Участие западного капитала может быть в чем угодно, но только не в культуре. Мы все равно никогда не породнимся, мы другие. Возьмите то же американское кино: язык птичий, слов минимум. Смотришь и думаешь: на каком языке говорит Америка? Ведь есть же у них Марк Твен, Скотт Фицджеральд. И понимаешь, что нам показывают кино, рассчитанное на обывателя. А Россия так не может. Россия — страна болтающая, задыхающаяся от слов, распаляющая их. Возьмите любую русскую каноническую пьесу — действия минимум и бесконечный поток слов. Везде все поменялось, в России — нет. Россия такая и не надо приспосабливать ее к Западу.

1992 г.

Нет ничего дурного в том, чтобы учиться у Запада. Но мы уж очень напрягаемся, чтобы ни в чем им не уступить. Хотя уступили уже почти во всем. Вот конкурсы красоты… Они раздевают, и мы своих разденем. Естественно, сложнее сделать хороший трактор или автомобиль и показать. А мы начинаем с каких-то глупостей, желая доказать, что мы такие же, как они. Не надо. Давно уже все поняли, что мы, не как они. Мы совершенно другие. У нас другие пути, другой уклад и способ жизни. Нельзя же во всем подражать Западу. Давайте сделаем что-нибудь красивое, значительное на фоне разрухи и покажем, что умеем не только учиться, но и учить.

1990 г.

У нас, сколько не прыгай по телевизионным каналам — гульба, икра и лососина, сплошные презентации. Или возьмем передачу «Любовь с первого взгляда». Такое впечатление, что это из жизни земноводных. Я видел бы в ней смысл, если бы знакомили пожилых людей. Свели двух стариков и отправили на Гавайи. Прекрасно! А зачем молодых знакомить? Зачем сводничать?

Словом, создается ощущение, что в промежутках между новостями нас стараются отвлекать и веселить. Но веселить тоже надо средствами искусства. Вахтангов в свое время в голодной Москве поставил «Принцессу Турандот». Сидела в зале в общем-то нищая, голодная толпа, а на сцену выходили красивые мужчины и женщины и играли прекрасную сказку.

1992 г.

Искусство — не сфера обслуживания. Художник может отказаться служить вообще, кому бы то ни было. Что это за вымогательство такое: вы нам радость должны доставлять? С какой стати? А ты, автор письма, какую радость приносишь? Лифты ломаются, дороги в ужасном состоянии… Где ботинки? Где пироги? Но кто-то пустил перл, что искусство для народа. Хотя еще Пушкин сказал: «Зависеть от людей, зависеть от народа — не все ль равно? Бог с ними. Никому отчета не давать, себе лишь одному служить и угождать — вот счастие, вот право».

Искусство должно быть независимо. И, если оно пригодится еще кому-нибудь кроме тебя, это большая радость.

1991 г.

Непонятно, что смотреть в московских театрах. Всего один спектакль из тех, что я видел, убедил меня по всем правилам. Это «Трехгрошовая опера», которую сделал Володя Машков у Кости Райкина. Это потрясение! Ленком не делает ничего такого, о чем можно поговорить. Таганка померла. Ну, приезжает Любимов, за две недели выпускает спектакль и что?

Такой концентрации пустых пошляков, как сегодня, я не помню в нашем искусстве. Особенно в этом смысле отличаются эстрада и телевидение. И это страна Тютчева, Блока?.. Я не против рока, скажем, Гребенщикова, но таких людей очень мало. А остальные? Вчера родились, сегодня уже обличают. А хоть какое-то представление об изначальной природе вещей ты имеешь? Уж переживи хоть что-нибудь, перестрадай, а уж потом обличай. Или, по крайней мере, не возносись так высоко в своем обличительстве. Нет, все напрокат, без болевого опыта.

Ну, нельзя же пройти мимо Чехова к Хармсу. Параллельщики и постмодернисты сразу играют в модерн, абсурд. Но ведь к этому надо прийти, а то получается так задорно, так боевито, так жалконько и все, как бы с конца. Время вроде бы не наступило, а просто возникло ни с того ни с сего.

1989 г.

Все мы люди своего времени. Те, кто кричат: «Все пропало!» — разумеют в первую очередь себя. А ты, ты и ты — еще не все. Что пропало? Книжки стояли и стоят на полках. Их пока не жжет никто. А то, что дети не будут знать Пушкина, ужасно, конечно, но это наша точка зрения. Жизнь не прекращается. Бабы есть, мужики — тоже. Чахлые, правда, но ничего, худо-бедно что-то получается, но пока выживаем. Не все еще отравлено. Пока еще живем. А говорить: все погибло, все погибло…

Почему бы ни предположить, что технократическая генерация как Атлантида, уйдет и появится новая культура, новые лица, новые имена.

Да и сейчас есть ребята толковые и жадные до знаний. В какие это времена все поколение целиком шло в образованщину, в интеллигенцию? Никогда. Всегда в любом поколении водились дураки и было НЕСКОЛЬКО. Это общий закон. Его пока никто не отменял. Просто все происходит на нашем веку, на наших глазах и потому кажется, что такого еще никогда не было. Было. И валили отсюда хором и бунины, и георгии ивановы, и волошины… Ничего, выжили.