиру, хозяйку которой, молодую наркоманку, Гуня придушил. С трупа сняли одежду и положили в постель рядом с Баевым. Пробуждение его утром было ужасным. Не давая опомниться, ему показали несколько фотографий. На них он, совершенно голый, лежал на убитой хозяйке квартиры. – Это ты изнасиловал и придушил ее ночью. Нам вызвать милицию? – спросили его Бобик с сестрой. И бравый капитан упал перед ними на колени. От него требовалось совсем немного – помогать иногда и рассказать все про Тютина. Баев согласился. К Тютину он питал личные обиды. Его обещали по пустякам не беспокоить, а связь поддерживать по телефону, чтобы не компрометировать и ни у кого не вызывать подозрений. Так бандиты без особого труда узнали и про зятя Тютина, про его дочь Ларису, про подругу Тютина, Татьяну, и про дачу в Подмосковье. Баев подсказал бандитам и как надо инсценировать самоубийство. – Ну, теперь самое время напомнить менту Тютину о себе, – сказал как-то Наизов, узнав через Баева, что Анатолий собирается на дачу. – Проще застрелить их всех, – заметил Гуня. Но Наизов не согласился. – Нет, я хочу, чтобы мент понял, почему с его семьей так поступили, чтобы он дрожал в ожидании, когда и на него накинут петлю. Нет, только вешать их. В этом вся прелесть, пусть поломает голову. Надо, чтобы он дрожал, зная, что я где-то рядом. Займитесь семьей мента. Его кончим последним. Ведь убить его просто. А я хочу его видеть раздавленным горем, опустошенным. Когда-то он поломал мне жизнь. Теперь мой черед отплатить ему. – Мы все сделаем, – пообещал Гуня, а когда Бобик спросил, почему выбран такой способ умерщвления, ответил так: – Старик наш захотел экзотики. Ну что с того, если человек застрелен? Совсем другое, когда он висит в петле с перекошенным лицом, с полуоткрытым ртом, из которого вывалился язык… Бобик брезгливо поморщился. Гуня рассмеялся и добавил: – По каждому из убитых пахан обещал заказать молебен и велел сделать фотографии на память. Хочет посмотреть на их предсмертные мучения и немного порадоваться… На этот раз Тютин без труда нашел Цыгана. Он поджидал его в своей машине на условленном месте. Вид у Цыгана был озабоченный. – Ты чего такой? – спросил Тютин вместо приветствия, усаживаясь на сиденье рядом. – Сон сегодня видел, будто на свадьбе сижу, и так мне хорошо. Так весело… – Чего ж в этом плохого? Радоваться надо. Водку, значит, пить будешь с девчонками. Ты ведь любишь молоденьких девочек? – Тютин легонько толкнул Цыгана в бок, но тот не отреагировал. Как сидел, так и остался с каменным лицом. Под ногами у него валялся пакет. Цыган поднял его, подал Тютину. – Здесь, гражданин полковник, все, о чем вы просили. Пользуйтесь. – Сделал? Ну, ты молодец! Вот это мне нравится в тебе. Ты не любишь трепаться. Сказал – сделал, – проговорил Тютин, разворачивая сверток. Внизу в пакете лежали коробки с патронами, а поверх них новенький, пахнущий заводской смазкой пистолет «макаров». Тютин взял его в руку, взвел. – Не заряжен? – Откуда, – как бы удивился Цыган. Тютин нажал на курок. Раздался сухой металлический щелчок. Цыган вздрогнул. – Ты чего? – Не люблю я таких вещей. Говорят, раз в год ружье само стреляет. – Никогда не выстрелит, если с ним обращаться как следует. Ну да ладно. Сколько с меня? Цыган пренебрежительно махнул рукой. – Шестьсот баксов. Тютин достал бумажник, отсчитал шестьсот долларов и отдал Цыгану вместе с тем пакетом, который вчера забрал у него. Цыган не удержался, заглянул в пакет. – Не сомневайся, как все лежало, так и лежит. Цыган постарался улыбнуться. – Да это я так. – Я понимаю. Ну, будь здоров. – И вы будьте, – вяло проговорил Цыган. Из-за этого мента с утра потерял столько клиентов! А это ведь денежки. Их нужно заработать, хотя бы для того, чтобы вернуть разницу, уплаченную за пистолет. С мента ведь много не возьмешь, и пистолет ему достался почти даром. А ты давай, Цыган, крутись. Надо еще доллары пересчитать, не надул ли его мент. Цыган послюнявил пальцы. – Десять, двадцать, тридцать… Тут вдруг кто-то подошел к машине, и дверь открылась… Обеспокоенные тем, что Баев больше не выходит на связь, Гуня и Бобик решили наведаться к нему домой, хотя Наизов и запрещал это, боясь вызвать ненужные подозрения. Мало ли, слежка за ним, или им на хвост сядут. Баев – человек нужный. Его беречь надо. Но на этот раз Гуня и Бобик ослушались вора. Подъехали к дому Баева. Иномарка капитана стояла во дворе. – Может, приболел наш капитан? – высказал предположение Бобик. На что Гуня резонно заметил: – Сейчас выясним. Он поднялся по лестнице и, прежде чем нажать на кнопку звонка, оглядел массивную дверь из толстого металла. «Да, – подумал он, глядя на эту дверь, – одно слово – мент. Такую дверь из автомата не прошибешь». Он прислушался. За дверью было тихо, и тогда Гуня нажал на кнопку звонка. Дверь открылась. На пороге стояла смуглая, черноглазая женщина и испытующе смотрела на Гуню. – Добрый день. – Гуня старался казаться вежливым. – Могу я поговорить с Рустамом? Что-то наподобие усмешки появилось на лице смуглянки. – Можете, – ответила она, не имея ни малейшего желания впускать его в квартиру. И тогда Гуня спросил: – Где? – На кладбище, – ответила она. Гуня от удивления раскрыл рот. – Как – на кладбище?! Ничего не понимаю! По-видимому, удивление с его лица не сошло окончательно, и смуглянка улыбнулась, рассматривая его. – А тут и понимать нечего. Рустам умер. Его сбила машина. – Умер? Машина?.. – Да, – тихо произнесла женщина и, не прощаясь, закрыла дверь. Из подъезда Гуня вышел раздраженный и без настроения. «Вот сука мент! Нашел время, когда умереть!» – зло думал он, направляясь к поджидавшему его Бобику. Они ехали по Пушкинской. Гуня курил и молча смотрел в окно. Неожиданно Бобик резко тормознул, и Гуня чуть не впечатался лбом в стекло. – Ты чего, охренел?! – заорал он на Бобика. – Смотри, вон машина нашего мента, – кивнул Бобик вперед. – Где? – Да вон, красная «восьмерка». Его номер. Теперь и Гуня разглядел, а когда проезжали мимо, увидел в вишневой «шестерке» и самого Тютина. – Точно. С черножопым базарит. Давай проедем немного вперед, а потом остановимся. – А вдруг заметит? – испугался Бобик. – Ну да, жди. Откуда он знает, что мы тут? Надо узнать, о чем он толковал с черножопым, – Гуня достал из кармана фотографию Тютина, которую им за две недели до смерти передал капитан Баев. Бобик глянул на фотку полковника и отвернулся. – Не нравится мент? – съехидничал Гуня. – Нет. Уж очень строгий. К такому лучше не попадать. Как только Тютин уехал, Гуня вылез из машины… Цыган оторопел от неожиданности. Рядом с ним на сиденье уселся высокий седой мужчина, при виде которого сразу засосало под ложечкой. Хотя тот приветливо улыбался, Цыгану он не понравился. Этот человек никогда от своего не отступится. Он или бандит, или мент… По вопросу, который он ему задал, Цыган догадался: «Нет. Это не мент». – Что ты передал менту? – спросил седой, не моргая уставившись на Цыгана. Глаза у него были точно стеклянные, вставные… На всякий случай Цыган отыскал взглядом «трешку». В ней сидели три рослых парня, его охрана. И успокоился немного. Все в порядке. Парни на месте. «А почему бы мне не послать этого нахала, куда подальше? Садится без приглашения в мою машину и еще пытается задавать свои дурацкие вопросы», – подумал Цыган, но почему-то не сделал этого, а спросил: – Кому? – И почему, собственно, он должен отвечать. Да не его это собачье дело, что он и кому передает. «Не его», – мысленно повторил Цыган, стараясь унять тревогу. Гуня все с той же издевательской улыбкой наклонился ближе к Цыгану и язвительно спросил: – Ты что, глухой? Черножопый! Такое оскорбление Цыгану не понравилось. Никто его здесь не называл черножопым. – Да пошел ты, знаешь куда?.. – Он стал лихорадочно крутить ручку на левой двери, чтобы опустить стекло и свистнуть парням. Гуня, рассмеявшись, обнял Цыгана, как лучшего друга, и вдруг, схватив за волосы, наклонил его голову к себе, достал из кармана пиджака нож и остро отточенным лезвием провел по артерии с левой стороны. Цыган судорожно вцепился обеими руками в руль, а из раны брызнула кровь, вмиг выкрасив боковое стекло в темно-красный цвет. Гуня тщательно вытер лезвие ножа о рубашку Цыгана, сложил нож и убрал в карман. – Отдыхай, черножопый, – все с той же улыбочкой проговорил он и вылез из машины. Метрах в двадцати стояла черная «Волга». Гуня подошел, сел, и машина тут же уехала в том направлении, куда умчалась тютинская «восьмерка». Через несколько минут к машине Цыгана подошла та девушка, с которой он вчера занимался любовью. Вид у нее был ужасный. Бледное лицо и мертвые, ничего не замечающие глаза. Ей надо было скорей уколоться. Цыган добрый, не откажет в долг. Она открыла дверцу машины и уже хотела сесть, но тут же отшатнулась, испуганно вскрикнув. Не устояв на ногах, она рухнула на разогретый солнцем асфальт. – Убили! Цыган сидел с выпученными глазами, а из разрезанной шеи пузырилась кровь, заливая рубашку и джинсы. Такое большое количество крови напугало девушку. Она никогда не думала, что в человеке может быть столько крови… Она сидела на асфальте и испуганными глазами смотрела на происходящее вокруг. Из «трешки» выскочили парни и подбежали к машине Цыгана. – Все. Он готов, – сказал один из них, заглянув в машину. – Надо линять отсюда, – проговорил другой. – Сейчас менты подъедут. – Пакет, пакет бери с товаром. И доллары, – в спешке произнес третий. Девушка услышала топот ног и рев отъезжающей машины. «Кто теперь даст мне уколоться взаймы?» – думала она, размазывая слезы по грязному лицу. Темной ночью по грунтовой дороге от шоссе к дачному поселку ехала черная «Волга». Тусклый свет ее подфарников, как два глаза осторожного хищника, то пропадал среди деревьев, то появлялся вновь. В машине сидели трое: Бобик, Гуня и Паша Длинный. – Надоело все! – ворчал Бобик. – Никакой личной жизни. Вчера вот познакомился с такой девчонкой! Сегодня договорились встретиться. – Хватит ныть, – одернул его Гуня. – Старик приказал выследить ее и привезти. Боится, мент куда-нибудь ее спрячет. – А с этим полковником что делать? – спросил Паша Длинный. – Посмотрим… По обстоятельствам. Если что, уберем, – на правах старшего ответил Гуня и велел Бобику остановиться. В этот раз Тютин задержался. Возвращаясь из Москвы, под Балашихой, он попал в автодорожную пробку и часа три простоял. А потом еще аккумулятор подвел… Наташа все это время поджидала деда у соседей. Время было около двенадцати ночи. Понимая, что генералу и его жене нужно ложиться спать, Наташа сказала: – Пойду. Дед уже вот-вот приедет. – А у самой душа не на месте. Предупреждал, что припозднится, но не настолько же! Генерал с женой отговаривали ее, но Наташа понимала, что больше из-за приличия. Сидят старички за столом, а сами уже носом клюют. – Ладно. Если что, крикни нам. А для охраны я тебе Султана около террасы привяжу. Никого не пропустит чужого, – строго сказал генерал, провожая Наташу. Он взял пса на длинный повод и привязал возле входной двери, приказав охранять. Наташа, войдя в дом, заперла на ключ дверь и поднялась в свою комнату. Раздеваясь, увидела, как в доме у ракетчика погас свет. Еще подумала: «Охранники мои спать легли». Возле двери тихонько поскуливал Султан. Нести охранную службу возле чужого дома ему не нравилось и, без особых усилий оборвав крепеж на цепи, он маханул через забор и был таков. Вернувшись в свою родную конуру, он, как и генерал, завалился спать, сморенный сытостью и темнотой ночи. К дому Тютина подошли трое: Гуня, Бобик и Паша Длинный. Прислушались. Вокруг было тихо. Вытянув голову над забором, Паша глянул на светящееся окно Наташиной комнаты на втором этаже. Машины Тютина не было. – Кажись, девчонка одна. Машины мента нет. Где-то мотается старый хрен, – сказал он шепотом. Гуня задумался. – И хорошо, что нет. Обойдемся без лишнего шума. Как войдем, вы двое