— Замечательная девушка, — восхитился Ивлев. Самая замечательная за вечер девушка подошла к нам:

— Долго вы собирались.

— С тренировки? — вежливо поинтересовался Ивлев.

— Устала, ноги не держат. В самый раз окунуться.

Володька рассмеялся:

— Поиграла бы ты целый день на моей дудке.

— Что-то вы скучные, — заметила она и взяла томатный сок.

Я протянул ей соль на ложечке.

— Что-нибудь случилось? — спросила Маша.

— Сегодня мы пойдем на реку вдвоем.

— А ты? — виновато обернулась она к Ивлеву.

— Вдвоем с Ивлевым.

Маша отодвинула стакан и удивилась. Испуганно она посмотрела на меня. На Володьку.

— Ему надо поговорить, — смутился Ивлев, — с отцом.

Она выпила стакан сока длинным глотком и сникла.

— А я купальник взяла.

— Он тебе позвонит вечером, Машенька… Нам пора.

— Все вечера вместе купались, а теперь тайны.

Я подвинул стакан буфетчице. Не хотел объяснять. Не ответил.

— Ну и не надо!..

Словно белка, легким прыжком она метнулась, перекинув сумочку через плечо. Только мы ее и видели.

Одиноко Володька Ивлев и я стояли перед выходом из кафе и смотрели: сверкая лаком, автомобили катили по Невскому, и троллейбусы, как голубые аквариумы, и девушки нарядными осторожными стайками, и за ними наши знакомые. И наши надежды витали над этой улицей. И мы не знали еще, как трудно будет с ними расставаться.

Мы растерлись жесткими полотенцами до боли и принялись гонять друг друга вдоль крепостной стены. Я погнал Ивлева в темноту и настиг длинным прыжком, издав хриплый угрожающий рык. Не от толчка, но от неожиданности у Ивлева забавно подогнулись колени. Он упал. Рыку меня научил отец.

Мы медленно брели к одежде, оставленной на берегу. Голые и разгоряченные навстречу ветру с плеса. Ивлев матерился вполголоса, потирая ушибленную коленку, а я ощущал себя волчонком. Молодым волком, сильным и голодным. Я знал, что скоро покину стаю. И это чувство смущало меня. Я положил руку на горящее Вовкино плечо. В обнимку, мы бесшумно вынырнули из темноты.

За рекой, по набережной, вдоль затемненных фасадов дворцов вытянулись мерцающие зеленые огни. Светя фарами, медленно катили автомобили. Город дышал, ночной и огромный. Шевелилась вода у берегов. Отец достал сигарету из кармана брюк, закурил. Мы одевались не спеша. Я знал, что вот сейчас он спросит меня, — ломаные складки очертили рот. Но я уже успел придумать ответ.

Он догадывался о моих разговорах с матерью. Но не спрашивал. Я понимал: рано или поздно — спросит. И в тот вечер сразу почувствовал: вот, вот сейчас.

— Мать звонила?

— Нет, не звонила.

— Что она сказала?

— Ничего особенного не сказала.

Ивлев достал из сумки бутерброды, протянул нам. Его бабушка сооружала замечательные бутерброды. Я облизнулся.

— Дома ужин есть? — спросил отец.

— Конечно, — соврал я, пролезая в брюки.

Они жевали бутерброды. Я осторожно завернул свой и спрятал. Медленно мы двинулись по дорожке к мостику через канал.

— Завтра придешь?

Все-таки он засомневался. Или неладное почувствовал.

— Может, вы встретитесь с матерью? Поговорите, а?

— Не дури.

— А нужна ли семья, па?

— Ты это серьезно?

Откуда я мог знать тогда, что серьезно, а что нет. Но я хотел разобраться. Песок и сухая трава шуршали под ногами. Иногда попадались мелкие камни. Светили звезды. Я мало что знал.

— А почему Маши сегодня нет? — неожиданно спросил он. — Где вы потеряли девочку? — и шагнул в сторону, чтобы поддеть ногой пустую консервную банку.

Врать он не умел, и мы, конечно, поняли: это он вспомнил Машу так, для разговора. Его интересовала наша девочка. Кто бы поверил! Даже Ивлев усмехнулся… Его давно уже ничто не занимало — ни семья, ни друзья, ни выпивка. Только новые бабы да новые композиции. Не желая осложнять отношения, он лишь делал вид, общаясь с людьми. А сам ждал удобного момента, чтобы отвалить. Ведь каждый вечер он исчезал.

Я не мог объяснить, что с ним. Я просто знал, что и сегодня он обязательно исчезнет. Вот прямо сейчас. А я останусь один. И не один. Не поймешь как, но я опять останусь между ними. Опять меня будут дергать и рвать их дурацкие расспросы и телефонные звонки. Но пока он молча шагал рядом, я точно знал, хоть это и была неправда: от Урала до Карпат, кроме него, нет, нет у меня никого! Хоть шаром покати по Восточно-Европейской равнине, по ее асфальтовым городам.