Собрание сочинений. Т. 5
вернуться

Чёрный Саша
Шрифт:

С ПРИЯТЕЛЕМ *

Мой приятель, мальчик Вова, Ходит-бродит у дверей… «Что вы пишете?» — «Балладу». «Так кончайте ж поскорей!» Кончил. Тиснул промокашкой. Перевел блаженно дух… Вова в дверь. Стал лихо в позу,— Не мальчишка, а петух. Я сижу спокойно в кресле, А взбесившийся боксер Лупит в бок меня и в локоть,— Сбросил книжку на ковер… Только мне ничуть не больно. «Бей сильнее, пустяки! Отчего ж ты, милый, дуешь На свои же кулаки?» И обиженный мальчишка Сел, как клецка, на кровать. «Потому что надо драться, А не локти подставлять». Драться? Что ж… Сдвигаю брови, Как свирепый Голиаф… Поперек схватил мальчишку, Размахнулся — и на шкаф. Посиди… Остынь немножко, Полижи, дружок, карниз. Через пять минут он сдался: Попросился кротко вниз. «Прочитайте мне балладу…» «Что ж в жару стихи читать… Лучше сбегай ты на кухню,— Будем пьянствовать опять». Вовка тащит воду, сахар, Выжималку и лимон. За окном платан смеется, Кошка вышла на балкон. «За твое здоровье, кошка!» Вовка фыркает в кулак И лукаво морщит носик: «Дядя Саша, вы чудак…» 1931

ВЕЧЕРНИЙ РАЗГОВОР *

В третий раз сегодня будем Перечитывать «Каштанку»,— То, что любишь, то и тешит, Можно много раз читать. А потом под одеяльце Заберешься ты, как мышка, Я заставлю лампу книгой И подсяду на кровать. И меня ты спросишь тихо: «Почему же вы сегодня Не сдержали обещанья, Не пошли со мной в кино?» — — Потому что, — я отвечу,— Мы совсем с тобой забыли То, что нам, мой теплый мальчик, Надо сделать бы давно… В доме «Пятницы Голодной» Ждут хоть капельку участья,— Ты ведь знаешь, ты ведь слышал,— Ждут от всех, — так долго ждут… Без кино мы обойдемся, Нас утешила «Каштанка», А во сне… во сне слетаешь В гости к «Пятнице» — в приют. Там незримо и неслышно Ты пройдешь среди кроваток… И увидишь, как беспечно, Как спокойно дети спят. Спят… А мы о них забыли. Кровля стала зыбкой-зыбкой, Стены тают-исчезают, А вокруг, как призрак, сад… Ты поймешь, мой теплый мальчик,— Ты поймешь, и, засыпая, Лишь покажешь мне глазами На вечернее окно: На окне висит копилка, Голубая свинка с дыркой,— Из нее не раз удили Мы монетки для кино… 1931

ОЗОРНИК *

Каждый день одно и то же: Влезешь в море, фыркнешь вбок… Дно, как шелковое ложе, За утесом — островок. Милый берег вьется с краю, Чайки мчатся к кораблю… Никому я не мешаю, Никого я не топлю. Как поджаренная пышка, Я качаюсь на спине… Но из дюн летит мальчишка,— Бомбой в воду — и ко мне… Обдает меня каскадом Голубых хрустальных брызг. Водопад за водопадом! Хохот, грохот, писк и визг… А потом меня с фасада Принимается топить. Но ведь я же не наяда, Чтоб морскую воду пить, И с писателями в море Обращаться так грешно! Разве мы с тобою в ссоре? Не хочу идти на дно! А на пляже дети рады: «Мальчик дядю утопил!» Покраснел я от досады, Изо всех рванулся сил… Правый глаз набряк-закрылся, И вода течет из губ… Отскочил я, изловчился И схватил врага за чуб. Молчаливо и злорадно Придавил его ногой: Под водою так прохладно,— Ты попробуй, дорогой! Быстро выудил мальчишку И по трусикам слегка Охладила шалунишку Полновесная рука… Чайки в небе закружились, Дети взвизгнули вдали,— А потом мы помирились, Даже дружбу завели. Подплывет и спросит кротко: «Можно на плечи вам влезть?» И в ответ мальчишке четко, Как матрос, кричу я: «Есть!» 1931

ОСЛЕНОК *

Ты видел, мой мальчик, осленка На ферме у старой сосны, Где утром заливисто-звонко Горланит петух со стены? Стоит он, расставив копытца, Мохнатый серьезный малыш, И, вскинувши уши, косится На глухо шипящий камыш. Оса ли завьется над мордой,— Густые реснички мигнут, И хвостик, упругий и твердый, Взволнованно щелкнет, как прут. Девчонка, чуть больше наперстка, Раскроет восторженно рот,— Погладит пушистую шерстку, Потрется щекой о живот… И даже барбос желтозубый, К помойке свершая свой путь, Лизнет его в мягкие губы,— Ей-богу, нельзя не лизнуть! Лес солнечной тешит игрою, Тень вьется по выступам плит… Чу! Дробная рысь под горою,— Мать с хворостом к ферме спешит. Мохнатые пляшут гамаши, Раздулись бока широко: Так вкусно из теплой мамаши Густое тянуть молоко! 1931