на второй этаж к девчонке. Я останусь внизу. Все трое легко перемахнули через забор и точно растворились в темноте. Наташа не услышала, как Гуня отмычками быстро отпер замок на входной двери. Она была уверена, что Султан не подведет. Тихо ступая по лестнице, Бобик и Паша поднялись на второй этаж, а Гуня, освещая комнаты карманным фонариком, принялся шарить по ящикам в комоде. Тютин подъехал к воротам, вылез из машины, удивившись, почему в доме генерала не горит свет. «Значит, проводили Наташку», – подумал он, обернулся и вдруг заметил в гостиной своего дома луч фонаря. Он скользнул по оконному стеклу и убежал в полумрак коридора. «Там кто-то чужой», – смекнул Тютин и достал из кармана пистолет. Отперев калитку, он быстро пробежал по дорожке к террасе и, прежде чем войти, остановившись, прислушался. На втором этаже, там, где была комната Наташи, он услышал какой-то шум, приглушенные голоса и возню. Они пришли за ней. Суки! Сердце его стучало так, что, казалось, еще немного, и оно вырвется из груди. И сколько он ни старался успокоиться, не мог. Входная дверь террасы была открыта. Осторожно ступая по половицам, он вошел. Луч фонаря маячил в конце коридора. Непонятно было, что там делает обладатель фонаря. Полковник притаился за дверью, сердце словно провалилось куда-то. Он поднял руку и, как только тот с фонарем оказался рядом, рукояткой пистолета ударил его по голове. Удар оказался точным, а главное – таким, чтобы на некоторое время отключить вошедшего. Гуня рухнул на пол, как подкошенный, даже не вскрикнув. Тютин поднял с пола оброненный фонарик, выключил, потом обыскал лежащего. В боковом кармане пиджака нашел пистолет и складной нож с большим лезвием. Наклонившись, заглянул в лицо. «Высокий, седой», – вспомнил он описание соседки Татьяны. Интуиция подсказывала, что именно этот человек убил Анатолия, Ларису и Татьяну. Так захотелось взять и придушить сейчас его самого! Возможно, Тютин так бы и поступил, но необходимость кое-что выяснить не позволила сделать это. Он схватил седого за ворот рубашки, потряс. – Эй, ты! Очнись! Мне нужно с тобой побеседовать. Не притворяйся мертвым. Я знаю, ты жив. После нескольких пощечин Гуня открыл глаза. Он бы мог легко разделаться с Тютиным, если б не пистолет. Его ствол Тютин сунул Гуне в нос. – Кто тебя послал? Говори, гад! – угрожающе зашипел полковник и сунул ствол еще дальше, в ноздрю, чтоб побольнее было. Гуня застонал от боли, понимая, что сопротивляться бесполезно. Мент не дурак, и, прежде чем Гуня успеет замахнуться, он разнесет ему выстрелом башку. Приходилось терпеть унижения. Еще ни перед одним человеком не был он таким смирным. А все из-за этого пистолета. Окажись он сейчас в руках Гуни… – Чего молчишь? Выбирай: или ты мне скажешь, или я тебя пристрелю. Ведь это ты убил мою дочь и зятя? Отвечай, говнюк! – чуть повысил голос полковник, вконец теряя терпение. Из практики он знал: есть такие твердолобые, их хоть бей, хоть убей – слова не вытянешь. И лучше, пожалуй, пристрелить этого седого. Смотрит зверем, не моргнет перед смертью. Гуня попробовал отодвинуть голову в сторону, но Тютин схватил его за волосы, из носа Гуни потекла кровь. – Лежи смирно, сволочь! Не дергайся! Не ты один убивать мастак. Что-то наподобие улыбки появилось на губах Гуни. Самое время о душе подумать, а он скалится. Не боится смерти! – Ты меня не пугай, мент! Лучше сам поберегись. И девчонку побереги. Хотя все равно тебе уже не дожить до утра! – разразился негодяй раскатистым смехом. Тютин скосил глаза на лестницу, ведущую на второй этаж. «Это ж он знак подает кому-то», – сообразил Тютин. Раздался отчаянный крик Наташки. На какую-то секунду Тютин отвлекся, но этого оказалось бандиту достаточно, чтобы ударом руки отбросить Тютина. Пистолет вылетел из его руки. А Гуня точно пружина прыгнул на него и жилистыми руками ухватил Тютина сзади за шею. – Мент вонючий! Убить меня хотел! Не получится, – задышал он сзади Тютину в затылок. – Ты хотел узнать, кто убил всех твоих? Знай, это сделал я. Я убил твоего зятя, твою дочь. И тебя убью. Задушу вот этими руками, – прохрипел Гуня, сцепив руки замком. У Тютина перед глазами вспыхнули огненные круги. Он чувствовал: еще немного, и потеряет сознание. Этот седой сильнее. И тут Тютин опять услышал крик внучки. Она звала его, просила о помощи. «Наташка!» Он вспомнил про пистолет, который забрал у седого. Он лежал в кармане брюк, надо только достать его. Тютин даже не помнил, как пистолет очутился у него в руке, достал ли он его, или какая-то неведомая сила, видя, что полковник пропадает, вложила пистолет ему в руку. Гуня попытался перехватить руку с пистолетом, но Тютин не стал ждать, выстрелил. Пуля попала бандиту в пах, отбросив его к стене. – Ах ты, мент! – заскрипел он от боли зубами, медленно сползая по стене на пол. Бандит и представить себе не мог, что он, человек, который с легкостью убивал других, может так просто умереть. Первый раз в жизни им овладел панический ужас. Он потрогал рукой кровь и вдруг закричал истошным голосом, как кричит умирающий зверь. Бросившись к выключателю, Тютин зажег на веранде свет. Теперь он мог видеть часть коридора и лестницу. И, как оказалось, вовремя. Наташа выбежала из своей комнаты на лестницу в короткой ночной рубашке. А за ней – огромный бородатый верзила в черных перчатках. Это был Паша Длинный. Он пытался схватить Наташу за руку и матерился. Прыгая через ступеньки, Наташа устремилась вниз. Бородатый настойчиво преследовал ее. Увидев на веранде неподвижно лежащего Гуню, бандит свирепо закричал что-то и, вытащив из кармана джинсовки пистолет, выстрелил, но прицелился плохо и в полковника не попал. Пуля ударила в стену. Бородач был весь на виду. Тютин не мог допустить, чтобы он выстрелил еще раз, вскинул руку с пистолетом. Раздался выстрел. Наташа еще не успела ступить ногой на нижнюю ступеньку, как сверху по лестнице покатился сраженный наповал бородатый. Перевернувшись раза два через голову, он растянулся едва ли не на весь лестничный проем. Голова и руки его свесились, и из простреленной груди лужицей потекла кровь, подтекая к нижней ступеньке, на которую рухнула ослабевшая Наташа. И увидев эту подбирающуюся к ней кровяную лужицу, Наташа закричала: – Дедушка! – Она вскочила, брезгливо глядя, как кровь подтекла на то место, где только что она сидела. – Что этим людям нужно? Тютин усадил Наташу на стул. – Успокойся, Наташа. Не надо кричать. Соседей разбудишь. – Он старался говорить спокойно, чтобы и ее успокоить, но от волнения голос срывался. Он обнял внучку, поцеловал в голову. «Эх, Наташка, Наташка! Бедная моя девчоночка! Довелось тебе такое пережить». Посмотрел на трупы бандитов. Интуиция подсказала, что здесь есть еще кто-то. Он поднял голову. Показалось, будто дверь Наташиной комнаты приоткрылась, и из темноты высунулась рука с пистолетом. Значит, он не ошибся. Тютин даже мог хорошо рассмотреть ствол из вороненой стали и то маленькое отверстие, из которого сейчас вылетит пуля, смертоносный кусочек железа. «Он целится в меня», – успел он подумать. Резким движением столкнул Наташу со стула на пол, упал на правое колено для лучшего упора и, держа пистолет обеими руками, разрядил всю оставшуюся обойму в целившегося в него бандита. Когда патроны кончились, услышал наверху шаги и грохот падающего тела. – Вот он, третий! Я не ошибся. Был еще один, – возбужденно проговорил Тютин. Для верности он поднял с пола свой пистолет, а пистолет, отобранный у Гуни, вложил ему в карман. «Трупы надо будет сжечь. Огонь уничтожит мои отпечатки на рукоятке пистолета и сделает трупы неузнаваемыми», – решил он. Медленно ступая по ступенькам, приготовившись к стрельбе, он поднялся на второй этаж и увидел лежащего возле двери Наташиной комнаты толстого парня с приплюснутым носом. «Смотри-ка, этот еще живой», – с удивлением подумал Тютин. Бобик трясся, как при лихорадке. Обеими руками он закрывал рану на животе, словно боялся: убери руки, и душа его вылетит через эту рану. Увидев Тютина, испугался. «Долго не протянет. От силы минут пять», – подумал о нем полковник. Судя по двум окровавленным точкам на животе парня, две пули попали ему в область мочевого пузыря и одна в желудок. С такого близкого расстояния пули наверняка размесили ему все внутренности. Но Тютин не жалел парня. Знал, на что шел, и сейчас получил то, что заслужил! А парень, видя, что полковник не собирается его добивать, попросил: – Помогите мне. Пожалуйста. Прошу вас! Я не хочу умирать. – Он заплакал, размазывая по лицу вместе со слезами кровь. Его руки были в крови, но он как будто не замечал этого в горячке. – Прошу вас… Помогите! – Я помогу. Только скажи мне, кто вас послал? Говори мне! Кто? Бобик облизал пересохшие губы. Ему страшно хотелось пить. Внутри, в животе, все горело, и жар этот был несравним даже с болью. – Я… я не могу. Поймите, пожалуйста… не могу. Тютин поднес дуло пистолета к его лбу. – Скажи! – он крикнул так, что Бобик, вздрогнув, сжался, отчего кровь потекла еще обильнее. – Иначе сдохнешь тут, и никто тебе не поможет. Слышишь меня?! Кажется, это предостережение подействовало. – Я не хочу умирать. Отвезите меня в больницу. Возле леса стоит наша машина, ключи у меня в кармане. Отвезите быстрее! Прошу… Я вам заплачу. У меня много денег, позвоните моей сестре. Тютин не стал возражать, кивнул головой. А парень закрыл глаза, затих, и только его руки продолжали дрожать. «Только бы не умер раньше времени. Я же еще ничего не узнал у него!» – Эй, ты, не умирай. Погоди. – Тютин ударил его по щеке, чтобы тот пришел в сознание. – Я слышу вас, – ослабевшим голосом ответил парень, но глаза уже стали подергиваться мутной пеленой. – Кто вас послал? Скажи. Понимаешь, мне необходимо это знать! – Хорошо. Раз так, я скажу, но пообещайте, что отвезете меня в больницу. – Господи! Да хоть на край света. Говори! – Сивков. Он послал нас. Троих… – Сивков? Черт возьми, кто это такой? А ты не путаешь? Скажи мне! Его фамилия Наизов? Да? Ну, ответь же! – Сивков Федор Константинович, – медленно шевеля губами, произнес Бобик. Глаза его еще больше помутнели, но Тютин, не давая ему потеряться в бессознание, тормошил: – Погоди. Ты не сказал, где его найти. Это очень важно. Не все сказал! Говнюк! Не подыхай! Скажи, где… – Отвезите в больницу. Я умираю. Мне страшно. – Бобик чувствовал приближение смерти. Она медленно входила в его ослабевшее тело, сковывая члены. Так хотелось вскочить и убежать отсюда поскорей куда-нибудь, но силы быстро покидали его… – Деревня Бынино. Владимирская область. Он там. Сивков велел девчонку привезти… – проговорил Бобик со стоном и замолчал. Он раскрывал рот, но уже не мог произнести больше ни слова. Глаза наполнились тоской, какая приходит в минуту расставания с жизнью. – Зачем привезти девчонку? Отвечай, сволочь! Не умирай, отвечай! – закричал Тютин, тормоша его. Но у парня вдруг соскользнули с живота руки на пол, и Тютин понял, что он умер. Наташа сидела на стуле и с ужасом наблюдала за происходящим. Все казалось неестественным, как в страшном сне! Эти мертвые люди, застывшие в разных позах, ее дед, а главное – она сама. Она будто увидела себя со стороны, сидящую и размазывающую слезы по лицу. «Неужели я еще жива?» – мысленно спрашивала она себя. – Дедушка, а он тоже умер? – спросила она о парне. Тютин, подняв с пола пистолет Бобика, засунул ему в карман. Он словно не понял ее вопроса, обернулся, и Наташа увидела белое, без единой кровинки лицо своего деда. – Кто? – Парень. – Умер. Не бойся. Они все умерли… – Дедушка, а куда, он сказал, меня увезти хотели? И кто? – Не обращай внимания… Это он так… болтал перед смертью, сам не зная чего. Зачем тебе это? – Да так… Я просто подумала, если б они пришли убить меня, то легко могли сделать это. Так почему же не убили? Тютин не ответил, делая вид, будто занят осмотром карманов парня. – Вот что, Наташа. Мне