Г. Зиновьев».

Н. И. Бухарин ответил: «Я согласен. Но предупреждаю: Стэн очень умный парень, хороший «аналитик», но не фракционный борец, не организатор».

«Михайлов — архи-драчун. Пожалуй, будет хороший «синтез», — отреагировал Г.Е. Зиновьев.

Итог обсуждения подвёл И.В. Сталин: «Я согласен на тройку (Семар, Стэн, Бруно) с непременным условием отправить Мануильского немедля. Все дело будет зависеть от того, как будет поставлено дело теперь, в самом начале (в начальной стадии) борьбы. От этого будет зависеть конец, увенчание дела к съезду. Поставить же дело сумеет только Мануильский.

Сталин» [254] .

То ли в последний момент И. В. Сталин переменил мнение, убедившись в весомости доводов Г. Е. Зиновьева, то ли Председатель ИККИ решил проигнорировать мнение генсека, но Д. З. Мануильский посетил Чехословакию лишь в мае. Задержался и Ян Стэн, так что Б. Д. Михайлову пришлось действовать самостоятельно.

Первые послания Бруно из Праги призывали Москву к осторожности и терпению. «В общем «левая» довольно слаба в ЦК, — сообщал он в письме от 20 января. — «Правая» работу не саботирует, но, несомненно, потихоньку пытается вести свою фракционную работу. Но эту работу они сейчас не форсируют: будучи политически побиты на последнем съезде, они не выступают открыто, а ведут тактику выжидания: левые, мол, скомпрометируют себя и провалятся сами… Общее впечатление: ЦК не очень-то работоспособен при нынешнем соотношении сил. Но менять это соотношение в пользу левых сейчас опасно, нельзя, пока они путем долгой систематической работы не побьют правые тенденции в толще компартии, завоюют доверие в чешских областях» [255] . Ситуация осложнялась тем, что «правые» пользовались негласной поддержкой ряда членов политбюро и оргбюро ЦК КПЧ. Им сочувствовал и фактический лидер партии, член Президиума ИККИ Богумир Шмераль (1880–1941).

Вскоре, однако, тон писем Бруно резко изменился: он получил информацию о том, что «группа Бубника, несмотря на несогласие Шмераля и других, уже подготовляет раскол. В этой (т. е. пражской. — М. П.) организации ЦК сделано мало: есть лишь решение о посылке на каждое заседание каждой ячейки представителя «ЦК, но это не полностью проводится из-за недостатка и разъездов людей. Если удастся поймать Бубника или кого-либо из его ближайших сторонников на такой работе — надо будет устроить громкий скандал и выставить его. Было бы хорошо разделаться с этой группой, отделив ее от остальных правых, и разбить ее в отдельности» [256] , — сделал вывод Бруно.

В письме от 4 февраля он уточнил информацию и высказал дополнительные соображения по вопросу об исключении Бубника из КПЧ. «В ЦК поступали письма (я прилагаю Их копии) о выступлениях двух Членов ЦКК — Бубника и Шварцана партсобраниях, — сообщал Бруно, — первый выступал с явно клеветническими вещами по адресу ЦК молодежи и ЦК партии, второй использовал (до представления в ЦКК Или ЦК) материал одной партревизии для фракционного выступления против ЦК. Политбюро решило: назначить комиссию для расследования этих выступлений; до окончательного решения комиссии «суспендировать» обоих как членов КК, т. е. оставить их на текущей работе, но предложить им не выступать на собраниях в качестве членов КК. Решение было принято единогласно…

Если комиссия полностью подтвердит материал о Бубнике — его придется снять из КК. О нем есть также сведения, что во время конференции окружных секретарей Бубник устроил фракционное совещание, на котором было 8—10 секретарей, с письменным порядком дня, где значились не только вопросы: «отношение к ЦК и возможность самостоятельной работы», но и вопросы: «наше отношение к государству Чехословакии» и «наши задачи в период до социальной революции». Самая постановка таких вопросов уже говорит о серьезном и опасном оппортунистическом уклоне. Если удастся ЦК получить данные, которые могли бы ясно доказать перед партийной массой подобные вещи, то встанет вопрос об исключении Бубника. Мое мнение: отсечь эту крайне правую группу было бы полезно, ибо: 1) люди вроде Бубника — конченые люди для партии; 2) вероятно, что они сейчас сами организационно подготовляют раскол, и 3) отколоть от остальных правых и побить в одиночку ослабило бы всю правую. Но сделать это можно лишь; 1) когда факты и материалы, доказывающие антипартийную работу Бубника или его ближайших сторонников, будут ясно доказывать широкой партийной массе их антипартийность и 2) когда эти факты и материалы будут столь доказательны, что остальные правые (Шмераль, Муна [257] и др.) не решатся открыто выступать в защиту Бубника» [258] .

Секретариат пражской организации КПЧ большинством голосов постановил не выполнять решение политбюро о временном «суспендировании» Й. Бубника. В ответ политбюро ЦК КП Чехословакии 16 февраля созвало делегатское собрание пражской организации коммунистов, на котором выступил и Бруно. 250 голосами против 6 была принята резолюция, осуждающая Й. Бубника и выражающая ему политическое недоверие.

На другой день, когда в политбюро решался вопрос о снятии Й. Бубника с поста председателя пражской организации КПЧ, активный член фракции «левых» Йозеф Гакен огласил имевшиеся в его распоряжении сведения об организованном «правыми» фракционном собрании. Практически одновременно от секретаря партийной организации в Таборе в ЦК поступило письмо с подробностями на эту тему. Речь шла о недвусмысленной подготовке Й. Бубником раскола в КПЧ и разрыве, если «нужно», с Москвой. Присутствовавшие на заседании политбюро «правые» и сочувствовавшие им растерялись. Б. Шмераль не нашел ничего лучшего, как заявить, что из-за накопившейся в последнее время усталости он не в состоянии ориентироваться в рассматриваемых вопросах, а потому просит при любых голосованиях на политбюро считать его воздержавшимся. Затем он покинул заседание.

На следующий день, 18 февраля, в отсутствие уехавшего за город Б. Шмераля политбюро продолжило обсуждение фракционной деятельности Й. Бубника, частично признавшего после первоначального запирательства справедливость выдвинутых против него обвинений. Он подтвердил факт раскольнических разговоров с секретарем парторганизации города Табора и свои попытки организовать фракционное собрание, которое якобы так и не состоялось. Когда дело дошло до голосования, А. Муна внезапно исчез из зала заседания. Однако такого рода трюки уже не могли спасти Й. Бубника — он был исключен из партии.

Тотчас по получении известия Президиум Исполкома Коминтерна обратился «к членам пражской организации компартии с призывом объединиться вокруг Центрального комитета и дать решительный отпор всяким попыткам оппортунистических элементов подготовить и организовать раскол в компартии». Текст завершался словами: «Людям, тянущим партию к социал-демократии, нарушающим все постановления международных конгрессов, не место в рядах компартии». Обращение было написано лично Г. Е. Зиновьевым, педантично зафиксировавшим время окончания работы над документом: «20 февраля 1925 года, 17 ч[асов] 30 м[инут]» [259] .