ЗЛОЙ СЕЛЕЗЕНЬ *

Старый селезень, выгнувши шею, Все шипит да шипит… Всех, кто по двору мимо проходит, Ущипнуть норовит. Даже кошку за хвост он цапнул, Так и взвилась бомбой на стол! И решили все люди хором: Он ужасно, ужасно зол… Уток всех нещадно колотит, Все герани обгрыз до корней… Растопырит сухие крылья И сидит, как черт, средь камней. Я пришел за картошкой на ферму. Почему он меня ущипнул? Почему он, вихляя задом, Подобрался ко мне под стул? Но за зло добром отплатил я,— Взял широкий глиняный таз, До краев водой его налил И поставил под вяз… Боже мой! Как селезень ожил — Так и плюхнулся в воду брюшком… Чистил крылья, кряхтел и купался, Глянцевитым сверкая пушком… В таз хотел с головой закрыться,— Глупый, думал, что он в пруде… А потом позволил всем уткам Поплескаться в грязной воде. С этих пор он меня не щиплет, Чуть на ферму зайдешь — шипит: «Эй, прохожий, постой, не бойся! Я добряк, я совсем не бандит… Ты налей-ка мне в таз водицы,— Целый день сижу я в пыли, От жары совсем изнемог я, Даже ноги мои затекли…» А за ним ковыляют утки, Волоча по земле подол, И галдят: «Купаться! Купаться! Наш купальщик снова пришел…» Ничего не поделаешь, право,— Я к колодцу иду не спеша, И за мною селезень старый Ковыляет, как грузный паша. 1931

ГОРОДСКАЯ СКАЗКА *

Мы с тобой на столе сидели, Потому что на стульях — скучно… За окном по серой панели Проходили люди беззвучно. Вдруг спросил ты, на улицу глядя, И считая шляпы и трости: «Сорок пятого можно ли, дядя, Пригласить к нам с улицы в гости?» И на счастье твое, мальчишка,— Старикашка в шарфе мохнатом, С крутобокой гитарой под мышкой, Оказался как раз сорок пятым. Он не понял сначала, в чем дело, Мы ему помахали руками,— И в переднюю нашу несмело Он вошел смешными шажками… Сел к окошку, кроткий и старый, Улыбнулся тебе, словно внуку, И на гулкую грудь гитары Положил озябшую руку. Русским чаем его мы согрели, Угостили борщом с ватрушкой. Помнишь? Первые тихие трели Золотистой завились стружкой… Словно он спросил у гитары: «Хочешь, друг мой, потешить мальчишку?» И в ответ глухие удары Понеслись, ликуя, вприпрыжку… Зазвенела вода ключевая, И камыш загудел басистый… Ветер, сонные липы качая, На лужок умчался росистый… У воды забубнили пчелы, Над пушистой ивой танцуя, И русалка рукою веселой В них метала светлые струи… А потом поднялась вдруг буря,— Налетели аккорды буруном… Старикашка, брови нахмуря, Наклонялся все ниже к струнам. Башмаком он притоптывал грозно, На столе дребезжали стаканы… Помнишь, как ты слушал серьезно, Сунув пухлые лапки в карманы? А потом — умолкла гитара… Старичок улыбнулся по-детски И, очнувшись вдруг от угара, Ты на коврик сел по-турецки. Мы нашли шерстяную тряпицу,— Для гитары его одеяльце, Да еще мои рукавицы, Чтоб не зябли старые пальцы… И ушел от нас «сорок пятый», Старичок — случайный прохожий, Спрятав носик в свой шарф мохнатый… Помнишь, как мы вздохнули в прихожей? 1932

ВОЛШЕБНИК *

«Я сейчас, дядя Саша, — хотите? — Превращу вас в кота… Вы рукав своей куртки ловите Вместо хвоста, И тихонько урчите,— Потому что вы кот, И, зажмурив глазки, лижите Свой пушистый живот… Я поставлю вам на пол блюдце С молоком,— Надо, дядя, вот так изогнуться И лакать языком. А потом я возьму вас в охапку, Вы завьетесь в клубок, как удав,— Оботру я усы вам тряпкой, И вы скажете: „Мяв!“ А кота, настоящего Пышку, Превращу я — хотите? — в вас. Пусть, уткнувшись мордою в книжку, Просидит целый час… Пусть походит по комнатам вяло, Ткнется рыльцем в стекло И, присев к столу, из бокала Вынет лапкой стило… Сам себе язык он покажет, Покачается, как пароход,— А потом он кляксу размажет, Папироску в угол швырнет И, ко мне повернувшись, скажет: „Не бурчи, бегемот!..“» Но в ответ на мальчишкины бредни Проворчал я: «Постой!.. Я и сам колдун не последний,— Погоди, золотой! За такое твое поведенье Наступлю я тебе на мозоль: Вот сейчас рассержусь — и в мгновенье Превращу тебя в моль… Над бокалом завьешься ты мошкой — Перелет, пируэт,— Вмиг тебя я прихлопну ладошкой, И, ау, — тебя нет! Кот лениво слижет с ладони Бледно-желтую пыль И раскинет живот на балконе, Вскинув хвост, как ковыль…» Ты надулся: «Какой вы несносный! Я за это…» Ты топнул и встал: «Превращу я вас в дым папиросный…» Но, смеясь, я сказал: «Опоздал!» <1932>

ДНЕВНИК ФОКСА МИККИ *

О ЗИНЕ, О ЕДЕ, О КОРОВЕ И Т. П

Моя хозяйка Зина больше похожа на фокса, чем на девочку: визжит, прыгает, ловит руками мяч (ртом она не умеет) и грызет сахар, совсем как собачонка. Все думаю — нет ли у нее хвостика? Ходит она всегда в своих девочкиных попонках; а в ванную комнату меня не пускает, — уж я бы подсмотрел.