надо сходить за их машиной… – Я не останусь одна в доме, в котором полно трупов. Ты что, дедушка! «Да. Действительно, нехорошо это как-то», – подумал Тютин и сказал: – Ты оденься и побудь пока на улице. А я скоро! – На всякий случай прихватив с собой запасную обойму с патронами, он взял ключи от машины. – Стой около ворот, но на улицу не выходи, не светись. Мало ли что… Не надо, чтобы тебя видел кто-нибудь из соседей. А я мигом. – Он быстро вышел в калитку ворот и пошел по улице, прячась в тени. Наташа провожала его взглядом до тех пор, пока он стал не виден в темноте. Она не ушла во двор, как ей приказал дед, а осталась стоять возле ворот. Наташка боялась мертвецов! Вдруг эти трое поднимутся сейчас и похитят ее?! Ведь говорил же этот парень, что ее хотели куда-то увезти… Машина стояла возле леса на обочине дороги, где и говорил парень. Тютин издали увидел ее, но подходил осторожно. Ему казалось, что за каждым деревом притаился кто-то, поджидая его. И если на поле луна еще как-то освещала землю, то в лесу было темно. Тени деревьев неотступно тянулись за ним, словно хотели предупредить о чем-то страшном, что ждало его впереди. Тютин взвел курок пистолета, чтобы быть готовым в любой момент выстрелить. Шел осторожно, и ни одна веточка не хрустнула, когда он подошел к машине. Вокруг было тихо. Прежде чем открыть дверь, Тютин осмотрелся по сторонам, не убирая пистолета, сел за руль, включил мотор и медленно поехал по дороге к поселку, не включая фар. Наташа все так же стояла у ворот, поджидая Тютина. Он ее заприметил издали, рассердился. «Эх, Наташка! Ведь увидят!» Но ругаться на нее не стал. Она открыла ворота, и он подогнал машину к самому дому. – Тебя никто не видел? Стоишь, как на витрине, – сказал он с укором. Наташа ничего не ответила, но в дом не пошла. Тютин сам перенес трупы в машину. Бобика, потому что у него были ключи от машины, усадил справа на переднее сиденье. Бородатого Пашу и Гуню забросил на заднее сиденье… – Я скоро вернусь, – сказал он, усаживаясь за руль «Волги». Ночью на шоссе машин не было, и это успокаивало. Не хватало только нарваться на гаишников. Днем их иногда можно встретить даже на грунтовке, ведущей от шоссе к поселку. Ночью можно было не опасаться. Но на всякий случай пистолет у Тютина был наготове. Он проехал по шоссе километров восемь и свернул на какую-то лесную дорогу, петлявшую среди раскидистых кустов. Ехал до тех пор, пока колеса тяжелой «Волги» не стали пробуксовывать в грязи. Тогда Тютин свернул в мелкий ельник и остановился, вылез из машины, прислушался. Тишина была такой, что слышался легкий звон в ушах. Никогда прежде не доводилось бывать ночью в лесу. Оказалось – это не так уж плохо. Может быть, было бы вообще хорошо и даже умиротворенно, если б не эти трупы в машине. Приятного мало, когда рядом с тобой ночью да еще в лесу люди, убитые тобой. Тютин покосился в салон. Все трое лежали неподвижно, словно усталые туристы, решившие заночевать в глухом лесу. «Ладно, ребята. Здесь вам самое место», – подумал полковник и достал из кармана зажигалку. В «бардачке» лежали какие-то бумаги. Он взял их, поджег и бросил в салон «Волги». Постоял немного, подождав для верности, пока разгорится, а потом быстро пошел по дороге к шоссе. В темноте полыхал огромный костер, выбрасывая в черное небо сноп красных искр. Вскоре раскатисто прогремел взрыв, полыхнув огромным факелом. – Теперь полный порядок, – сказал Тютин и бодро зашагал по шоссе по направлению к дачному поселку, ежась от предутреннего холодка. Воздух на удивление был свеж и хорош, наполненный ароматом уходящего лета. Таким он бывает только в конце августа, когда природа грустит перед неизбежным приближением осени. Рассвет уже застал Тютина, когда он подходил к поселку. Наташа все еще стояла возле ворот, и Тютин рассердился. – Наташа, ну разве можно так? Тебя могли увидеть! И так пришлось стрелять! Хорошо, что генерал с женой плохо слышат! Я же велел тебе не выходить. – Мне страшно, дед. Мне кажется, все они… еще в доме. Я боюсь туда входить… Сосед-генерал вышел с озабоченным лицом. – Я смотрю, пес мой в конуре. Вас вчера долго не было. Наташа спать пошла. Поздно было… – проговорил он виновато. Тютину сейчас было не до него. «Может, подглядывал генерал?» – Все нормально, Евгений Иванович. Я задержался вчера. – Ну, тогда ладно. А то я проснулся, увидел Султана и забеспокоился, – сказал он, как бы извиняясь. Поговорив с генералом, Тютин закрыл дверь на воротах и первым делом пошел к умывальнику. Пятна крови засохли на ладонях, хорошо, что ракетчик не заметил их. Потом надо прибраться в доме, замыть кровь на полу. Все это Тютин сделал сам. Наташа пыталась ему помочь, но он отговорил ее, отослав в сад. – Ты мне будешь только мешать. К тому же… А если говорить откровенно, я не хочу, чтобы ты в это влезала, – сказал полковник. Закончив уборку, Тютин лег на диван и проспал часа два. После обеда они с Наташей поехали в Павловский Посад, и оттуда Тютин позвонил в Москву в управление Стелбину, но секретарша по-военному четко отрапортовала, что майора сегодня не будет. Постояв немного в молчаливом раздумье в кабине телефона, полковник сделал еще один звонок, своему давнему знакомому. Когда-то с риском для своей служебной карьеры он помог ему избежать большого тюремного срока. Тогда Закир – именно так звали давнего знакомого – обещал при случае помочь. И вот такой случай, по мнению Тютина, представился. Договорились встретиться возле метро «ВДНХ». Там всегда полно народа и легче затеряться, если за ними надумают следить. Тютин приехал пораньше, но долго Закира ждать не пришлось. Его всегда отличала от прочей криминальной шушеры пунктуальность и умение держать данное слово. Если уж что пообещал, обязательно выполнит, чего бы ему это ни стоило. Пожилой азербайджанец устало сел на сиденье рядом с Тютиным. Полковник давно не видел своего приятеля. За эти годы Закир сильно постарел. «А был лихой мужик!» – с сожалением подумал Тютин. – Я долго болел, – как бы угадав, о чем думает полковник, сказал Закир, разглаживая седые усы. – Да, время, времечко, оно никого не щадит, – сказал ему Тютин, здороваясь. Закир держался с достоинством. Теперь он заправлял крупной группировкой в Москве, но все равно относился к полковнику с прежним уважением, и в голосе слышалось дружеское расположение. – Закир, я знаю, ты человек деловой, поэтому буду немногословен. Ты обещал мне помочь, когда понадобится… Это напоминание немного оскорбило азербайджанца, но, как человек с понятием, он постарался не подать виду, лишь на минуту опустил глаза. – Я бы не стал тебя беспокоить… – Получается так, словно ты передо мной оправдываешься. Не надо. Говори прямо, что нужно? – Для Закира не было ничего невозможного, и Тютин знал это. – Хорошо, Закир. Нужны документы для моей внучки. Другое имя. Другая фамилия. В общем, от и до. Другой паспорт. Поможешь? Я на тебя надеюсь. Закир посмотрел на часы. – Когда? – Как можно быстрее. У меня мало времени. – Хорошо. Тогда завтра? Устроит? Если очень нужно, могу сегодня вечером. – Нет, Закир, давай завтра. – Но больше мне не напоминай про долг. Порядочные люди так не поступают. – Я знаю, Закир. Но тут особый случай. Ты должен меня понять. Я боялся, ты откажешь. Закир укоризненно покачал головой, и Тютину ничего не оставалось, как извиниться. – Вот письменные данные моей внучки. Дата рождения и все такое, – Тютин протянул листок. Закир, не взглянув в него, убрал в карман. – Значит, до завтра? – произнес Тютин. – Да. Завтра, здесь, – сказал Закир, кивнув, и, не прощаясь, вылез из машины. Сейчас же от ближнего киоска отошли три здоровенных амбала и пошли с ним рядом. Они охраняли Закира. У перехода стоял серебристый «Форд». Закир сел в него вместе с охранниками, и они тут же растворились в потоке машин. Тютин подождал, пока они уехали, завел мотор. – Ну, что же, кажется, кое-какие проблемы я решил, – проговорил он, размышляя вслух. Переживания за Наташу заслонили все. – Они пытались ее похитить. Значит? Значит, нужно увезти ее отсюда куда-нибудь подальше, где ее не догадаются искать. Нельзя, чтобы они ее нашли. Стелбин как-то говорил… И Тютин немедленно решил съездить к майору. Стелбин не понимал упрямства Тютина. Творить беззаконие собственными руками! Еще неизвестно, как все это обойдется! – Ты не прав, Николай. Мое мнение, надо взять этого Сивкова, – настаивал майор, считая, что Тютин проявляет излишнюю горячность, а самое главное – неосторожность. – А помнишь, ты мне говорил насчет недоказанности его обвинения? – напомнил Тютин. – Кто докажет и как, что это он посылал ко мне убийц? Те обгоревшие три трупа? – Ну, знаешь, Коля. Про них лучше не вспоминать. Местные сыщики поступили разумно, обстряпали дело, будто это криминальная разборка. Тебе просто повезло. – Хорошенькое везенье. У меня не было другого выхода! Они ворвались в мой дом. И поверь, со мной бы чикаться не стали! – Хорошо. Но сейчас-то зачем ты хочешь лезть к Наизову? Согласись, глупо! Мы могли бы устроить у тебя в доме засаду. Потом провести хороший допрос. – А если они больше не сунутся в мой дом? Тогда что? Охрану же ты ко мне не приставишь? Стелбин молчал. Хоть и не хотел соглашаться, но знал – Тютин прав. И как бы в подтверждение его раздумий, полковник сказал: – У меня нет другого выхода. Вряд ли он ждет меня в гости… Для него это будет большой сюрприз… – Хорошо. Пусть будет сюрприз. Но ты хоть сообщи мне, когда поедешь. Я пошлю ребят подстраховать тебя. – Сообщу. Обязательно сообщу. Только ты мне вначале помоги с Наташей. Надо увезти ее подальше. Спрятать… – Помогу. – Стелбин на минуту задумался. – Знаешь, у меня в Вологде есть родственник. Тоже бывший милиционер. Думаю, на время Наташе лучше поселиться у него. Когда намечаешь отъезд? – Давай завтра. Завтра будут готовы документы. И сразу пусть уезжает. Нечего тянуть. Я знаю, ей непросто, но так надо. Чувствую, все приближается к развязке. Не хочу, чтобы Наташа присутствовала при этом. Ей и так довелось пережить столько, что иному взрослому хватит до скончания века. – Да, ты прав, – проговорил Стелбин. – Хорошо. Завтра так завтра. В шесть часов за ней заедет капитан Ершов. – Володя? – Да. Он и отвезет ее на своей машине. Так что, как говорится, – с богом. И пусть все будет хорошо! – Хочу на это надеяться, – грустно улыбнулся Тютин. Стелбин заметил, как за последний месяц постарел бывший полковник. Получалась какая-то ерунда – бывшего полковника МУРа преследует вор-рецидивист, а закон его защитить не может. Хотя сам полковник в свое время защищал многих, а теперь вынужден защищать себя сам. Не дай бог такого никому из бывших ментов! Как и ожидал Тютин, Наташа была против отъезда, да еще в Вологду. – Ну, дед, ты даешь! Хорошо, что не на Чукотку, – сказала она, не поддаваясь на уговоры Тютина. – Наташа, родная, надо. Пойми. – Так хотелось рассказать ей все, но что-то сдерживало полковника, заставляло молчать. «Ладно. Не время еще. Как-нибудь в другой раз», – думал он и откладывал. Знал, она сейчас пошумит, но все равно согласится. Уж такой характер женский. – А потом ты вернешься. – И это обещание подействовало. – Правда? – спросила внучка доверчиво. Тютин заглянул в ее глаза и почувствовал, как сердце сжимается в комок. Он вздохнул. – Правда, – сказал тихо и тут же добавил: – Обязательно вернешься. Твой отъезд – временный. – А когда я смогу вернуться? Скажи, дедушка. Надо было что-то пообещать, но полковник не знал что. Опять приходилось врать. Он не мог знать, как все обернется. И вполне возможно, что возвращаться ей будет не к кому. Но волновать Наташу перед дорогой он не хотел и сказал: – Я сообщу тебе… – И без того печальные глаза внучки погрустнели. – Ты пойми, Наташа, оставаться здесь тебе нельзя. Тут счет не на жизнь, а на смерть. Девушка наклонила голову, чтобы он не видел набежавшие на глаза слезы. – А как же