Кроме того, обнаружились забавные совпадения.

Во-первых, тригон транзитного Марса к радиксу Солнца и тригон Сатурна к Солнцу и транзитному Марсу. Что это конкретно значило по астрологическим меркам — инженер до конца так и не докопался. Но главная штука заключалась в том, что совпадение это действовало в настоящий момент на него как усилитель — углубляло движения души, взметало ее порывы, провоцировало страсти.

Во-вторых, прогрессивный Меркурий стоял на радиксе Плутона. Меркурий — рассудок, интеллект и прогресс, а Плутон — планета массы — оказывал действие на толпу. Причем прогрессивный Меркурий над инженером стоял весь год, но в сентябре — и это было третье совпадение! — проходил еще и транзитный Меркурий. Седьмого сентября он пересекался с прогрессивным. Точка же эта находилась в седьмом доме, то есть в тот день должны были решительно определиться и его отношение к обществу, и связь с женщиной. Сатурн же и Плутон стояли над ним всю последнюю неделю — значит, давали усиление невероятное.

Такого вмешательства высших сил в свою скромную судьбу инженер не предполагал. Одно дело предназначение — совершенно другое вся эта картина, она выглядела невероятной. Ни при какой погоде он поверить в такое не мог. Тригоны, радиксы — как-то ненадежно.

Светало, когда инженер отодвинул таблицы «Эфемериды». Он зажмурил глаза, но спать не хотелось. И хотя понимал, что выдохся основательно, усталости он опять не испытывал. Воздух за окном — лиловые сумерки, словно чернила, размытые на бумаге, — светился и дрожал. Лешаков недоверчиво посмотрел на небо. Может быть, действительно, там, в вышине, торчали над ним и Меркурий и Марс, а несносный Сатурн все усиливал и усиливал, словно бы они сговорились свести его с ума к установленному сроку, к седьмому сентября.

— Ну, не бред ли, а?.. Ерунда, — трезвея сказал сам себе Лешаков. — При чем здесь связь с женщиной?

Впрочем, что еще он мог сказать.

Утро выдалось теплое, парное. Не спавший Лешаков, чуть оглушенный, плыл на работу по улицам, наполненным плотным, как молоко, воздухом. Все было мягко вокруг. Казалось, раскинь руки, и густая масса не отпустит, подхватит, понесет через перекрестки. Но руки раскинуть инженер не мог. Он держал в руках папку с математическим журналом и баночку с огурцами. Лешаков бережно нес сокровища на службу. И невнятный план поступков складывался в голове.

Парило с утра. Вялость природы и леность мысли, томительное течение минут, нечеткость чувств, бессилие слов, рассеянность в работе, когда никак не собраться, не сконцентрировать себя, простое привычное дело не начать без перекура, даже ленивое тление папиросы — без конца гасла — все говорило о неминуемой грозе, предвещало грозу.

Покурив у окна — в коридор выходить не хотелось, — Лешаков прогулялся по комнатам, пошутил с чертежницами, подписал подготовленную на прошлой неделе документацию, вернулся к столу и, вздрогнув от испуга, спрятал забытые на видном месте огурцы в нижний ящик стола. Огурцы напомнили.

Он опять просмотрел программу, не вникая, внешне удостоверился в верности подстановочных данных. Закрыл папку и поднялся со стула.

В тот момент приотворилась дверь, ведущая в кабинет шефа, и взмах пухлой руки задержал Лешакова. Начальник мягкими шагами миновал порог и приблизился. Взгляд внимательных глазок изучал Лешакова. Взгляд отметил, что туфли инженера потрескались, а воротничок измялся. Взгляд потеплел. А глазки прищурились.

— Душно, Лешаков?

Лешаков еще шире растянул воротник рубашки и кивнул. На виске проступила испарина.

— Пивка бы холодненького, да окунуться в пруду…

Инженер был и без пива пьян, а купаться ему не хотелось. Но он опять ответил кивком, мотнул головой отвлеченно, как бы соглашаясь на все и в то же время ни на что не соглашаясь. Отчужденность не укрылась от начальника. Он постоял перед подчиненным размышляя, прикидывая сроки, а потом похлопал Лешакова по плечу.

— Плохо тебе, а?.. Рано на работу выписался. Травма головы, нешуточное дело.

— Это погода, — не прекословя, сослался Лешаков.

— Ясное дело, погода, — согласился начальник.

— Кто в такую погоду работает. Да еще с больной головой.

— Я и не работаю, — признался инженер. — Какая, к черту, работа. Так, мелочи одни.

— Тем более, — обрадовался шеф. — Отпуск за этот год не использован?

— Не использован, — грустно откликнулся Лешаков, после неудачи с Польшей он и думать забыл об отпуске, да и зачем ему был отпуск.

— Пиши заявление, — велел начальник.

— Да ведь… — начал канючить Лешаков.

— Пиши, пиши. Бухгалтерию я пошевелю, после обеда выплатят отпускные… Надо отдыхать. Поправляться. Вишь, какой скромный, да на тебе ж лица нет. Передохнешь, накопишь силенок, вернешься из отпуска, разговор с тобой будет. А пока, бывай.

Начальник, довольный собой, опять дотянулся до плеча и отечески потрепал.

Лешаков, и верно, выглядел нездорово. Бледен, вял, витает. Проку от него мало — самое время проявить внимание. Начальник заботу выразил и исчез в кабинете. А инженер опустился за стол и, не испытывая особой благодарности, написал заявление с просьбой предоставить очередной отпуск с завтрашнего числа. Полагалось ему двадцать с лишним дней. Да плюс отгулы. Чем время займет, Лешаков не представлял. Заявление передал секретарше начальника. Выкурил беломорину и, прихватив обернутую в кальку банку с огурцами и папку, отправился в подвал.