И в тот день, завидев карету наследника на Фонтанке, Наташа выбежала к воротам и летала как ласточка, показывая графские хоромы. А потом они уселись в бабушкиной комнате и слушали её рассказы.

Не выпуская из рук пяльцы, та рассказывала о знатном путешествии Бориса Петровича по заграничным краям. Какие необычайные приключения совершились в той поездке! Обоз был великий, несчётно подвод — там лежало всё, что надобно для долгой дороги, а ещё дары иностранным королям. Польскому Августу, венскому Леопольду, папе римскому и многим, многим… А в Польше случился «рокош» — с мятежами и убийствами. И только знание польского языка да галантность Шереметева спасли от злодейства. А ездил он под именем ротмистра Романова и своей фамилии не называл. В Вене его с почтением принимал королевский двор, и очаровал он всех любезным обращением с дамами и учтивостью…

Пётр I велел искать союзников на юге Европы — оттого пришлось проявить религиозное свободомыслие. «Ротмистр Романов» ради того посетил католический собор. Очень нужна была встреча с римским папой, чтобы, как велел Пётр I, заручиться и его поддержкой в будущих войнах. За Борисом Петровичем в той поездке следили секретные агенты и писали: мол, подозрение вызывает сей московит, желает он посетить остров Мальта, а что думает — неведомо, разгадать его мысли трудно, похвалы его сомнительны… На обратном пути с Мальты — тоже приключения: море так разбушевалось, что они еле живы остались… А всё же дело царское сделано: число наших сторонников прибавилось…

— И государь сказывал, когда они встретились: «Зело благодарен я тебе, ротмистр Романов, то бишь генерал Шереметев!» Вот каков мой зять Борис Петрович, — горделиво повернув голову, сказала бабушка. — Вот и ты, Петруша, да и сестрица твоя, вы сидите близ трона — так про этакое-то запоминайте, авось пригодится.

— Думаете, служить царю и отечеству легко? — продолжала она. — Царь-то молод, скор, словно молния летает. С ним мешкаться — ни-ни. «Не мешкай! Не чини отговорки!» — любимые его словечки… Дал царь приказ: «Взять крепость Мариенбург! Паки и паки!» И всё!..

Взятие Мариенбурга было действительно большой победой Шереметева. Крепость окружена была морем, неприступна, как её взять? Сын фельдмаршала Михаил предложил: пробить брешь в стене и туда устремиться войску. Но на чём плыть? Как доставить снаряды? Пришлось разорить соседнее селение, поломать дома — из брёвен сделали плоты… Осада была долгой. Когда открылись ворота, Шереметев въехал на белом коне, его встречал пастор Глюк, а генерал удивлялся: «Почто так долго не пускали нас? Зачем столько людей погубили?»

— Но была и великая прибыль, — заметила бабушка. — В доме пастора Глюка Шереметев увидал служанку, которая подавала ему кофе, — хороша, услужлива, говорит по-немецки. И Шереметевы (был там и сын Михаил) взяли её к себе, мол, будет «иортомоей», солдатские порты стирать… А вот поди ж ты — из портомои-то вышла царю жена, ныне — императрица…

Марья Ивановна не пропускала случая похвалить свой род, поучить уму-разуму будущего наследника и поворчать на выскочку Меншикова.

И тут, словно отзываясь на её мысли, у ворот раздалось лошадиное ржание, гвалт и грубые голоса. Она выглянула из окна. Господи, сам Меншиков!

— Где великий князь? Кто разрешил покинуть мой дворец, ехать в Фонтанный дом?

Пётр Шереметев съежился, сестра его перепугалась, но бабушка поднялась во весь рост — лицо её стало высокомерным — и промолвила хозяйским голосом:

— Что стряслось, Александр Данилович? Отчего такая хлопотня?

— Да вот, — гость снизил тон, — Остерман дожидается Петра Алексеевича, а его нет и нет. Учиться надобно.

— Учиться? — усмехнулась бабушка. — А ты знаешь, что твой Остерман учит только арифметике да греческому, а я — про жизнь истинную сказываю.

Меншикова словно приструнили — притих и ласковым голосом пригласил царевича в экипаж. Камердинер усадил всех, и лошади понеслись на Васильевский остров, к меншиковскому дворцу…

Как разглядеть наследника великого Петра, его внука? Жил он недолго, воспоминания разноречивы, окружение — тем более. Художники писали его, но как далеки те портреты от истинного, ещё не сформировавшегося отрока! Лицо правильное, продолговатое, как у отца; большие грустные глаза — в мать; а от деда — ничего. На некоторых портретах проглядывает редкое сочетание мрачности и ангельского выражения. Но нет ни единой приметы бурной энергии титана. И всё же был один портрет, на котором отрок, более похожий на юношу, весь в движении. Только написан тот портрет не современником, а Валентином Серовым в начале XX века: это настоящий Пётр в самую, быть может, лучшую свою минуту! Весь — порыв и страсть. Не оттого ли, что изобразил его Серов рядом с милой ему принцессой Елизаветой, дочерью Петра I, к тому же во время охоты? В жизни же он пока оставался робким, порой капризным отроком.

А каков на портретах Меншиков, который поселил царевича в своём дворце и простёр на него свою власть? Это и хитрый лис, и могучий лев: смелый, отчаянный, мужественный. Подбородок выступает вперёд, на нём глубокая ямка — признак властности. Сын пирожника, мужик из народа, друг царя, светлейший князь Священной Римской империи, он поднялся из низов на самую высокую ступень лестницы.

Мало того: фаворит Петра стал фаворитом Екатерины I. Когда-то она была его подругой, и теперь перед Александром Даниловичем открывались заманчивые перспективы. Редко кто из неродовитых выдерживает такой взлёт.