ты, дедушка? Как же ты будешь без меня? Я буду по тебе очень, очень тосковать, – проговорила она нежно. Внезапно нахлынувшее горе сблизило, сроднило их еще больше. – Я тоже буду по тебе скучать. Но надо ехать, Наташа. Я хочу, чтобы ты осталась жива. Этот человек… – Он осекся, не закончив, но потом договорил со злостью: – Я тебе расскажу когда-нибудь все. Но сейчас хочу только, чтоб ты знала, тот человек – бандит. И всю жизнь был бандитом. Убивал людей… Проливал кровь… Даже не знаю, смогу ли я с ним справиться… – Это он убил маму и папу? – Ну, можно сказать, он. Их убили по его приказу. – Тогда ты постарайся с ним справиться, – попросила Наташа и всхлипнула, жалея деда, понимая, как ему будет тяжело. – Я постараюсь. Обязательно. А ты поезжай. – Ну что ж, раз так нужно… – Нужно, Наташа. Очень нужно. – А сейчас отвези меня на кладбище. Хочу попрощаться с мамой и папой. Я знаю, им там плохо. Они так хотели жить… – Она заплакала, уткнувшись лицом в плечо Тютина. Он не пытался ее успокоить. Пусть поплачет. Женщина в слезах отходит. Вот поплачет, и легче ей станет. Тютин обнял внучку, едва сдерживая рыдания. До встречи с Закиром еще было время, и он решил выполнить просьбу Наташи, тем более что после похорон она еще ни разу не была на могиле родителей. Они лежали рядом. Два свежих земляных холмика, такие одинаковые, как сама жизнь этих людей. И два памятника. Они еще не успели покрыться кладбищенской пылью. Наташа на каждую из могил поставила по два цветка желтых хризантем. Прочитала позолоченную надпись на памятнике матери: – Заглодина Людмила Николаевна. Дед, тут ошибка. Маму звали – Лариса. Тютин, присев на корточки, поправил венок. – Ее настоящее имя – Людмила. Но ей оно не нравилось. И все ее звали Ларисой. – Людмила, – задумчиво, с грустью повторила Наташа. – Дед, а почему у мамы волосы светлые, а у меня каштановые? Сделав вид, что не расслышал вопроса, Тютин сказал, улыбнувшись: – Твоя мама была красивая. Замечательная женщина. – Да. Очень красивая. И добрая. Я ее всегда буду любить. – Мы ее звали ласково – Мила. Милочка, – Тютин провел ладонью по керамике, на которой была отпечатана фотография Ларисы. – Дедушка, а почему я не похожа на маму? – спросила Наташа с сожалением и в то же время с завистью к ее красоте. От этого вопроса Тютин пришел в замешательство. Не думал, не ожидал, что Наташа спросит об этом и именно сейчас. – Как не похожа? Ты? Очень похожа, – изо всех сил пытаясь быть убедительным, произнес Тютин. Наташа молчала. Не возражала, не опровергала, а только молчала. Если честно, то ей было уже и неважно, похожа она или нет, ведь родители-то умерли… – О-о, Наташа. Нам пора, – заторопился полковник. – Надо встретиться с одним человеком. Он должен привезти тебе другой паспорт. Пойдем, милая… Наташа пошла за ним, но тут же вернулась к могилам родителей. – До свидания, я сегодня уезжаю, – тихо и совсем по-детски сказала она. Тютин понимал, что когда-нибудь он будет вынужден рассказать Наташе всю правду. Хотя для нее она будет не такой уж и приятной. Удерживало одно – как она отнесется к ней. «Не наделала бы глупостей, когда узнает, чья она дочь», – предостерегал он сам себя и этим затягивал время признания. О, если б кто-нибудь сказал, упредил его, что все так получится. Может быть, и сумел бы капитан Тютин многое изменить. После неудачных родов Лариса узнала, что детей у нее больше не будет. Проплакав дня три в безутешном горе, решила удочерить девочку, которую одна мамаша сдала в детдом в Бирюлеве. – Девочка такая хорошенькая, – нахваливала ее завдетдомом. Лариса пообещала ее отблагодарить. – Я заберу ее. У меня дочка родилась мертвой. Мы с мужем хотели назвать ее Наташей, – сказала Лариса заведующей. – Ничего страшного. Имя переписать недолго, – со знанием дела как бы заметила заведующая. Она была женщиной обходительной. Взявшись за оформление всех официальных бумаг, Тютин ужаснулся. «Наизова! Надежда! Уж не дочь ли она того Наизова?» Проверил. Девочка оказалась дочерью человека, которого он отправил под вышку. И что-то будто надломилось в душе у капитана Тютина. Пытался уговорить Ларису взять другого ребенка. Но дочь не поддалась на уговоры. «Ну, ладно, – думал Тютин, увидев первый раз девочку. – Дети не отвечают за родителей. А девчушка и в самом деле хорошенькая». Ему не составило труда кое-что исправить в документах, на случай, если кто-то из дружков Наизова захочет отыскать ее. И все получилось как нельзя лучше. Так в семье Тютиных появилась внучка. Старик Наизов был вне себя от ярости. Почти все время он теперь проводил в темной комнате с зашторенными окнами, в своем загородном доме. После ожога глаз он почти ничего не видел. Особенно не выносил яркого света, поэтому в его комнате обычно горели одна или две тонких свечи. Вор сидел в деревянном резном кресле и слеповатыми глазами вглядывался в высокого горбоносого парня. – Трех верных друзей я потерял из-за этого мента. Горбоносый покорно слушал, не перебивая вора. – Поезжайте с Мордвином. Выследите все и привезите мне его внучку. – Хорошо. – Горбоносый почтительно поклонился. – Вот ее фотография. Царствие небесное Баеву, перед смертью передал. И ее, и фотографию этого полковника Тютина… – Старик провел рукой по столу, и горбоносый увидел еще одну фотку. На ней была молодая женщина с длинными вьющимися волосами, чернобровая красавица. Внучка мента как две капли была похожа на эту женщину. И горбоносый подивился такому сходству, но расспрашивать вора не решился. С напарником по кличке Мордвин они на «девятке» поехали к дачному поселку и полдня околачивались на берегу озера, будто отдыхающие. Вдруг внучка мента придет купаться. И дорога отсюда хорошо видна. Кто въезжает в поселок, кто выезжает – не проскочат. И пока Мордвин резвился в воде с малолетками, бессовестно лапая их, горбоносый следил за дорогой. Увидел белую «шестерку», а в ней мента, капитана. «Наверняка едет к полковнику», – подумал горбоносый и крикнул Мордвину: – Толик, вылезай! Нам пора ехать! Они отогнали «девятку» в лесок, чтобы с дороги было не видно. На сборы Наташе времени потребовалось немного. В общем-то все из одежды уже было готово, оставалось только уложить в дорожную сумку. Тютин достал из загашника три тысячи долларов. – На, убери подальше. В Вологде они тебе пригодятся… А к воротам подъехала белая машина и посигналила три раза. Тютин взглянул для верности на часы. Было без трех минут шесть. – Это Ершов. Тебе пора, Наташа. – Он взял сумку внучки и шагнул к двери. – Да. Пора, – вздохнув, проговорила Наташа, оглядев свою комнату. Беспорядок был в ней страшный. Наташа этого не любила, но прибираться уже было некогда. – Я все уберу, – пообещал Тютин. – Езжай и ни о чем не думай. Наташа попросила: – А знаешь что, не надо. Не трожь ничего. Пусть все будет так. Ладно? Ведь это моя комната. – Конечно, твоя. – Ну вот. Пусть все так и останется. А я вернусь и сама все уберу. Ладно? – Ладно. А сейчас пошли. Пора, – торопил Тютин. Ершов посигналил еще, заставляя их поспешить. Дорога не близкая. – Ну, все, я пошла. Ты не скучай без меня. И не забывай поливать цветы. Ладно? – Ладно, Наташа. Езжайте, – сказал Тютин, когда Наташа села в машину. Полковник долго смотрел машине вслед. На душе было неспокойно. Они не отъехали от поселка и пяти километров, когда Наташа обратила внимание на «девятку» цвета мокрого асфальта. И сразу как-то стало тревожно. Она оглянулась. «Девятка» неотступно следовала за ними. «Кто это? Да нет, это просто машина», – пыталась она себя успокоить, но все-таки было странно, что эта машина едет за ними. Капитан Ершов был спокоен. Его мужественное лицо располагало. Он улыбнулся Наташе, подмигнул. – Чего приуныла, Наталья? Не горюй. – Да машина та… – Что – машина? – Ершов глянул в зеркало. – Не обращай внимания. Так, шелуха. Их сейчас полно на дорогах стало. А ты под моей защитой. Знаешь, что такое – капитан МУРа? Там особый у нас народ… – начал он рассказывать. Неожиданно «девятка» резко набрала скорость и, поравнявшись, едва не стукнула правой стороной бампера в дверь ершовской машины. – Что за номера? – Ершов мгновенно посерьезнел, замолчал, прибавляя скорость. Но «девятка» не отставала, опять легко догнала их, и худой горбоносый парень, сидящий рядом с водителем, лихорадочно замахал им рукой, требуя, чтобы Ершов остановился. Стрелка на спидометре показывала сто двадцать километров в час. От такой скорости Наташа чувствовала легкое головокружение, хотела попросить Ершова ехать тише, но, оглянувшись, увидела «девятку» совсем рядом и промолчала. А «девятка», обогнав, подрезала их, прижимая к обочине. Ершов разозлился и нажал на тормоз. – Ну, козлы! Погодите у меня! Шеи сейчас поскручиваю, – угрожающе проговорил он. Видя, что капитан собирается вылезти, Наташа закричала: – Не надо. Прошу вас! Поехали отсюда скорей! Ершов посмотрел на нее с удивлением. – Ты что, Наташа? Чего ты испугалась? Я должен их наказать. – Не надо их наказывать. Давайте лучше вернемся. – Да чего ты так боишься-то? Сейчас я разберусь, – самонадеянно пообещал капитан. – Не вылезайте, это бандиты! Они убьют нас. Прошу вас… Тут Ершов вспомнил, как перед отъездом Стелбин просил его соблюдать в дороге осторожность. – Разве ж это бандиты, Наташа? Не бойся! – Да, это они, – сказала Наташа и прижалась в уголок сиденья. Ершов на всякий случай расстегнул оперативную кобуру. – Сейчас я с ними потолкую. Чуть дверь мне не помяли, скоты! Обнаглели совсем. – Он надел форменную фуражку и обернулся к Наташе. – Ты сиди в машине, не вылезай, что бы ни случилось. Капитан пошел к «девятке», а из нее уже вылезли высокий горбоносый парень, похожий на чеченца, и водитель с фигурой атлета. На капитана оба смотрели недобро. – В чем дело, ребята? – только и успел спросить капитан. Атлетически сложенный водитель неожиданно резко ударил Ершова в солнечное сплетение. Наташа увидела в окно, как капитан зажался, но на ногах устоял. Видно, Ершов тоже был не слабак. Тогда горбоносый, точно пружина, высоко подпрыгнул и с разворота ударил ногой капитану в висок. – Как тебе это, мент? – выдохнул горбоносый, видя, что Ершов упал. Но капитан вдруг со спины перевернулся на живот и, оперевшись на обе руки, поднялся на четвереньки. Водитель-атлет засмеялся. – А ничего позяк. Жаль, ты не баба, – смеясь, проговорил он и, как по футбольному мячу, ударил ногой Ершова в лицо. Вместе с кровью изо рта у капитана вылетели передние зубы. Он так и не успел достать свой пистолет. Едва рука тянулась к оперативной кобуре, как следовал удар за ударом, и так продолжалось до тех пор, пока Ершов не потерял сознание. Но и тогда бандиты не оставили его. Скоро лицо Ершова превратилось в кровавое месиво. Теперь он не пытался защищаться и даже не стонал, хотя, по мнению Наташи, такие удары должны приносить нечеловеческие страдания. А по земле огромной лужей растекалась кровь. Кровь капитана Ершова… – Негодяи! Сволочи! – повторяла Наташа вновь и вновь, быстро пересаживаясь за руль. Но в замке зажигания не оказалось ключа. Перед тем как вылезти, капитан положил его в карман. – Ключ! Он забрал с собой ключ! – Наташа заперлась изнутри и подняла стекло. – Хоть бы кто-то остановился! Ну, неужели не видят? – С надеждой она смотрела на проносящиеся мимо машины. Водители с интересом глядели на избиение милиционера, но никто так и не решился вступиться. Наоборот, каждый хотел побыстрее уехать, чтобы не попасть в свидетели. Наташа посмотрела на Ершова и не узнала его. Какой-то окровавленный комок мяса, обмотанный тряпками. Она даже представить не могла, что можно так избить, изуродовать человека. – Да перестаньте же вы! – что есть силы закричала она, не открывая окна. Оба обернулись на нее, словно только сейчас вспомнив про ее присутствие. Бить больше не стали, хотя звериная злость на мента не прошла. Водитель ногой толкнул мертвое тело капитана, и он скатился