Обе армии медленно спустились в долину. Лошади на пути дробили своими копытами черепа и кости. Когда между противниками оставалось несколько десятков метров, они остановились. Там были все. Со стороны номадов Рассамилаг, Бандиагара, Ориос, Данга и Санго Керим. Напротив них молча стояли Сако, Коуаме, Гономор, Барнак и Аркалас. Рядом с Санго Керимом была Самилия. На черном как смоль коне. В траурном одеянии, под покрывалом, она сидела прямо и выглядела невозмутимой.

И тогда Коуаме вышел вперед. Сделав несколько шагов в сторону Санго Керима и Самилии, он громко, чтобы все могли слышать его, заговорил.

– Мне странно, Санго Керим, снова стоять лицом к лицу с тобой, – сказал он. – Не отрицаю этого. Я долгое время считал, что ты рожден от трупа и что мне достаточно толкнуть тебя, чтобы увидеть, как твои кости будут валяться в пыли. Но мы уже давно беспрерывно сражаемся, и ни одна моя атака не сразила тебя. И вот я снова перед тобой, могу дотянуться до тебя рукой, и мне хочется броситься на тебя, настолько, мне кажется, тебя сейчас легко убить. И я сделал бы это, если бы не знал, что боги снова нас разведут и я не смогу смочить свои губы твоей кровью. Я ненавижу тебя, Санго Керим, не сомневайся в этом. Но я знаю, победа меня не ждет.

– Ты верно сказал, Коуаме, – ответил Санго Керим. – И я даже подумать никогда не мог, что могу стоять так близко от тебя и не постараться перерезать тебе горло. Но и мне боги нашептывают, что сегодня я тоже не дождусь от них подарка.

– Я смотрю на твою армию, Санго Керим, – снова заговорил Коуаме, – и с радостью вижу, что она в таком же состоянии, как и моя. Это две изнуренные усталостью орды, которые опираются на свои копья, чтобы не упасть. Нам надо признаться, Санго Керим, что мы оба уже на последнем издыхании и что в этой долине продолжает торжествовать только одна смерть.

– Ты верно сказал, Коуаме, – повторил Санго Керим. – Мы идем на битву словно сомнамбулы.

– Вот об этом я и подумал, Санго Керим, – помолчав, сказал Коуаме. – Ни один из нас, сколько бы ни было битв, не согласится уступить Самилию. Слишком позорно было бы капитулировать. Значит, выход только один.

– Я слушаю тебя, – сказал Санго Керим.

– Пусть Самилия поступит так, как поступил ее отец. Пусть она сама уйдет из жизни. Чтобы вернулся мир.

По рядам обеих армий прокатился негодующий ропот. Это громко с возмущением повторяли слова Коуаме. Санго Керим побледнел, не в силах ответить. Наконец он переспросил:

– Что ты сказал?

– Она не будет ничьей, – повторил Коуаме, – ты тоже знаешь это. Мы все умрем, не добившись ее. Самилия – олицетворение несчастья. Пусть она сама перережет себе горло, на которое никто из нас никогда не поднял бы руку. Не думай, что я приговорил ее с легкостью. Никогда я так не мечтал, чтобы она стала моей женой, как сегодня. Но со смертью Самилии обе наши армии прекратят войну и избегнут смерти.

Коуаме говорил с горячностью. Лицо его пылало. Видно было, что сказанные им слова жгут его. Он буквально корчился, сидя на своей лошади.

– Как ты смеешь говорить такое?! – вскричал Санго Керим. – Я подумал вначале, что ты здравомыслящий человек, но теперь вижу, что годы войны лишили тебя разума.

Коуаме ликовал. Не только из-за того, что сказал ему только что Санго Керим. Он едва слышал его. Нет. А из-за той ярости, которую он вызвал в нем. То, что он сказал, он совсем не хотел говорить. Он видел Самилию, она была перед ним, невозмутимая, и он приговорил ее к смерти, в то время как желал сжать в своих объятиях. Но он сказал это. В какой-то лихорадке. И теперь ему надо было идти до конца. Даже если он сойдет с ума от горя.

– Не делай вид, что ты так уж оскорблен, Санго Керим, – снова заговорил Коуаме. – Ты защищаешь Самилию. Это делает тебе честь. Но то, что я открою тебе сейчас, заставит тебя изменить свое мнение. Она отдалась мне, эта женщина, которой ты так дорожишь. Хотя она и выбрала твой лагерь, она однажды ночью отдала свое тело мне. В твоем лагере. Я не лгу. Она здесь. Она может подтвердить. Ведь это правда, Самилия?

Наступило гробовое молчание. Даже стервятники перестали клевать останки мертвых и обернули головы в сторону толпившихся воинов. Самилия не выразила никакого волнения. Ее лицо по-прежнему было скрыто покрывалом.

– Это правда, – сказала она.

– Я взял тебя силой? – словно безумный, спросил Коуаме.

– Никто никогда не брал меня силой, и никто никогда не сможет сделать это, – ответила Самилия.

Санго Керим переменился в лице. Холодная ярость парализовала его. Он не мог ни двинуться, ни говорить. А Коуаме продолжал все с большей горячностью:

– Ты понимаешь, Санго Керим? Никогда она не будет принадлежать ни одному из нас. И мы будем продолжать убивать друг друга. Только так может быть. Пусть она убьет себя. Пусть сделает это, как сделал ее отец.