в кювет. – Мент в кювете, – сказал водитель «девятки» и расхохотался. Глядя на его сытую, довольную и безразличную ко всему рожу, Наташа подумала, что он скорее всего дебил, а эта категория неполноценных не лучше маньяков. Водитель зашел спереди машины, уперся руками на капот и стал гримасничать. «О боже! Он явно чокнутый. Если они меня изнасилуют – это будет равносильно убийству. Не хватало еще родить от таких уродов!» – подумала девушка и наклонила голову, не в силах смотреть на дебильную морду. А горбоносый наклонился, поднял с земли фуражку капитана, сорвал с нее кокарду, повертел в руках и положил в карман. – Это тебе зачем? – уставился на него атлет-водитель. – На память о менте, – ответил горбоносый и зашвырнул перепачканную кровью фуражку в кювет. – Эй, королева, открой дверь. – Ухмыльнувшись, горбоносый легонько побарабанил окровавленными пальцами по стеклу. Наташа отшатнулась. Эти окровавленные пальцы сейчас ей казались когтями вампира, подбирающегося к ней. – Не подходите ко мне! Помогите! – закричала она. Горбоносый и водитель рассмеялись. – Смотри не обоссысь от натуги, – грубо проговорил водитель. А горбоносый, ничего не сказав, смотрел на Натащу с нескрываемым интересом. – Если вы попытаетесь меня изнасиловать, я перережу себе вены. – В «бардачке» у капитана она нашла бритву «Восход» и прижала ее к венам на левой руке. – Имейте в виду, ублюдки, я не шучу. – Вот это темперамент, – не унимался водитель, хохоча. Но горбоносый засуетился, подскочил к двери, дернул за ручку. – Успокойся. Не делай глупостей. Никто не собирается тебя насиловать. Поверь. Нам велено только привезти тебя. Понимаешь? Только привезти. – Я вам не верю! – Но это правда. Поверь. И никто не причинит тебе ничего плохого. Выйди из машины. Ну? Водитель «девятки» нетерпеливо переминался с ноги на ногу, поглядывая на проезжавшие мимо машины. – Да чего ты с ней, сучкой, возишься? Разбить стекло и вытащить ее оттуда, – предложил он. – Не хватало, чтобы кто-то капнул на пост ГАИ. Уговаривает ее еще! Горбоносый махнул ему рукой, чтобы замолчал. – Чего ты разошелся? Хозяин велел с ней поаккуратней. Атлет, плюнув, отошел к своей машине, зло поглядывая на Наташу и что-то бурча себе под нос. – Королева, открой дверь и выходи. Даже если ты вскроешь вены, мы все равно тебя достанем. Наташа молча плакала. Видя, что все уговоры напрасны, он достал из кармана нож с выкидным лезвием. Открыл лезвие и сунул его остро отточенный конец под стекло двери. Тут водитель «девятки» не выдержал – вытащил из багажника молоток и быстро подошел. – Отойди, – отодвинул он горбоносого. Тот даже не успел слова сказать. – Не фига с ней менжоваться. – Водитель с размаху ударил по боковому стеклу, разбив его. – Вот так надо! Наташа закричала, прижимаясь к другой двери. А водитель здоровенной лапищей схватил Наташу за руку, в которой было лезвие. – Брось, а то руку сломаю, – пригрозил он, выкручивая ей руку. – Не трогайте меня! Не надо. Я вам не сделала ничего плохого. – Отойди, грубиян! – вмешался горбоносый. – Ты еще ее пугаешь, – сказал он водителю. Атлет огрызнулся: – Тоже мне цаца! – Прошу вас, королева, выходите. – Горбоносый открыл дверь, не обращая внимания на крики Наташи, потянул ее за руку. Они ехали недолго, но дорога Наташе показалась утомительной. Водитель и горбоносый за все время не обмолвились ни единым словом, и это почему-то Наташе было особенно неприятно. Раза два она пыталась узнать у горбоносого, куда ее везут, но он сидел, как в рот воды набрал. «Вот уроды! Господи, что со мной будет?!» – мучительно думала она. Ведь ее дед уверен, что капитал Ершов везет его любимую внучку в Вологду. «Раз они меня не убили сразу, значит, не убьют. А что, если?..» – пришла ей неожиданная мысль. Вдалеке Наташа увидела «жигуленок» с мигалками наверху. Рядом стоял милиционер, поглядывая на проезжавшие машины. Под ногами Наташи на полу валялась банка пива. Она всю дорогу мешала ей, но теперь была очень даже кстати. Наташа опустила стекло. Водитель, словно заподозрив что-то, спросил: – Ты зачем окно открыла? – Душно в машине. Дышать нечем, – ответила Наташа. – Да ладно тебе рычать. Ну, в самом деле, не задыхаться же девчонке, – заступился за нее горбоносый. – Ну, ладно. Но смотри, не вздумай закричать! – пригрозил водитель. Он еще не знал, что задумала Наташа. Когда машина подъехала к гаишнику, она изловчилась и бросила в него банкой с пивом. В самого милиционера не попала, но банка ударила в стекло служебного «жигуленка», оставив на нем отметину в виде множества трещин. В первую секунду гаишник оторопел, Наташа даже увидела, как его лицо вытянулось, а нижняя челюсть отвисла… Обернувшись, она увидела, что милиционер уже сел за руль и пустился за ними в погоню. – Ну, ты и сука! – Водитель был готов разорвать ее на части. – Что наделала! Ну, тварь! Что теперь делать с ментом? Горбоносый отнесся к ее поступку спокойно. – Ладно, Мордвин, успокойся. Постарайся оторваться от мента. – Да ты что, охренел? Он же сейчас передаст по матюгальнику, и нас впереди перехватят. Вот что эта сучка наделала! «Пусть подышит», – передразнил водитель горбоносого. – Вот, подышала! Нужно было связать ее и в багажник. – Тормози, – сказал горбоносый. – Чего? Зачем? – Тормози, я сказал, – чуть повысил голос горбоносый и, достав из кармана нож, спрятал его в рукав ветровки. Наташа поняла, что сейчас произойдет. – Не надо. Прошу вас. Не убивайте! – А зачем ты, моя милая, кинула в мента банкой? Хотела, чтобы он остановил нас? Теперь радуйся. В его смерти виновата ты. Наташа хотела открыть дверь и крикнуть милиционеру, чтобы он не вылезал из машины, но водитель ударил ее по щеке и зажал своей лапищей рот. – Тихо, ты! – цыкнул он. Горбоносый был уже возле гаишника. Наташа увидела, как милиционер, вскинув руку к фуражке, что-то сказал. В ответ горбоносый произнес только одно слово. И Наташа хорошо расслышала его. – Командир!.. Гаишник вдруг нагнулся, зажимая руками рану в животе, между его пальцами сочилась кровь… – Ой! – выдохнула она. Горбоносый, вытерев лезвие ножа о рубашку гаишника, быстро повернулся и пошел к «девятке». Водитель завел мотор. – Садись скорей. Надо сваливать отсюда, – сказал он горбоносому. Что-то заставило его обернуться. Он взглянул на милиционера. Тот, одной рукой прикрывая рану, достал из кобуры пистолет. – Смотри-ка, мент еще жив, – как бы с удивлением проговорил он. И тут раз за разом прозвучали два выстрела. Одна пуля пролетела мимо, а вторая пробила атлету голову – его мозги вместе с брызгами крови оказались на лобовом стекле. Горбоносый втянул голову в плечи. Но следующего выстрела не последовало. Милиционер пошатнулся и, уронив пистолет на асфальт, упал. – Ничего себе, – растерянно проговорил горбоносый. – Мордвин, – позвал он, вытаращив глаза, потом набросился на Наташу: – Дрянная девчонка! Все из-за тебя! – Вытерев носовым платком лобовое стекло, он открыл дверь и вытолкнул еще бьющееся в предсмертной агонии тело напарника на асфальт, затем быстро пересел за руль. Наташа злорадствовала над горбоносым. – Уезжаешь? – Лучше замолчи, – огрызнулся он. Горбоносый включил скорость и дал такой газ, что Наташу вдавило в спинку сиденья. Скоро машина свернула с шоссе и, проехав километра три по грунтовой дороге, въехала в деревню, которую и деревней-то было нельзя назвать. Кругом высокие кирпичные дворцы… Возле одного такого особняка «девятка» остановилась. Горбоносый посигналил, и железные ворота открылись, машина въехала на территорию. Неожиданно Наташа увидела высокого мужчину в милицейской рубахе и форменных брюках и выскочила из машины. – Подождите, – закричала она, боясь, что мужчина уйдет в будку, какие обычно ставят для сторожей. – Пожалуйста. Меня похитили. Они убили милиционера… Высокий здоровяк-милиционер сделал вид, будто не слышит слов девушки, отвернулся и, даже не закрыв ворота, ушел в свою будку. Ворота закрыл горбоносый. Ничего не сказав милиционеру, он взял Наташу за руку и силком потащил к дому. Лицо у него было недовольное. По лестнице, застланной ковровой дорожкой, они поднялись на второй этаж и оказались в коридоре со множеством дверей. – Подожди тут. – А если я убегу? – Куда ты денешься? Спущу собаку. Она быстро тебя тут отыщет. Потом пеняй на себя, – с ехидством проговорил горбоносый и вошел в комнату. Дверь оказалась неплотно закрытой, и Наташа услышала голоса. Один был незнакомый, старческий, с хрипотцой. Другой – голос горбоносого. – Я привез ее, – проговорил горбоносый. – Только… – Что еще? – спросил другой голос. – Только Мордвин… – Что Мордвин? – Мент застрелил его. Это все из-за нее. Пришлось его бросить там. – Да ты что? – возмутился старческий голос. – Как ты мог? – А что мне было делать? У него полбашки нету. Кровища хлещет. Лицо все изуродовано, – спешил оправдаться горбоносый. «Так тебе и надо», – думала Наташа, вспоминая тот ужас, который пережила сегодня. – А со стариком что? – спросил старческий голос. – За ним надо ехать. Девушку мы перехватили на шоссе. С ней был мент, капитан. Его мы того… – Ладно, – грозно прозвучал скрипучий, хриплый голос. – Поезжай и привези сюда старика. Но живого. Убьешь его потом… «Боже мой! – изумилась Наташа. – Ведь это они говорят про деда!» Только она приблизилась, чтобы лучше расслышать весь разговор, как дверь открылась и горбоносый вышел в коридор. Вид у него был унылый. – Зайди в комнату, – сказал он ей. И, увидев, что она все еще стоит в нерешительности, добавил: – Иди, не бойся. Здесь тебя никто не обидит. Наташа едва сдержалась, чтобы не нагрубить ему. «Отлично сказал – не обидят! Привезли силком – и это у них считается не обида! Ну, ладно!» Девушка решительно открыла дверь и перешагнула через порог. Комната была освещена двумя подсвечниками, стоящими на столе, возле которого в кресле сидел старик. Едва взглянув на него, Наташа чуть не вскрикнула. Лицо его было в жутких шрамах, а на голове ни единого волоска. Бровей тоже не было, а сквозь слипшиеся веки проглядывались белки глаз. Так и казалось, что он натянул на лицо маску, чтобы напугать ее. Но это была не маска. Это было его лицо. «Какой ужасный старик», – подумала Наташа, боясь даже пошевелиться. Она покосилась на окно. Оно было плотно зашторено. – Я не люблю света, – заговорил старик. Он медленно поднялся с кресла, подошел к ней близко, заглядывая в лицо. – Как тебя зовут? – спросил он, возвращаясь в свое кресло. – Наташа, – ответила девушка, дрожа от страха. Словно догадавшись об этом, старик сказал: – Садись, Наташа. Она без сил упала на один из стульев. – Наташа, – грустно повторил старик, – а я тебя назвал Надей. Надеждой. Наташа чуть не подпрыгнула от услышанного. «Кто назвал? Он что, ненормальный?» – Кто назвал? – произнесла она вслух. Что-то наподобие улыбки появилось на лице старика, но оно не сделалось от этого привлекательней. – Постарайся выслушать меня спокойно. Уверен, ты не знаешь, кто твои настоящие родители. – Что? – На этот раз Наташа не удержалась, привстала со стула. «Что он несет? Мои родители?» – Сядь! – властно сказал старик. Наташа послушно села. Да за кого он ее принимает? Она что, дурочка? Не знать родителей! – Я – твой отец. – Старик поднял худую морщинистую руку, обтянутую белой, почти прозрачной кожей. Наташа раскрыла рот, но произнести ничего не могла, смотрела растерянно. Мысли в голове путались. «Это чудовище – мой отец?» – Да. Я. И не удивляйся. От тебя скрывали правду. – Но я… – попыталась возразить Наташа, но старик не дал ей продолжить: – Послушай меня. Когда тебе было год с небольшим, твоя мать, моя жена, отдала тебя в детский дом. Но там ты пробыла недолго. Совсем недолго. В это время у другой женщины родился мертвый ребенок. Роды были тяжелыми, и врачи что-то там сделали не так, но после них она уже больше не могла рожать детей, и вот тогда, убитая горем, она решила взять ребенка из детского дома. Выбор пал на тебя. Тебе дали другое имя и записали на другую фамилию. Ты стала Заглодина Наталья. Но настоящее твое имя – Надя. Надежда Наизова. Наташа не хотела верить услышанному, но возражать было бесполезно. «А что, если он говорит правду?» – Поверь мне. Это так. Твой всесильный дед, полковник Тютин, постарался внести путаницу в документы. Он не хотел, чтобы кто-нибудь когда-нибудь узнал, чья ты дочь. Понимаешь? Наташа ничего не понимала. Чего угодно могла ожидать, но только не этого. Она – дочь бандита, но воспитывалась в семье полковника милиции. «А может, он сумасшедший?» – подумала она. Оставалось только терпеть и ждать, что же еще выкинет этот странный старик. А он продолжил: – Тютин только все запутал… – Мой дедушка – хороший человек. Его все уважают, – осмелилась сказать Наташа. Страшное лицо старика перекосилось, он заскрипел зубами, едва сдерживая свою нечеловеческою злобу. – Хороший? Этот хороший человек упрятал меня за решетку… – А ты?.. Ты убил моих родителей… – Они тебе не родители! – закричал старик. Голос его сорвался, и он разразился надрывным кашлем. Тут же, на столе, стояла стеклянная баночка с таблетками. Старик быстро достал одну, проглотил, запив водой из хрустального стакана. – Они тебе не родители! Твой отец – я, – проговорил он уже спокойнее, не повышая голоса. – У меня никого больше нет. Жить мне осталось недолго. Я хочу, чтобы ты осталась со мной. – Я?! – Наташа, вскочив со стула, отступила к двери. – Остаться с вами? Нет. Я хочу домой. Отпустите меня, пожалуйста… – Доченька. Я очень долго искал тебя. Знаю, ты мне не веришь. Но посмотри на эту фотографию. – Он подошел к Наташе, держа в руке фотографию. – Вот, взгляни. На этой фотографии твоя мать. Посмотри, как ты похожа на нее. Глаза, волосы, губы. А овал лица? Ну, посмотри! – Старик схватил Наташу за руку и потащил к столу, поближе к горящим свечам. – Посмотри, Наташа! Наташа упиралась, но старик, несмотря на свой возраст, оказался достаточно сильным. – Отпусти меня! Я не хочу! Я не останусь здесь! – Глупая девчонка! Ты пойми. Ты – дочь бандита. Теперь, когда ты знаешь все, я не думаю, что ты сможешь спокойно жить. А твой самозваный дед, Тютин, – сдохнет. Я долго, очень долго ждал этого! Я убил его дочь, зятя и его убью. Слышишь? Глупая девчонка! Он поломал мне жизнь! Ты не знаешь об этом. Мне! Твоему отцу. – Ты мне не отец. Ты – человек, который причиняет мне боль. Старик, вздрогнув, отпустил ее. – Значит, ты так? Ну, ладно, – прозвучало угрожающе. – Ты такая же дрянь, как твоя покойная мать. Ладно. Хорошо. Я даю тебе время подумать. Посиди пока у меня в подвале. Скоро здесь будет твой дедушка, – старик постарался произнести это слово с издевкой, – и тогда ты изменишь свое мнение. Тингиз! – громко крикнул старик, и тут же в комнату влетел горбоносый. – В подвал ее, – указал костлявой рукой старик на Наташу. – Пусть посидит, о жизни подумает. Горбоносый нерешительно проговорил: – Так ведь там у нас торгашка сидит. Куда ее тогда девать? – Разве выкуп за нее еще не получили? – озабоченно спросил старик, и лицо его сделалось злым и оттого еще страшнее. – Ребята поехали. Но за нее, кажется, платить не станут. – Значит, надо кончать с ней. Сколько можно ждать? – Старик, махнув рукой, налил в бокал вина, выпил небольшими глотками. На Наташу он не смотрел. Горбоносый по-лакейски поклонился, проявляя этим уважение к хозяину, и взял Наташу за руку. – Пойдем, – сказал он и, не обращая внимания на крики и сопротивление, выволок ее из комнаты. Наизов отвернулся. Непокорность дочери раздражала его. Подвал, куда горбоносый притащил Наташу, оказался сырым и холодным. И что самое неприятное – темным. Полумрак едва проникал сюда с лестницы. Дверь была решетчатая, и в нее забегали здоровенные крысы. Никогда Наташа таких крупных крыс не видела, а увидев, испуганно прижалась к горбоносому. – Я с детства боюсь крыс. Не надо меня в подвал. Они съедят меня. Вы что? – попробовала она уговорить горбоносого. – А ты их лови и в рот, – рассмеялся тот. – Вон Анжела ничем не брезгует. Все в рот тянет. – Он посмотрел в темный угол. Наташа с трудом рассмотрела в углу сидящую на корточках обнаженную женщину. Наташа испугалась. «Неужели они и меня разденут? Да здесь и в одежде дуба дашь», – подумала она. Голос горбоносого прервал ее размышления. – Эй, ты, – позвал он женщину. – Анжела, иди сюда. Освобождай кабинет. – Он втолкнул Наташу в подвал. Женщина встала, и Наташа увидела на ее коленях синяки. – Боже! – испуганно прошептала Наташа, а женщина зловеще оскалилась – передних зубов у нее не было. – Это для удобства, – произнес горбоносый. Схватив женщину за растрепанные, давно не чесанные волосы, он заставил несчастную опуститься перед ним на колени. Анжела хорошо знала, что от нее требуется. Медленно расстегнула ему «молнию» на брюках и достала член, поглаживая его до тех пор, пока он из вялого не сделался упругим, потом взяла его в рот… – Вот. Смотри сюда, – возбужденно проговорил горбоносый Наташе. – Ты не отворачивайся, смотри. На нее смотри. Как ей приятно! Правда, Анжела? Тебе ведь приятно? Отвечай, сука! В ответ женщина угукнула и кивнула головой, не отрываясь. Горбоносый вдруг застонал и, схватив ее обеими руками за волосы, прижал к себе, но глядел в этот момент на Наташу. Наташа, опустив глаза, покосилась на Анжелу. Женщина старательно высасывала из горбоносого все до капельки. Глаза ее искрились. Она вся дрожала от наслаждения. Наконец горбоносый не спеша застегнул брюки, одной рукой удерживая Анжелу и не давая ей встать с колен. Женщина, не понимая, что еще он от нее хочет, вопросительно посмотрела на бандита. – Знаешь, Анжела, сосешь ты хорошо. Но я должен тебя огорчить. За тебя не заплатили. Женщина попыталась вырваться, но горбоносый только еще крепче схватил ее за волосы, быстро достал из кармана нож и ударил. Но Анжеле все-таки удалось немного отклониться – лезвие ножа надрезало ей кожу на шее, но саму артерию не достало. – Я – Анжела Бордовских. Приехала с Украины. Торговала на рынке. Они взяли ме… – прокричала она, шепелявя, Наташе, чтобы та запомнила. Второй удар ножом оказался более точным. Кровь брызнула струей, попав на одежду горбоносому. – А, черт! – выругался он, отскакивая в сторону. – Если сможешь, передай… – прохрипела Анжела, но так и не смогла выговорить, что передать и кому. Схватившись за решетчатую дверь, несчастная женщина еще попыталась ее открыть, но сил уже не было, и она, истекая кровью, упала. Наташа закричала, закрывая лицо руками, хотела выбежать, но горбоносый закрыл дверь на щеколду. – Выпусти меня отсюда! Слышишь? Я не хочу… Выпусти! Не обращая внимания на ее крик, горбоносый сказал: – На одну шалаву меньше стало. – Он презрительно плюнул на умирающую женщину и стал подниматься по лестнице. – Не уходи! – орала Наташа, чувствуя, что сходит с ума. Но горбоносый ушел. Не прошло и минуты, как тут оказались крысы, эти отвратительные существа, не брезговавшие ничем. Они набросились на умирающую женщину, вгрызаясь ей в рану на шее. – Помогите! Прошу вас! – закричала Наташа. Голова у нее закружилась и, покачнувшись, она рухнула на влажный и холодный каменный пол. Тютин, сидя в кухне, потягивал из чашки холодный китайский чай. Прочитал в какой-то газете, будто он помогает стимулировать работу мозга, укрепляет нервную систему и повышает иммунитет. Он уже полмесяца глотал эту гадость, но видимых результатов в себе не замечал. И нервы были ни к черту, и сердечко стало больше пошаливать, и много еще такого, чего приобретает человек с годами. Даже уставать он стал чаще. Настроение было паршивое. Он с ненавистью взглянул на недопитый чай и поспешил вылить его в раковину. Взглянув на часы, подумал о Наташе. На часах было без четверти десять. «Наташа уже на месте. Как только Ершов вернется, приедет ко мне и расскажет, как доехали. Буду ждать его возвращения», – с нетерпением думал он, теша себя мыслью, что с Наташей все будет в порядке. И теперь, когда бандиты не сумеют достать ее, он может спокойно действовать. «Ладно. Мы еще посмотрим, кто кого. Мент вам не по зубам, господа бандюки!» – Он старался настроить себя на победу, как боксер перед боем, и не допускал даже мысли, что раунд в его жизни может оказаться последним. «Теперь я готов к встрече. А Наташу вы не достанете». Ну, в самом деле, что такое три, пять бандитов? Патронов у него хватит, а стреляет он отлично. Милицейский опыт в стрельбе есть. Главное – добраться до самого Наизова. Ведь, пока он жив, не будет покоя ни Тютину, ни Наташе. В открытое окно он услышал возбужденные голоса соседей. «Случилось разве что?» – Тютин решил узнать, в чем там дело. Напротив своих ворот он увидел группу дачников из ближних домов. Все слушали генерала-ракетчика. А тот аж захлебывался от восторга, имея такое большое число слушателей. – Понимаете, милиционера забили до смерти и в канаву бросили! Вот до чего преступность дошла! Обнаглели бандиты! Все собравшиеся слушали генерала едва ли не с раскрытыми ртами, истосковавшись по новостям. А тут – убийство! Тютин подошел, прислушался к рассказу ракетчика. – Милиционера? Где? – спросил он. На душе вдруг стало неспокойно. «Уж не Ершова ли? А Наташа? Ведь она была с ним!» – Вы, Николай Иванович, разве не слышали? – заискивающе поинтересовался генерал, но смотрел на Тютина подозрительно. – Не слыхал я, – признался Тютин, изнывая от нетерпения. – Вчера. У нас на шоссе. Тут недалеко. – Ракетчик стал подробно объяснять, а Тютин повел себя странно: как-то сжался и даже будто сделался меньше ростом. Генерал даже рот раскрыл. – Постойте! – остановил Тютин ракетчика, чтобы тот не отвлекался на пустяковые детали. – Скажите, а на какой машине он был? – Машине? – Лицо отставного генерала погрустнело. Про машину он не выяснил, и теперь обязательно найдется какой-нибудь выскочка и завладеет инициативой, отодвинув ракетчика на задний план. Так и случилось. Соседка, бывшая учительница, жена председателя дачного товарищества, влезла в разговор: – Белая «шестерка», как у моего зятя. Изувечили всего, – сказала она и хотела еще что-то прибавить, но Тютин, сам того не замечая, проговорил: – Наташка. Никто ничего толком не понял, но все, замолчав, уставились на полковника. Тютин объяснять ничего не стал, побежал домой, достал из тумбочки пистолет и пару коробок патронов. Потом в открытые ворота соседи видели, как он запрыгнул в машину и вылетел на улицу, едва не подавив соседских кур. Тютин несся по шоссе на огромной скорости, на ходу изучая карту Владимирской области, купленную специально накануне. Где-то там небольшая деревушка с названием Бынино. Странное название, но оно сейчас не очень занимало полковника. Наконец он нашел Киржачский район и эту самую деревушку. По примерному прикиду Тютина, ехать было до нее не более пятидесяти километров. Молодой сержантик ДПС увязался за нарушителем, превысившим допустимую скорость на своем старом «жигуленке», но «восьмерка» экспортного исполнения оказалась для него недосягаемой. Гаишник отстал. На станции техобслуживания он остановился и попросил телефон. Он позвонил в управление Стелбину, сказал название деревни и попросил прислать помощь. Теперь, когда жизнь Наташи в опасности, он понимал – одному ему не управиться с бандитской сворой, а рисковать он не имеет права. Если он погибнет, кто освободит внучку от Наизова? Стелбин обещал выслать группу незамедлительно. Свернув под указатель на Киржач, Тютин не обратил внимания на темно-серую «девятку». Она летела по встречной полосе. За рулем сидел горбоносый Тингиз. Он узнал машину Тютина и его самого и тут же нажал на педаль тормоза. Прошел мелкий дождик, над асфальтом повисла мутная испарина. Она и сыграла свою роковую роль при торможении. Колеса «девятки» заскользили по мокрому асфальту, и машина пошла юзом наперерез бортовому «КамАЗу», груженному кирпичом. Водитель «КамАЗа» не успел среагировать вовремя и с ходу протаранил «девятку», подмяв ее под передний мост. В последний момент горбоносый попытался выскочить из машины, но искореженная дверь не открылась, и его рулем вдавило в спинку сиденья. Рядом слышались вопли придавленных приятелей. Но Тютин ничего этого уже не видел. Он выжимал из своей машины все до предела. Хотя и понимал, может быть, не следовало вот так пороть горячку, но совладать с собой не мог. «Наташка у них!» Эта мысль засела в голове полковника и вынуждала его на отчаянный поступок. Сверяя маршрут по карте, он свернул с шоссе на грунтовку, по обеим сторонам которой возвышались высокие сосны. Потом пролетел мост через речушку под названием Дубенка и сбавил скорость только тогда, когда показались крайние дома деревни. Посчитал, что будет слишком подозрительно, если он залетит туда на такой огромной скорости. Но надо узнать, где дом Наизова. Тютин не сомневался, что под такой фамилией его никто не знает. А вот Сивков… На въезде в деревню у колодца он увидел парня и девушку. Парень, как наездник, сидел верхом на красно-зеркальной «Яве», девушка набирала в ведро воду. Они оказались очень даже кстати, и больше не надо никому мозолить глаза. Просто подъехать к этим молодым людям и спросить. – Здравствуйте. – Тютин старался казаться приветливым. Приблатненный парень посмотрел на седого полковника с пренебрежением. – Не подскажете, где тут Сивков живет? По-видимому, этот вопрос не удивил парня с девушкой. Они-то хорошо знали, что к слепому старику и днем, и ночью приезжают машины. Живет он тихо, а что там за забором делается на его территории, им знать не обязательно. Парень покосился на номерной знак красной «восьмерки» и ничего не сказал. Девушка оказалась более словоохотливой. Курносая блондинка с большими любопытными глазами подарила Тютину обворожительную улыбку, чем вызвала в парне ревность. Тот нахмурился и посмотрел на Тютина исподлобья. – Этот слепой старик? – уточнила девушка, а Тютин, удивившись, подумал: «Почему слепой? Хотя кто его знает, может, за столько лет и ослеп». – Вон улицу видите? – указала она пухленьким пальчиком на конец деревни, где громадные сосны подступили почти вплотную к шикарным особнякам. – Вижу, – ответил Тютин. – А дом вон тот видите? – пальчик девушки показал чуть в сторону, на бревенчатый дом, похожий на крепость с бойницами. – Это его дом? – нетерпеливо спросил Тютин, уже намечая с точки зрения профессионала, с какой стороны лучше к нему подобраться. Но обзор был не слишком хороший. – Нет. Это дом Александра Солоника, – сказала девушка с гордостью и спросила: – Слышали про такого? Известный киллер… – Солоник? Да, доводилось слышать кое-что, – ответил полковник, припоминая, как однажды этот самый киллер ушел из-под носа муровцев. Сведущий человек сообщил тогда, что Солоник никуда не уезжал, ни в какую заграницу, а залег «на дно» в ста километрах от Москвы. Но где залег, сообщить не успел. Убрали человека. Теперь Тютин понял. Солоник отсиживался здесь, в тихой деревеньке Бынино. Бывшему полковнику оставалось только вздохнуть, сожалея о запоздалой информации. А девушка продолжала: – Так вот за его домом как раз и живет ваш Сивков. Там увидите. Езжайте вот по этой дороге, – посоветовала она. Машину полковник загнал в лес, чтобы от деревни его красная «восьмерка» была не видна. Пистолет приготовил заранее, осталось только опустить предохранитель и можно стрелять. Не приближаясь слишком близко, Тютин обошел наизовский особняк, присматриваясь, как лучше пробраться на территорию. Со стороны деревни не стоило и соваться. Во-первых, там его могут увидеть люди из соседних домов, а во-вторых, – охрана. Не может такой человек, как Наизов, жить тут без охраны. Оставалось попробовать со стороны леса. Сначала попытаться рассмотреть хотя бы часть засаженного деревьями участка, а потом стремительно преодолеть забор. Но тут Тютин призадумался, понимая, что как раз стремительно и не получится. Возраст его уже не тот, чтобы легко перемахивать двухметровые заборы. Но полковник решил все же попробовать, вытянув руки, схватился за доски, но подтянуться не успел. Совсем рядом послышался злобный лай собаки. – Черт бы побрал этого Наизова! Надо было уходить! На лай собаки могут прибежать охранники. Стрелять в собаку не будешь – выстрел сразу услышат. А главным пунктом тютинского плана нападения на особняк Наизова были внезапность и скрытность. Именно на это рассчитывал бывший полковник. Теперь ему оставалось только ждать. Ждать и приглядываться. С видом беззаботно гуляющего человека он несколько раз прошел по дороге мимо металлических ворот, за которыми возвышался дом Наизова, похожий на средневековый замок. Конечно, Тютин рисковал быть замеченным, но другого выхода у него не было. Из своего опыта полковник знал, в местах, где находилось бандитское логово, даже уважающие друг дружку бандюки предпочитают держаться особняком, чтобы хоть на время забыть о своих кровавых делах. Значит, если соседи и обратят внимание на немолодого мужчину, прохаживающегося по дороге возле дома Наизова, не посчитают нужным сообщить о нем. Да и какая опасность может исходить от старика? Неожиданно ворота открылись и на улицу вышел здоровенный парень в белоснежной рубашке со стоячим воротничком и солнцезащитных очках. «Неужели они меня заметили?» – подумал Тютин, и рука уже была готова выхватить из-за пояса пистолет. Повернувшись в полоборота, Тютин видел, как парень, посмотрев вдоль улицы, махнул рукой. Послышалось урчание моторов, и из ворот выехали три иномарки. Последняя машина на минуту остановилась, парень в белоснежной рубашке прыгнул в нее, и все три машины поехали по дороге. «Они уезжают, – обрадовался полковник. – Пока удача на моей стороне». Решив осуществить свой план, он посмотрел на ворота. Они еще были не закрыты, значит, никто из охраны не опасается проникновения на территорию постороннего. Теперь главное – не упустить момент. Тютин, обернувшись, посмотрел на дорогу. Все три иномарки уже были на выезде из деревни. «Это хорошо. Вряд ли они вернутся. Поехали по своим бандитским делам. А мне пора», – решил полковник и побежал к воротам, на ходу доставая пистолет. Ворота были похожи на КПП зоны повышенной секретности. В двери большой «глазок» из толстого стекла. Прежде чем войти в них, Тютин заглянул во двор. Вот так лезть напролом было опасно. Наизов не дурак, чтобы отправить всех ребят. Значит, кто-то остался. И полковник не ошибся. Возле бассейна он увидел высокого человека в синей милицейской рубашке и форменных брюках с пистолетом на ремне. Он старательно менял воду в бассейне. В какой-то момент он вдруг почувствовал, что кто-то подошел и пристально смотрит ему в спину. Казалось, он даже видит этот взгляд. Резко обернувшись, он увидел направленный на него ствол пистолета и того, кто этот пистолет держал. Решительный вид Тютина не оставил сомнения, малейшее движение – и он выстрелит. Милиционер замер, жалея, что сразу не закрыл ворота. Теперь эта оплошность сыграла против него. Тут же возле ворот находился просторный гараж для нескольких машин. В нем верстаки, токарный станок, компрессор и еще что-то. Тютин махнул пистолетом в сторону открытых ворот гаража. – Иди туда и не вздумай дергаться. Пристрелю, – спокойно пообещал Тютин, и его ровный, без нервоза голос заставил охранника вспотеть. На спине появились два мокрых пятна, на обеих лопатках. Этот решительный человек, пробравшийся сюда, казался милиционеру профессиональным киллером. На бандюка он никак не был похож. Значит, кто-то из противоборствующей группировки нанял убийцу, и скорее всего первым умрет он, охранник. Так он думал, входя в гараж. Сопротивляться он даже и не пытался. – Я все понял, – тихо проговорил охранник, вспомнив про молодую жену и двоих детей. А еще в ноябре, ровно через два месяца, ему должны присвоить звание капитана. И милиционер горестно вздохнул, совершенно не зная, куда деть руки, ведь этот киллер не заставил его поднять их. Одно неосторожное движение, и киллер может подумать, что он подбирается к кобуре! Тогда уж точно убьет! И охранник сам поднял руки. Тютин достал из его кобуры пистолет и отцепил наручники. – Так ты милиционер? – спросил он негромко, не забывая поглядывать из ворот гаража по сторонам. Что-то подсказывало полковнику, что во дворе еще кто-то есть. В горле у охранника пересохло, голос сделался сиплым. – Подрабатываю в свободное от основной работы время. Семью надо кормить, вот и приходится, – кое-как просипел он. – Понятно. Молодец. Охраняешь бандита. – Я не знал, – решил соврать охранник, – что он бандит. – Не ври. Лучше не ври мне. Девушка здесь? – Какая девушка? Сюда много привозят девушек. – Ее должны были привезти вчера. С каштановыми волосами, голубоглазая. – А, здесь. Тингиз ее вчера привез. Только хозяин посадил ее в подвал. Я не знаю… – В подвал? Что с ней? – У полковника от волнения защемило сердце. «Сволочь! Он посадил в подвал собственную дочь!» – Еще из охраны есть кто в доме? – поспешил спросить Тютин. Охранник так растерялся, что не мог сообразить, и ответил уклончиво: – Я точно не знаю. Меня в дом не пускают. Мое место у ворот… – Ладно. Хорошо. Не будем терять время, – сказал решительно полковник, держа старшего лейтенанта под прицелом. Охранник сжался, думая, что сейчас его киллер пристрелит. – Я вам правду говорю. Поверьте мне. У меня семья… – Перестань, – остановил его Тютин. – Ты, я вижу, хороший парень. Если не будешь мне мешать… – Не буду. Честное слово, не буду. Я ведь здесь подрабатываю исключительно ради семьи… Тютин поморщился. «Опять эта пластинка про семью». – Жена, дети, – плаксиво мямлил охранник. – Я вам не буду мешать. Только не убивайте. Заприте меня здесь, в гараже. Можно? – жалобно попросил старший лейтенант. Тютин призадумался. – А что, это неплохая мысль. Руки назад. Охранник беспрекословно подчинился, и Тютин защелкнул на его запястьях наручники. – Придется тебе потерпеть. – Ничего. Я потерплю, – пообещал милиционер. В углу гаража стояла старая табуретка. На ней валялась грязная тряпка, несколько гаечных ключей и напильник. Видно, совсем недавно здесь кто-то чинил машину. На верстаке лежали запчасти. – Открой рот, – приказал полковник охраннику. Тот боязливо выпучил глаза. Тогда Тютин ударил его пистолетом в живот. Охранник раскрыл рот, хватанув воздуха. – Так-то лучше. У меня нет времени уговаривать тебя. – Полковник скомкал грязную, промасленную тряпку и затолкал охраннику в рот. Тот что-то промычал. – Потерпи, потерпи. Это на тот случай, если ты захочешь закричать, – проговорил полковник, не обращая внимания на мычание охранника. Под потолком, во всю длину гаража, тянулась широкая металлическая балка, к которой была прикреплена лебедка. – Отлично, – произнес Тютин, взглянув на нее. У него мелькнула интересная мысль. Он подставил под балку табуретку. – А ну, давай лезь на табуретку, – сказал он охраннику. Тот послушался. Но у табуретки оказались расшатанными ножки, и охранник рисковал свалиться на цементный пол. От изумления у него чуть не вылезли на лоб глаза, когда он увидел, как Тютин, опустив лебедку, смастерил из веревки петлю и забросил на крюк! Подняв его, он сделал петлю внатяг. – Стой смирно, не шевелись, а то твоя семья вместо зарплаты получит твой труп. Охранник осторожно кивнул головой, изо всех сил стараясь устоять на шаткой табуретке. – Когда все закончится, я тебя отпущу, – пообещал Тютин и побежал к дверям дома. Едва он вошел в длинный коридор первого этажа, как почувствовал смрадный запах. Казалось, он исходил откуда-то из подвала. «Наташка!» – подумал он, увидев каменные ступеньки, уходящие вниз в темноту. Приготовив пистолет, полковник стал спускаться, и чем ниже он спускался, тем сильнее пахло. Теперь Тютин понял, чем пахло. Это был запах крови и трупа. Когда глаза немного пообвыкли к полумраку, он увидел лежащую на ступеньках обнаженную женщину с перерезанным горлом, а в углу сжавшуюся в комок девушку. Она сидела на полу, закрыв лицо руками. – Наташа! Девушка подняла голову, всматриваясь в него. – Дедушка! Ты? Дедушка! – Зарыдав, Наташа кинулась к двери. Тютин открыл защелку. – Сейчас. Сейчас мы уйдем отсюда, Наташа. Вся дрожа, Наташа вцепилась в него, сжимая до боли руку, словно боялась, что он так же внезапно исчезнет отсюда, как и появился, а она останется. – Ты не уходи без меня! Слышишь? – Что ты, Наташа? Родная. Не уйду. Я ведь пришел за тобой. В этот момент из темноты от стены отделилась фигура высокого человека. Наташа увидела его в последний момент, закричала, но было уже поздно. Тютин среагировать не успел. Удар пришелся ему в голову. Казалось, все раскололось и опрокинулось, и только очутившись на полу, полковник понял, что опрокинулся сам. Теперь его окружала приятная прохлада. В теле не было никакого напряжения. Он услышал, как опять закричала Наташа. Но голос внучки ему показался странно далеким… Тютин не предполагал, что за ним наблюдают с того самого момента, когда его у забора обнаружила собака, и хотя он постарался быстро уйти, но охранникам хватило времени, чтобы его засечь. Наизов был спокоен. Хладнокровно выслушал доклад одного из охранников с описанием человека, пытавшегося перелезть через забор со стороны леса. – Это он. Мой старый знакомый. Он разыскал меня. Ну, что же, сейчас мы с ним поиграем. Сажай всех ребят на машины, и пускай едут вон из деревни, – сказал Наизов охраннику. – Пусть ждут за деревней. Дашь им сигнал по мобильнику, когда нужно вернуться. Мне надо, чтобы этот гад сам зашел сюда. Неохота на улице шум поднимать. – Мы его возьмем без шума, – пообещал исполнительный охранник. Видеокамера отсняла тот момент, как Тютин проник на территорию, как обезоружил старшего лейтенанта. Сидя у монитора, охранник с ненавистью наблюдал за поведением милиционера. – Эти менты ни на что не пригодны, – рассуждал он вслух. Когда Тютин вошел в дом, охранник вышел через заднюю дверь и осторожно подошел к гаражу. Увидев старшего лейтенанта, стоящего на табуретке с петлей на шее, покачал головой. – Да, не оправдал ты нашего доверия, – сказал он побледневшему вдруг старшему лейтенанту. – Нет от вас, ментов, проку. – С этими словами он подошел и ударил ногой по табуретке. Дернувшись, тело старшего лейтенанта закачалось в петле. Очнулся Тютин от прикосновения к его лицу чего-то холодного. Открыл глаза и увидел Наташу. Она сидела возле него на коленях и гладила его лоб и щеки. – Дедушка. А я уже думала, что они тебя забили до смерти, – сказала она плача. – Нет, Наташка, я еще живой, – проговорил Тютин, морщась от боли. Все тело ломило так, словно по нему проехали катком. А правая рука будто совсем отсохла. Тютин попробовал ею пошевелить, и не получилось. Он не чувствовал ее. – Не надо, дедушка, – попросила Наташа. – У тебя правая рука сломана. – Сволочи, – выдохнул он, едва не потеряв сознание снова. Наташа поддерживала его голову. Он лежал на полу в темной комнате с зашторенными окнами. Свет с улицы не проникал через мрачные черные шторы, а все освещение исходило от единственного подсвечника, стоявшего на столе, позади которого в кресле сидел какой-то жуткий человек, совсем не похожий на живого. Как будто мумию откопали где-то, поместили сюда, и вот теперь она смотрела на Тютина своими пустыми глазницами. – Не узнаешь? – спросила мумия, раскрыв рот, в котором поблескивали золотые зубы. – Таким уродом я стал из-за тебя! Тютин пригляделся. – Наизов. – Я. Вот мы и встретились, гражданин начальник. Думаю, ты не ждал нашей встречи. А я вот напротив. Так хотелось вырвать тебе глотку. – Сухая жилистая рука вора вытянулась над столом, пальцы сжались в кулак. Наизова переполняла ненависть к менту. – Но сначала я хочу, чтобы ты сказал ей, – кивком головы Наизов указал на Наташу, – кто ее настоящий отец. Ну, скажи. Скажи, что ты тщательно скрывал от нее все эти годы. Говори, мент! Тютин встал с пола и стоял перед Наизовым, придерживая здоровой рукой сломанную руку, терпел боль, не показывая унижения. – Я не думаю, что ей будет легче жить оттого, если она узнает все о тебе. А скрывал я потому, что не хотел ее травмировать. – Травмировать? Ты – милицейский ублюдок! Ты отнял у меня все: дочь, свободу! Засадил меня, надеясь, что я сдохну. А я вот жив. Жив! Убегая из колонии, я потерял зрение. Но я выжил, чтобы посмотреть, как ты будешь подыхать. Ты! А не я. И убьет тебя, знаешь, кто? – Страшное лицо старика Наизова оскалилось в улыбке. У полковника мелькнуло ужасное подозрение. «Неужели этот бандит решится на такое? Бедная моя Наташка! Девочка моя. Не сумел я тебя защитить. Уж лучше бы он сам прикончил меня. Зверь!» – Убьет тебя она. – Наизов указал длинным костлявым пальцем, на котором был золотой перстень, на Наташу. – Твоя внучка! – Я? – Наташа вскрикнула, как подстреленная. – Нет! Не надо. Я не буду убивать дедушку! Нет! – закричала она. – Не буду! Наизов сверкнул на нее белками своих обожженных глаз. – Он тебе не дедушка. Он – поганый мент, который пытался убить твоего отца. Меня! Из-за него я ослеп. И ты не хочешь отомстить за меня? Посмотри, кого ты жалеешь? Ты! Ты сделаешь это! Слышишь? Ты должна доказать, что ты моя дочь. И ты убьешь мента. – Наизов, встав с кресла, схватил со стола нож с длинным лезвием и протянул его Наташе. – На. Возьми. Тютин стоял, покачиваясь от слабости. Он нисколько не сомневался, что Наизов выполнит свое обещание. Оно было страшным. Если Наташа не убьет Тютина, Наизов пообещал сгноить ее в подвале. Теперь выбор за ней. И решать только ей. – Возьми, Наташа, нож, – тихо произнес Тютин плачущей девушке. – Сделай, как он говорит. Он все равно меня убьет. – Нет, дедушка. Я не хочу тебя убивать. Не хочу убивать никого! Наизов хохотал, все еще держа в руке нож. – Тебе придется сделать это. Не бойся. Ведь ты же моя дочь! – Наташа. – Тютин посмотрел в глаза девушке. – Так нужно. Меня он все равно живым не оставит. И этим ты только избавишь меня от мучений. Только постарайся попасть в самое сердце. Вот сюда, – показал Тютин на грудь. – Нет, дедушка. Я не смогу… понимаешь? Я не убийца. – Бери нож и прикончи его. Он тебе никто. Я – твой родной отец. И ты должна сделать это. Бери! – закричал Наизов так, что у Наташи зазвенело в ушах. Она отшатнулась, но цепкая, сухая рука схватила ее. – Стой здесь! Убей мента! Слышишь? Не выводи меня из себя. Лучше послушайся! Наташа взяла дрожащей рукой нож. Его лезвие блестело в полумраке. Минута-другая – и это лезвие войдет в тело Тютина. Полковник развернулся, чтобы Наташе было удобнее ударить, посмотрел в заплаканные глаза девушки. – Дедушка! – Молчи. Ничего не говори. Я виноват перед тобой, Наташа. Ты прости меня. – И ты прости, дедушка. – Она выставила перед собой руку с ножом. – Хватит сантиментов. Не жалей мента! Давай же, ударь его. Ну!.. Наташа неумело замахнулась. Ее лицо изменилось так, что Тютин не узнавал ее. Взглянув в последний раз на нее, полковник закрыл глаза. Не хотелось видеть, как сейчас это остро отточенное лезвие вонзится в его грудь. Ни разу он так не боялся, как сейчас, и молил только об одном, чтобы побыстрее все кончилось. Он приготовился к смерти. Вдруг истошный крик Наизова раздался совсем рядом. Тютин открыл глаза и увидел перекошенное лицо бандита. В его груди торчал нож. Удар оказался настолько сильным, что конец длинного лезвия виднелся из спины. Наташа закрыла лицо руками. – Наташка, – произнес Тютин взволнованно. Опираясь руками о стол, Наизов еще смог отойти от Наташи. – Ты! Ты, гадина! – задыхаясь, выговорил он и, пошатнувшись, упал на пол. В комнату влетел верзила-охранник и в первую минуту растерялся. Чего угодно ожидал, но только не этого. Но его растерянность тут же сменилась звериной жестокостью. Он схватил Тютина за волосы и, пригнув голову, ударил по лицу коленом. – Ты! Жалкий подонок! Я с тебя живого шкуру сдеру. Отшвырнув полковника в угол комнаты, охранник бросился к Наизову, склонился над ним, осматривая рану. Наизов был еще жив. С бледным, точно обескровленным лицом он казался еще ужасней. – Вытащи нож, – проговорил он тихо, но охранник его услышал. – Хорошо. Я все сделаю, – охранник взялся за рукоять ножа и рывком вытащил его из груди Наизова. Из раны брызнула кровь. Сложив носовой платок в виде тампона, охранник прикрыл им рану, сдерживая кровотечение. Но он уже знал, от смерти Наизова это не спасет. – Что мне делать? – Не оставляй им мой труп. Слышишь, не оставляй. Сожги меня! Наташа, не обратив внимания на ответ охранника, подошла к Тютину и помогла ему встать. – Нам надо выбираться отсюда, – произнесла она так тихо, что едва сама слышала свой голос. Тютин кивнул. Охранник отвлекся и не смотрел в их сторону. Они тихо вышли в коридор. Наташе пришлось поддерживать Тютина под руку. – Скорее, дед. Пока этот бугай нас не хватился, – торопила она Тютина. Сейчас все решали считаные минуты, а может, и секунды, и главное – их не упустить. Вдруг оба услышали вой сирены. – Наташка, это же Стелбин! Он успел. Его ребята, – сказал Тютин и заплакал от радости, не смея в это поверить. Значит, смерть опять отступила от него. Здоровой рукой он обнял внучку. – Чего же ты плачешь? – спросила Наташа, не замечая, что и у самой по щекам текут слезы. Услышав вой сирены, охранник выглянул в окно. – Что там? – едва шевеля губами, спросил Наизов. Охранник достал пистолет, приготовившись к стрельбе. – Менты понаехали, – проговорил он, разглядывая, как из микроавтобуса проворно выпрыгивали оперативники в бронежилетах и с автоматами. – Пока они не обложили дом, уходи, – просипел Наизов. – Может, сообщить нашим? – охранник не хотел просто так сдаваться, но Наизов остановил его. – Не надо. Они уже не вернутся. Менты наверняка повязали их. Уходи. – Нет, – категорично заявил охранник. – Я останусь с вами до конца. – Он склонился и поцеловал окровавленную руку Наизова, которой он прикрывал рану на груди. Когда уже Тютин и Наташа были возле ворот, комната, где находился Наизов и его охранник, неожиданно вспыхнула, но никто из сотрудников группы захвата не стал ее тушить. В окне мелькнули страшный старик с обожженным лицом и его преданный охранник. Мелькнули и пропали, охваченные огнем. Для порядка командир группы захвата вызвал по рации пожарную машину, но она, как это бывает часто, приехала слишком поздно. Тушить уже было нечего – огонь уничтожил все. Оставшихся членов банды оперы взяли, как говорится, без единого выстрела. А вот главаря… Когда пожарники вытащили из пепелища две обгорелые головешки, отдаленно напоминающие трупы, в одной из них Тютин опознал Наизова. – Почему вы так решили? – удивился командир группы. – Во-первых, Наизов был намного ниже охранника ростом. А во-вторых, у него полон рот золотых зубов. Загляните в рот этому трупу, – показал Тютин на головешку. Капитан в рот заглядывать не стал, поморщился и велел завернуть их в брезент, найденный в гараже. Странно, но никто из ближних домов не вышел на пожар. Все соседи предпочли наблюдать за пожарищем из окон своих особняков, опасаясь попасть в поле зрения московским операм. Эпилог Прошел год. На цветочной клумбе возле дома бывшего полковника МУРа не росли цветы, которые когда-то любила сажать Лариса Тютина. Свою бывшую шикарную квартиру Тютин поменял на другую, равнозначную по площади, только в Выхине, и Наташа теперь жила в ней. На выходные приезжала к Тютину на дачу. Бывший полковник совсем поседел и состарился, испытывая от жизни только одно – усталость. Он стал много пить, почти совсем не появляясь на людях, и в пьяном угаре забывал обо всем плохом, вспоминая только хорошее, что было в его длинной жизни. А если что-то плохое все же приходило в его воспаленный мозг, он тут же отгонял тяжелые воспоминания новой дозой спиртного и плакал навзрыд, как ребенок…